— Да уж! — совершенно искренне согласился майор.

Посторонний и несведущий взгляд мог бы принять двух офицеров за родных братьев. Оба в одинаковых маскировочных комбинезонах, вытесняющих в армии старомодное обмундирование. С небольшими офицерскими нашивками вместо больших погон и неизменными коробками антигазовых масок на поясе. Однако полковник был заметно старше, чуть ниже ростом и пошире в плечах, майор помоложе, выше и тоньше в кости. Ни дать, ни взять – «мужик от сохи» и «тля городская», как говаривали на рубеже веков, во время массового исхода крестьян в города. Единственным существенным отличием были металлические протезы, заменявшие полковнику кисти рук.

— Посмотри, как красиво, как гармонично все продумано и организовано, — заметил старший. – Шесть пехотных батальонов, три роты тяжелого оружия – крупнокалиберные пулеметы, миномёты, безоткатки. Рота «шагоходов», рота управления, взвод связи, хозяйственная рота, авторота, гаубичная батарея, две пушечные батареи, зенитно–ракетная батарея, батарея противотанковых орудий, зенитные «Мангусты», два бронебатальона, даже медицина в составе двух санитарных рот и медсанбата облегченного типа.

— И не забудем, что бронебатальоны не с какими-нибудь автомобилями, и даже не с новобашенными «Медведями$1 — дополнил майор. – А самые что ни на есть «Балтийцы».

— «Балтийцы$1 — это вещь, — мечтательно протянул старший. – Чудесные машины.

— Да, просто сказка, — согласился майор.

Замолчав, оба несколько секунд созерцали схему, проникаясь величием коллективного организационного разума штабных работников, создавших это гармоничное творение. Затем полковник с тяжелым вздохом оторвался от увлекательного занятия и провел стальной «рукой» по вороху картонных карточек, разложенных на столе. На них, по старинке, отмечались практические изменения организации и пополнения – по одной карточке на каждое подразделение. Даже беглый взгляд мог заметить, что на прямоугольных светло–коричневых картонках не осталось живого места – все изрисовано буквами, числами и схемами, многократно перечеркнуто и дополнено.

— Витя, — задушевно произнес полковник. – Ну, вот почему на картинке все так красиво, а в жизни… — он явно сдержал готовое вырваться крепкое словцо.

— «Балтийцев» не дали? – уже деловито спросил майор.

— Обещают уже второй месяц, — тоскливо ответил Зимников. – Но никак не дадут. И, главное, была бы это действительно чудо машина…

Майор понимающе хмыкнул. Действительно, «Балтиец», он же «кронштадтец», он же «линкор», а официально – БТК («броневик тяжелый кронштадский») чудом технической мысли не являлся. Тяжелый, как жизнь на фронте, ломает пять мостов из шести, жрёт газойль большой ложкой, капризный, как барышня на первом свидании… Но другого нет, первый полноценный бронеход, с нормальной пушкой и полноценным бронированием, экипажи которого считаются смертниками лишь на три четверти.

— Ничего, теперь у тебя есть я, — обнадежил майор Таланов. – И я никогда тебя не брошу!

Оба офицера не особо жизнерадостно засмеялись, точнее, заржали соленой шутке, допустимой только между давно и хорошо знакомыми людьми, и только в такой вот задушевной, без лишних глаз и ушей обстановке.

Полковник Зимников перебрал карточки.

— Да, твоя новая рота «механиков» будет весьма кстати… Но это какой-то фантастический бардак, все-таки. У меня есть батальоны, но два них готовы вцепиться друг другу в глотки, поскольку один составлен из беженцев–добровольцев, а другой – перебежчики–англичане.

— Я слышал об этом, — вставил майор. – Почему их не раскассировали, как обычно, отдельными ротами или даже отделениями?

— Это к Шварцману, решение принимал он, — вздохнул полковник. – И я уже думаю, может быть начать практиковать публичные повешения, как в старые времена наёмных армий? Каждый день тихая поножовщина между франко–немцами и англами, которую не унять никакими трибуналами… И ладно бы только это! Связисты не умеют пользоваться автоматизированными средствами. Приходят ящики с аппаратурой, аккумуляторов нет, штаты не предусмотрены, только два тома инструкций в придачу. Бронебойные снаряды через один идут с браком, они не пробивают ничего толще бумажного листа — раскалываются.

— Вместо вольфрама упрочненный стальной сердечник, слышал, — скривился Таланов.

— А для безоткаток нет кумулятивных снарядов, — продолжил Зимников. – Гаубицы попадают в цель только прямой наводкой, потому что прислуга не умеет обрабатывать на функциометрах целеуказание корректировки. «Мангусты» расстреливают боезапас впустую, потому что за год у нас так и не появилось нормального обсчета для стрельбы с упреждением по авиации. Зенитчики все ещё считают реактивный самолет быстрым гиропланом, по которому можно палить по старинке, с упреждением по прицельным кругам. Запрос на воздушную поддержку проходит через пять инстанций. Вызывая наших авиаторов можно надеяться только на то, что они страшно отмстят за тебя. Если найдут участок и если не проутюжат наших же.

— Война есть бардак, — подытожил Таланов.

— Ну да, — согласился Зимников. – Понятно, что сейчас уже получше, чем тем летом. Снаряд из прессованного навоза все же лучше бутылки с бензином и машинным маслом. Но… — он тоскливо махнул рукой. – На бумаге у меня почти полноценная механизированная сводно–гвардейская бригада, облегченная дивизия в миниатюре. Практически это дикая орда, которой можно только скомандовать «Вперёд!» и быстренько отойти в сторону.

— Я верю в твой организационный гений, — обнадежил Таланов.