После этого Гоша заболел. Врачи называли его болезнь длинными латинскими словами, но сам он знал, что болен страхом.

Он плохо спал и плохо учился, а вернее, не учился совсем, потому что все время думал о том поваре. Если бы повар задержался, чтобы спеть еще одну песню, то остался бы жив. А могло быть и так, что гранатометчик взял бы прицел чуть левее. Тогда граната угодила бы в окно столовой, и погибли бы все, кроме повара. А еще Гоша думал, что сам ходил на кухню за чайником всего за пять минут до взрыва. И что папа до сих пор служит на той заставе, где в стенах остались замазанные штукатуркой смертельные осколки.

Мысли были такие черные, что Гошу отправили в Москву и стали от них лечить. Ему понравилось лечиться и жить в интернате, а сейчас нравилось в лагере. Кровать в неудобном углу он считал самой лучшей, потому что она далеко от окна. Прозвище Аксакал, которое в насмешку прицепил ему Полковник, Гоше тоже нравилось. Полковник, наверное, не знал, что «аксакал» по-русски значит «седая борода», старейшина — уважаемый человек.

Вообще, Гоше понравилось бы где угодно, лишь бы там не стреляли. Он скучал по отцу и по маме, которая служила в погранотряде связисткой. Но о том, чтобы вернуться к ним, думал с ужасом.

Во втором отряде он был самым тихим. Если бы кровать в углу опустела, этого никто бы не заметил.

Итак, Аксакал проснулся и стал слушать тишину. Никто не стрелял и, главное, не имел причин стрелять. Это было здорово.

Сначала тишина казалась полной, но, прислушавшись, можно было различить в ней множество мирных шумочков. Посвистывали носы, чесался во сне неряха Сладя. Цвиркали за приоткрытым окном какие-то ночные насекомые. В дощатой перегородке тикал жук-древоточец. А за перегородкой была комната воспитателя-диверсанта Пети, и оттуда чуть слышно доносились голоса. Из щели под дверью пробивался свет.

Аксакал знал, что не заснет и опять будет думать о поваре с гитарой. Чтобы отвлечься, он взял подушку и перелег головой поближе к щели. Голоса стали слышнее.

— Повезло мне, — говорил кому-то Петя. — Не успели проверить, как уже взяли в операцию.

Он помолчал и смущенно добавил:

— Извини. Мне-то, конечно, везение, а тебе…

— Да ладно, — ответил незнакомый мальчишеский голос. — Тейк ит изи.

— Что это значит?

— Дословно — «принимай это проще», а по-нашему говоря, не бери в голову. А у тебя с английским совсем плохо?

— Совсем, — признался воспитатель-диверсант.

— Придется подучить.

— Мне много чего придется подучить, — вздохнул Петя. — Я ведь почему хочу в контрразведку…

Аксакал почувствовал, что у него во рту пересохло, и сглотнул. Язык прилипал к нёбу. Вот это да! Весь отряд гадал, как диверсант оказался воспитателем, а теперь — новая загадка: как воспитатель станет контрразведчиком? Какая, спрашивается, связь?!

Из дальнейшего разговора Пети с незнакомцем многое стало ясно.

Контрразведка не прочь взять на службу бывшего армейского диверсанта, но сейчас Петю проверяют. Во все места, где он жил, учился и проходил военную службу, разослали запросы: знают ли там Петра Чернышева? А то вдруг он шпион с поддельными документами или преступник, скрывающий свое прошлое? Ответов иногда приходится ждать подолгу. Вот Петя и поступил на лето воспитателем в лагерь, чтобы не болтаться без дела. Здесь он встретил незнакомца. То ли по его просьбе, то ли еще почему, но Петю подключили к важной контрразведческой операции. Сразу, без проверки.

Аксакал терялся в догадках. По голосу незнакомец был мальчишкой, ну, точно мальчишкой! Ему от силы пятнадцать лет. Но пятнадцатилетних контрразведчиков не бывает. Ладно, дадим ему шестнадцать, даже восемнадцать. Кем он может быть? Рядовым, в лучшем случае сержантом. А Петю из-за него уже вроде как приняли на службу, обойдя все правила. Такие приказы отдают не сержанты. Их не каждый полковник отдает!

Поразмыслив, Аксакал решил, что незнакомец — лилипут. Поэтому и голос у него высокий, мальчишеский. В армию и в милицию лилипутов не берут. Аксакал это знал и сам не очень-то верил своей догадке. Но ничего лучше не приходило в голову. Армия и милиция — сами по себе, а в контрразведке, может, и есть секретные агенты-лилипуты, которые маскируются под детей.

— Все-таки я не понимаю, — сказал Петя. — Как твоя мать на это согласилась? Родного сына подставила…

— Почему подставила? — возразил незнакомец. — Возьмем Султана, и мне уже ничего не грозит. А так — что мне делать, всю жизнь от него прятаться?

— Почему всю жизнь? Его и без тебя возьмут.

— Со мной быстрее, — убежденно сказал незнакомец. — Он будет искать записную книжку, никуда не денется. А моя задача — подсунуть ему эту книжку, чтобы он думал, будто сам ее достал. Только и всего.