Меттерних, оглядываясь назад незадолго до своей отставки в 1848 г., вероятно, остался бы удовлетворен результатами Венского конгресса, несмотря на небольшие революционные всплески за это время. Точно так же, оглядываясь назад в историю, можно сказать, что попытки загнать джинна обратно в бутылку оказались до некоторой степени успешными; те, кто стремились установить новый мировой порядок после Второй мировой войны, делали свое дело достаточно хорошо. Главной причиной такого итога была повсеместная боязнь ядерного Армагеддона, ну и, разумеется, просто усталость от войн. Во всяком случае, повтора «тотальных» конфликтов, по образцу первых двух мировых войн, до сегодняшнего дня не было. Если основные военные державы вступали в войну — не считая «конфликтов низкой интенсивности», которые, несмотря на их многочисленность, не принято считать войнами, — они обычно придерживались правил. Как ни относиться к Фолклендской войне, разграничение военными и гражданскими не нарушалось, и поэтому не было и крупномасштабных жестокостей. То же относится и к арабо-израильским войнам, за исключением, наверное, первой; хотя в этом случае все могло бы выглядеть иначе, если бы победила другая сторона.

Однако прецедент имел место и забыт уже не будет. Каковы бы ни были другие последствия тотальной войны, она положила конец идее о том, что вооруженный конфликт, тем более крупнейший в истории, непременно соответствует картине мира Клаузевица. В масштабе истории тринитарная война, т. е. война государства против государства и армии против армии, — сравнительно новый феномен. Поэтому то, что ожидает человечество в будущем, также может сильно отличаться от имеющегося сегодня.

В основании «мира по Клаузевицу» лежит предположение, что войны ведут в основном государства или, точнее, правительства. Но государства — это искусственные образования — корпорации, обладающие юридически независимым существованием, отличным от народа, которому они принадлежат и чью упорядоченную жизнь они, как предполагается, представляют. Самому Клаузевицу было отлично известно, что государство, понимаемое таким образом, недавнее изобретение. Хотя всегда можно обнаружить предысторию, но лишь после Вестфальского договора 1648 г. государство стало основной формой политической организации даже в Европе, и именно по этой причине, помимо прочих, мы говорим о «современной эпохе» в противоположность всему, что было раньше. Более того, большинство других регионов мира, находящихся за пределами Европы, и не знали института государства до тех пор, пока он не появился в ходе процессов колонизации и деколонизации в XIX–XX вв. Следовательно, там, где нет государств, нет и разделения на правительство, армию и народ, по крайней мере в том виде, о котором говорилось выше. Было бы также неверным говорить, что в таких обществах войну ведут правительства с помощью армии за счет или от имени своего народа.

Если войны ведут не правительство и не армия, то кто? Ответ зависит от конкретного исторического периода. Если следовать в обратном хронологическом порядке, то можно обнаружить, что в начале современной эпохи произошел ряд столкновений, которые помимо прочего вели именно для того, чтобы выяснить, кто имеет, а кто не имеет права использовать вооруженное насилие. Исход этой борьбы вовсе не был предопределен. Во второй половине XV в. Англия погрузилась в пучину гражданской войны между различными баронскими партиями, что чуть не привело к распаду страны. Во многом похожая судьба постигла Францию веком позже. В Германии Landesfrieden [19] от 1595 г. должен был положить конец войне всех против всех, но вместо этого послужил прелюдией к еще худшим бедствиям. Даже в 1634 г. император из династии Габсбургов был вынужден приказать убить своего главнокомандующего Валленштейна из опасения, что тот использует свою независимую армию для создания столь же независимого государства. И все же в конечном итоге победу одержали великие монархи. Благодаря союзу с городской буржуазией и, отчасти, большим финансовым ресурсам в их распоряжении они могли купить больше пушек, чем кто-либо еще, и разнести в клочья всех, кто им противостоял. В 20-е годы XVII в. кардинал Ришелье во Франции систематически боролся с аристократией, подрывая один за другим ее замки, что уже ясно свидетельствовало о грядущих переменах.

Однако для окончательного триумфа монархов необходимо было отбить атаки всех соперников, среди которых были крупные независимые аристократы, подобные frondeurs, сделавшим Францию времен Людовика XIII таким неудобным для жизни местом. В войнах также участвовали религиозные объединения, будь то Католическая Лига Франции и противостоящие ей гугеноты или еще раньше гуситы в Богемии. Все они основывали военные организации, суверенные во всем, кроме названия. В Нидерландах с 1560 г. войну вели так называемые гезы [20] , разношерстный сброд во главе с недовольными аристократами, которые восстали против короля Испании Филиппа II. В Германии в 20-х годах XVI в. разгорелась Крестьянская война (зависимые крестьяне против баронов), которая была жестоко подавлена ценой десятков тысяч жизней. Во всех этих конфликтах нераздельно переплетались политические, социальные, экономические и религиозные мотивы. Поскольку в это время армии состояли из наемников, везде находилось множество военных предпринимателей, стремившихся заработать прибыль в этом бизнесе. Многие из них лишь на словах поддерживали те организации, к которым нанимались на службу. Вместо этого они грабили деревенских жителей по своему усмотрению и даже сооружали укрепленные базы для хранения награбленного и заточения пленных, взятых с целью получения выкупа.

В таких условиях любые тонкие разделения между армией, с одной стороны, и населением — с другой, с неизбежностью исчезали. Мирное население, оказавшееся в пучине войны, страдало от ужасных зверств. Считается, что во время Тридцатилетней войны треть населения Германии погибла от меча, голода и болезней. Провинции, округа и города встали перед угрозой неминуемого опустошения. Используя старые организации местной самообороны, которые во многих местах все еще существовали, они периодически сами поднимались и организовывали свою защиту как от имени какой-нибудь признанной власти, так и без нее. Однажды восстав, люди уже ничем не отличались от банд головорезов, нанимающихся на службу во главе к военным предпринимателям, или от крестьян, восставших против своих господ, или от дружин воинственных аристократов. Все они занимались войной, которая сама по себе едва ли отличалась от обычного грабежа или убийства. Если публичная власть настигала людей, занимавшихся войной в одном из перечисленных выше качеств, иногда это заканчивалось для них петлей. Однако нередко эти люди могли заслужить прощение, согласившись перейти на другую сторону, хотя на практике это означало продолжение тех же самых занятий, только под другим названием.

Тем временем могущественнейшие монархии предпринимали героические попытки навести порядок в этом хаосе, каждая путем создания своей собственной militum perpetuum — постоянной армии. Иногда им это удавалось, иногда — нет. Причины неудач обычно были связаны с нехваткой финансовых ресурсов. Создание и содержание армии — чрезвычайно дорогое занятие, отсюда постоянные задержки с выплатой жалованья. Стоило ситуации ухудшиться, как солдаты поднимали мятеж. Они повышали качество проведения восстаний — выбирали лидера, формально отказывали короне в верности и, подобно всем остальным, отправлялись грабить деревни. Это относилось и к самым хорошо организованным войскам того времени — испанским. Так, например, на следующий год, после того как испанский король Филипп II обанкротился в 1575 г., солдаты армии Фландрии взбунтовались. Три дня они буйствовали, грабя и поджигая огромный торговый город Антверпен. Волны потрясения, разошедшиеся по стране от «испанской ярости» — название это не лишено иронии, поскольку армия состояла из солдат самых разных национальностей, — определенно повлияли на решение властей семи северных голландских провинций о подписании соглашения о совместной самообороне. Неорганизованный мятеж превратился, таким образом, в полноценную войну, которой суждено было продлиться еще 72 года, и которая закончилась завоеванием Нидерландами своей независимости.

Если мы перейдем от раннего периода Нового времени к Средним векам, разделение на правительство, армию и невоюющее население станет еще более неощутимым. Само слово «феодальный» подразумевает, что политики как таковой в это время не существовало (даже само это понятие еще не было изобретено, а появилось лишь в XVI в.). Политическая власть и личный статус были настолько тесно переплетены, что способность человека заключать союзы могла существенно зависеть от количества имеющихся у него дочерей на выданье. Политика была тесно связана с военными, социальными, религиозными и прежде всего правовыми соображениями; феодализм представлял собой переплетение взаимных прав и обязанностей. Полученное в результате «колдовское варево» коренным образом отличалось от того, что мы имеем сегодня, поэтому от применения к нему слова «политика», вероятно, больше вреда, чем пользы. В средневековом контексте едва ли можно говорить о правительстве, тем более — о государстве. Оба понятия существовали, но, если так можно выразиться, лишь в зачаточной форме. Часто их использование несло ностальгические обертона, будто возвращая людей к временам Римской империи, от которой, собственно, и вело происхождение правительство.