На допросе 14 ноября 1875 года капитан 3-го ранга В.М. Саблин так описал начало своей революции: «8 ноября в 17.00 я вызвал радиометриста матроса Бурова и дал указание открыть 2-й и 3-й посты, а ключи принести мне. Буров по моему приказу отключил трубки от телефонов в этих постах. После этого я взял приготовленный замок и пошел к командиру...».

Из показаний Саблина на следующем допросе: «Командир, заинтригованный, пошел за мной. Я пропустил командира вперед себя в пост и закрыл дверь. Никаких разговоров с командиром я в тот момент не вел. Пошел в его каюту, открыл его сейф ключом (видел его в ящике стола раньше), взял пистолет ПМ. Вызвал Шейна и дал ему ПМ, приказав сторожить командира». Об отсутствии обоймы в пистолете в этом случае Саблин почему-то не упоминает.

Капитан 2-го ранга Потульный на заседании суда показал следующее: «Утром 8 ноября 1975 года Саблин мне предложил погулять по городу, но я отказался. В 19 часов я находился в своей каюте, зашел Саблин и предложил мне пройти во 2-й пост РТС. Это на 2-й платформе, в носу корабля. Я подумал, что, возможно, там пьянствуют матросы, и решил пойти. Я шел впереди, Саблин за мной. Тоща Саблин сказал спуститься дальше, и я через 2-й люк спустился в помещение 2-го поста, а Саблин остался наверху. Затем Саблин закрыл люк на замок и сказал: “Посиди, подумай, там есть 3 книжки...”»

В версии вице-адмирала А.И. Корниенко арест командира выглядел следующим образом: «Потом мы узнали, что вечером 7 ноября на БПК происходили драматические события. Капитан 3-го ранга Саблин зашел в каюту командира корабля капитана 2-го ранга Потульного и доложил, что в помещении главного командного пункта (ГКП) творятся страшные беспорядки.

— Что именно? — уточнил командир.

— Я прошу вас пройти и посмотреть. Словами это не передать! — ответил Саблин.

И они вместе пошли на ГКП. Как только командир спустился по трапу в помещение, Саблин закрыл переборку на замок. Тут же рядом находился библиотекарь, он же по совместительству киномеханик старший матрос Шейн. Саблин приказал ему никого не допускать к командиру и вооружил его пистолетом. Осмотревшись в помещении, командир обнаружил матрац, одеяло. Здесь же лежала записка: “Извини, я не мог иначе. Придем к месту назначения, ты вправе будешь решать свою судьбу сам”. И подпись: “Саблин”».

К материалам следствия был приложен текст письма Саблина командиру корабля капитану 2-го ранга Потульному: «Уважаемый Анатолий Васильевич! Не удивляйтесь положению, в которое вы попали. Это заточение — вынужденная мера, чтобы оградить Вас от последствий нашего выступления, а также чтобы Вы не помешали выполнению намеченного мною плана. Мы не предатели Родины, наши цели чисто политические: выйти на корабле в море и через командование добиться от ЦК и Советского правительства выступления по телевидению с критикой внутриполитического положения в стране. Возможно, Вы и согласились бы поддержать нас, как любой честный человек, т.к. очевидно чувствуете, что не все хорошо в нашей стране. Но вера во всесильность и всеумность вышестоящих органов помешали бы Вам стать на нашу сторону. Поэтому Вам лучше находиться в посту. О корабле не беспокойтесь. В случае начала военных действий Вы немедленно вступите в командование кораблем. Если все будет нормально (по плану), то Ваше заточение продлится не более 5 дней. С уважением Саблин».

Арест командира корабля в изложении Саблина звучит вполне благородно и мило. В изложении же самого Потульного Саблин не только обманом затащил его и закрыл, но еще и словесно издевался. Честно говоря, Потульному не позавидуешь. Думаю, его прежде всего потрясло предательство Саблина, которому он доверял и как замполиту, и как своему бывшему однокашнику. Во-вторых, прочитав записку, Потульный понял, что Саблин замыслил нечто страшное, угрожающее судьбе всего экипажа. И он, командир корабля, преданный и запертый, бессилен это предотвратить...

Дело даже не в том, что действия Саблина по отношению к своему командиру — это низко и бесчестно, начиная с заранее купленных в хозмаге замков, отключения внутренней связи, унизительнооскорбительной «заботе» о командирском арестантском быте (книжки, постельное белье) и кончая вызывающе-издевательским выставлением охранника. Все это являлось не чем иным, как самым настоящим пиратством, со всеми вытекающими последствиями. Но помимо всего прочего, арест командира корабля его подчиненным являлся чрезвычайно серьезной предпосылкой взрывного неповиновения старшинам, мичманам и офицерам анархистски настроенных матросов-«годков», предпосылка вражды, раскола и драк на корабле, едва не переросших впоследствии в перестрелки и убийства.

Итак, пришедшему Шейну Саблин вручил пистолет «без патронов». Поначалу Шейн испугался, а потом спрятал оружие под голландку. Заметим, что Шейну был даден пистолет, изъятый из каюты командира корабля, т.е. личный пистолет Потульного. Одновременно Саблин объяснил, что вскоре он соберет офицеров и мичманов в мичманской кают-компании, где провозгласит революционную коммунистическую программу. Относительно того, что ПМ был действительно без обоймы, у автора имеются серьезные сомнения. Согласно показаниям самого Шейна, обоймы у него были отобраны непосредственно перед заступлением на охрану запертого командира корабля. Это значит, что до этого пистолет был заряжен.

По воспоминаниям Шейна, вручая ему пистолет, Саблин сказал следующее:

— Еще Чернышевский говорил, что порой революционеру приходится идти на то, от чего честный человек откажется!

Весьма странное напутствие для вооружаемого мятежника, звучащее как моральное оправдание его беззаконных действий на будущее. Что ж, Чернышевский был прав, утверждая, что мораль порядочного честного человека и революционера-террориста весьма различна. В чем суть напутствия Саблина? Да в том, что его великая цель оправдывает все средства для ее достижения, а потому он, Саблин, вместе с революционером-демократом Чернышевским, заранее отпускают все грехи Шейну. Отныне Шейн может делать все, что угодно, даже то, от чего всякий честный человек откажется! Получив такую индульгенцию от замполита корабля, Шейн, разумеется, сразу стал решителен и смел.