Я подошел к кофрам, вытряхнул на кровать коммуникатор, усилитель сигнала, спутниковый терминал, запасные аккумуляторы. Бесполезный хлам. Такое впечатление, что по кофру нанесли прицельный электромагнитный удар. Но тут у них такого оружия просто не может быть. Это сама Радмила… Не понятно только — как? При этом телефон Алисы не пострадал. Сигнал он здесь не принимает, но работать работает. И камера все прекрасно снимает. А у меня — куча хорошо пропеченного металла и пластика.

Я с отвращением посмотрел на старомодную люстру под потолком — такую же, как в холле. Алиса, увидев фонари на улице, обрадовалась, что не придется сидеть при свечах. Конечно, она не обратила внимания, что к «Воробьиным полям» не тянется ни одной линии электропередач. И в самом поселении не заметно ни ветряков, ни солнечных батарей на крышах, а дизель был бы слышен издалека. Но ночь тихая — слыхать, как куры в соседнем амбаре квохчут сквозь сон. Что же у них тут, собственная атомная электростанция? Ох, если бы!

А главное — что теперь делать? Ну, уберечь девчонку, чтобы глупостей не натворила, это задача тактическая. А что со стратегией? Один я тут мало что сделаю. Связи нет, посоветоваться не с кем. Можно, конечно, завтра смотаться в Москву. Но оставлять Алису одну здесь опасно. И еще большой вопрос дадут ли спокойно уехать? Или утром меня ждет сюрприз в виде оплавившейся проводки мотоцикла?

Встревоженный собственными мыслями, я сходил проверить «кобру». Нет, все в порядке, мою малышку не тронули.

Значит, хозяева не прочь, чтобы я отсюда свалил. А вот разрешат ли увезти Алису? Вряд ли. Да и сама девушка не захочет уезжать, ей тут нравится.

Вернувшись в комнату, я убрал испорченную технику назад в кофр и повалился на кровать. Когда не знаешь, что делать — не делай ничего. Древние даосы были мудрыми людьми. Впрочем, древние славяне не уступали им в мудрости, придумав пословицу про утро, которое вечера по любому мудреней.

— Хитрец.

Розенблейд стояла на лестничной площадке, скрестив на груди руки и, словно придирчивый критик разглядывала картину: два распростертых тела и алкогольный натюрморт на подоконнике.

— Этак он все нам испортит. Что думаешь?

Ален покрутил в руках лоснящееся зелеными боками яблоко, с треском откусил добрую треть и принялся обшаривать карманы пребывающих в нирване шпиков. Делал он это нарочито небрежно, выворачивая подкладку и разбрасывая по площадке ключи, карточки и прочую мелочь. Основательно распотрошив одежду китайцев, сгреб с подоконника бутылку из-под коньяка со стаканами и отправил все в мусоропровод. Посмотрел на напарницу.

— Оставляю это на тебя, — кивнула Розенблейд. — Догоняй.

Ален проводил женщину взглядом. Потом зажал в зубах яблоко, достал нож и склонился над первой жертвой.

23 октября 1982 года.

— Ты так сияешь, словно в лотерею выиграл. — Изя поставил свой поднос на столик напротив Владимира. — Но зная, какой ты олух… э-э-э… прости! Зная, какой ты идеалист, мысль о неожиданном материальном благополучии мы отметаем, как неорганизованную. А значит, скорее всего, ты познакомился с очередной девушкой своей мечты.

— Ты так это сказал, будто я бабник какой-то, — возмутился Владимир. — Я же не виноват, что они все уходят от меня.

— И кто же она?

— Ну, ее зовут Лиза. Она врач и она чудо! Красивая, умная, добрая…

— Как ты скучен, — вздохнул Изя. — Если бы не разные имена, то по твоим описаниям можно было бы решить, что ты встречаешься и расстаешься с одной и той же девушкой.

— Да ну тебя. — Владимир не собирался позволять приятелю испортить настроение. — Как дела у Адольфа? Есть прогресс?

Изя сразу погрустнел и тревожно посмотрел почему-то на потолок, хотя лаборатории были в другом корпусе.

— Адольф, кажется, продолжает молодеть.

— Ого! Так это же великолепно!

— Моргунчик тоже так сказал. И парторг. И еще около дюжины всяких важных шишек, посетивших за сегодняшнее утро мою лабораторию.

— А, так вот что у тебя там за шум был.

— Да, это было настоящее безумие. Каждый обязательно хотел посмотреть на «крыску» и почесать Адольфу спинку. Я все время ждал, что кто-нибудь его случайно придушит. Посмотри на мою голову — в ней прибавился не один седой волос.

— Брось! Чего ты кислый-то? Это же верная Ленинская премия!

Изя поднял на Владимира печальный взгляд и тоскливо вздохнул.

— Ну, что еще?

— Дело в том, что я не знаю, почему с Адольфом это происходит.

— Само собой. Надо будет изучить все…

— Нечего изучать. Володь, я ничего с ним не делал, понимаешь?

— В каком смысле?

— Я его с самой весны не трогал. Он из контрольной группы. И пережил все свое поколение.

— Охренеть, — протянул Владимир. — Получается, он у тебя просто жил-жил, а потом вдруг стал молодеть?