— Вы сделали это ради своих людей.

— Может быть.

— Вы пытались привести мир в порядок.

— На самом деле нет. Я не хочу наводить порядок в мире. Я просто не люблю людей, которые мир портят. Крылатая фраза?

— Должна быть крылатой. Что произошло?

— В общем, больше ничего. Вот и вся история.

— Нет, что сегодня произошло?

Ричер не ответил.

— Скажите. Я знаю, что-то произошло.

— Я потерял две фигуры. Двое убитых. Полицейский и старуха.

— Две фигуры? Это не игра. Это люди.

— Я знаю, что люди. Сейчас на одного из них смотрю. Только одно спасает от того, чтобы пустить себе пулю в голову, — сделать вид, что это игра.

— У вас есть пистолет?

— В кармане. Старый добрый «смит-вессон».

— Пусть и лежит в кармане, ладно?

— Не беспокойтесь. Я не застрелюсь. Не в моем обычае.

— Извините. Просто я не люблю думать об этом как об игре.

— Игра — единственный способ сделать это переносимым.

— Ладно, игра. Тогда расскажите мне ее, ход за ходом. Как если бы мы работали вместе. Что мы имеем?

Он не ответил.

— Ричер, что мы имеем? — повторила она.

Он вздохнул и стал рассказывать, как обстояли дела — сначала медленно, потом быстрее, набирая стенографический темп, который выработался у него, когда он говорил с людьми, понимавшими то, что он понимал, и видевшими то, что он видел. Он рассказал ей об автобусе, о метедрине и суде, о полицейском отделении, о кризисном плане, об адвокате и защите свидетельницы, о беспорядках в тюрьме, о Платоне и подземном складе, о Джанет Солтер и Питерсоне. Первой ее реакцией было:

— Выньте револьвер.

— Теперь можно?

— Не можно, а нужно. Он видел вас, когда вы остались в доме вдвоем с Джанет Солтер. У него было пять часов.

— Он не пришел. Он все время был у тюрьмы.

— Это всего лишь предположение.

— Так или нет, но я его не видел.

— Он этого не знает. Он убил адвоката, Питерсона и Солтер — три выстрела не из табельного оружия. Четвертый в вас — и он свободен. Вам надо уехать. Спрячьтесь где-нибудь.

Он молчал.

— Вы не ответственны за этих людей.

— Питерсон был хороший человек. И хороший полицейский. Он был из тех людей, у которых хватает ума понять, что они не все знают. Он мне нравился. Мне нравилась старушка миссис Солтер. Благородная душа.

— Вам надо уехать. Силы не равны. Платон явится не один.

— Я дал присягу. «Против всех врагов, внешних и внутренних». Похоже, здесь у меня и тот и другой. Платон и его полицейский.

— Ваша присяга утратила силу, — сказала она. — Вам надо уехать в Рапид-Сити и действовать по закону.

— Так занесите еще одно нарушение в мое личное дело.

— У вас путаница в мыслях. Вы себя казните. Всех их вам не победить. И не ваша это обязанность.

— Нет, теперь это важно. Я смотрю на милую старую даму с дыркой во лбу. Она для меня важнее голодных месяцев.

— Перестаньте на нее смотреть.

Ричер стал смотреть в пол. Сьюзан сказала:

— Вы не можете изменить прошлое. Загладить вину. И не должны. Он заслуживал того, чтобы до конца дней быть в коме. Уезжайте в Рапид-Сити.

— Нет.

— Тогда приезжайте в Виргинию. Мы займемся этим вместе.

Ричер не ответил.

— Не хотите приехать в Виргинию?

— Хочу, конечно.

— Так приезжайте. Вы задавали мне один вопрос.

— Какой?

— Вы спрашивали, замужем ли я.

— Вы замужем?

— Нет.

Ричер поднял голову. Джанет Солтер смотрела на него.

— Я уеду завтра, — сказал он и положил трубку.

1.55. Осталось два часа.

Три часа полета, и Платон ощутил напряжение. Его мобильный телефон был включен. Обычные правила на него не распространялись. Телефон зазвонил, и он ответил. Его человек в Болтоне. Коллега-полицейский узнал слишком много, и его пришлось убрать. Платона это не волновало. Бывший военный полицейский сует во все нос, и его тоже придется устранить. Платона и это не волновало. И наконец, важная новость: свидетельница мертва. Платон улыбнулся и сказал:

— Ты только что спас одну жизнь.

Затем он сам позвонил. В Бруклин, Нью-Йорк. Он объявил новости: последнее препятствие ликвидировано. В Южной Дакоте полный порядок. Русский согласился перевести деньги немедленно. Платон опять улыбнулся. Сделка выгорела.