Шрифт:
– Ты еще успеешь найти своего Будущего Принца,– сказал он успокоительно. – Тебе пока рановато на что-то решаться и совершать окончательный выбор. Со мной это только прикидка… С чего ты взяла, что именно я тебе подхожу?
Она взорвалась, заявив, что он безмозглая дубина. Причем тут какой-то «Будущий Принц», если ей все в нем нравится, а больше всего – его лысина и круглый живот.
– Он у тебя как кролик…
Он улыбнулся: уж что-что, но подлизываться она умела.
Тема была закрыта, но ненадолго. Слишком она его беспокоила… Малёк тоже насторожилась – с Будущим Принцемсовсем не его дело.
Она все чаще направляла их занятия, встречая его одним из заранее придуманных вопросов:
– Слушай, а ты когда-нибудь был в борделе? Только чтобы в настоящем, ну обыкновенный публичный дом…
Он бывал в разных, даже в самых знаменитых. И на Риппербане в Гамбурге, и в квартале красных фонарей в Амстердаме. Правда исключительно из профессионального любопытства. Обычно он женщинам за секс все-таки не платил…
– А что там с тобой делали? Ну самое интересное?
– Самое интересное как раз то, чего со мной не делали. Меня буквально сразила проститутка, которая сидела в витрине и читала. На меня она даже не посмотрела. Я обиделся и спросил, что она читает. Это была «Война и мир», правда на польском. Она была полька. Потом хозяин мне объяснил, что девушка на работе. И в нужный момент она проделает все профессионально. А высучиваться перед вами ей нечего. Свой гарантированный минимум она и так получит: на это есть профсоюз…
– Но трахаются-то они, наверное, классно?
– Ничуть. Скучно до тошноты, хотя и профессионально. Это только наши, давая за стольник, дарят тебе и возвышенность, и любовь на всю жизнь, и замуж готовы… А в борделе все достаточно механистично. Это чтобы не влюблять в себя клиентов, ведь потом не отвяжешься…
– Сделал дело – отвали?.. Ты, наверное, прав, когда говоришь, что у них хорошая профессия… Но расскажи что-нибудь позабавнее.
– Ладно. Тогда про то, как рано утром проститутки расходятся по домам…
– Что тут интересного?
– Подожди… Ну как бы ты избавляла бордельных девиц от приставаний «поклонников»?
– А чего их избавлять?
– Мужики ведь настолько козлы, что даже в борделе каждый убежден, что она так старается только с ним и ради него. Вот крыша у какого-нибудь старичка и едет. И он уже готов поджидать ее у выхода с цветами, чтобы признаться в любви. Но она ведь на работе, а дома – семья…
– Ну так полицию вызвать. Или у них там своя охрана?
– Нельзя полицию, это недемократично, и охране никто не позволит разгонять охреневших от любви старичков… Сговорившись с хозяином, я специально под утро подъехал к черному входу, чтобы посмотреть. Улочка узенькая, едва освещена. Сначала выходит огромный негр с двумя тазами и ведром. Тазы он ставит на тротуары по обеим сторонам улочки. Выливает в них по полведра какой-то похлебки. А потом выводит двух огромных мохнатых кобелей, которые набрасываются на еду. Попробуй сунься в улочку, где завтракают два сенбернара…
– Класс!
– Тебе надо бы тоже завести сенбернара, – сказал он. – От таких старичков, как я.
Она сделала вид, что последнюю фразу не расслышала, и перешла к следующему заранее придуманному вопросу.
– Так сколько же у тебя было женщин? Ты когда-нибудь считал?
– Об этом ты меня уже спрашивала. По телефону.
– Но ты ничего не ответил…
Конечно же, считал, подумал Рыжюкас, и даже записывал. Довольно долго, до сорока трех лет. Весь период предварительного щенячества,когда каждую новую вертихвостку он мнил своей победой. Пока в сорок три не опомнился, поняв, что это не он, что это его побеждают…
– Ты имеешь в виду всех-всех?
– Нет, только тех, кого ты любил. Ты мне должен рассказать про самых лучших. Про них мы и должны написать.
Но он еще не забыл их разговор про свой возраст. Он слишком серьезно к этому относился. Нет, не к возрасту, а к тому, как его воспринимают. Ему уже давно становилось неинтереснос любой девицей, которую его возраст мог отпугнуть. И с Мальком у них вообще ничего бы не было, заикнись она об этом в поезде… Скорее всего, именно поэтому сейчас он проговорил достаточно жестко: