Когда племенные общества вели войну друг с другом, это могло происходить одним из двух способов. Один из них, известный в столь отдаленных друг от друга местах, как Северная Америка, Восточная Африка и Меланезия, состоял в том, что одна сторона вызывала другую на коллективную дуэль. Поединок проходил в определенное время и в определенном месте, как правило, специально предназначенном для этих целей и расположенном где-то посередине между деревнями или становищами противников. Воины появлялись во всем своем великолепии, часто вооруженные тупыми стрелами и копьями. То, что происходило дальше, скорее напоминает что-то среднее между празднеством, пикником и каким-то опасным видом спорта. Некомбатанты, другими словами, женщины и слишком молодые или слишком старые мужчины (или те, кто просто не захотели принять участие в поединке именно в этот день) выступали в роли зрителей. Женщины подбадривали своих мужчин и оскорбляли противника, например задирая подол и делая различные непристойные жесты. Кроме того, они предлагали своим воинам подкрепиться в перерыве между схватками и перевязывали раненых, которых обычно было немного.

Большинство племенных обществ, от Южной Америки до Новой Гвинеи, практиковали и другую форму войны, не столь безобидную и, с точки зрения некомбатантов, менее приятную. Группа воинов одного племени могла устроить засаду членам соседнего племени. Или же они могли совершить налет на их деревню; обычно эта операция проводилась до рассвета и могла привести к уничтожению целого поселения. Независимо от конкретной применявшейся тактики мужчины вражеского племени подлежали умерщвлению — как правило, на месте, но иногда, как это было в Меланезии и Бразилии, во время какого-нибудь каннибальского ритуала, впоследствии. Женщин и маленьких детей тоже могли убить, но обычно их брали в плен. Так, новозеландские маори связывали своих жертв их же собственными волосами и отводили в свою деревню. При отсутствии государства или хотя бы res publicaзахваченные люди, равно как и имущество, принадлежали тому, кто их захватил, т. е. отдельным воинам. Обычно уготованная им участь состояла в принудительном принятии их в победившее племя, в котором к детям относились как к детям, а к женщинам — как к женщинам. Так как институт рабства не был известен, обычно через одно или два поколения уже сложно было сказать, кто был пленником, а кто захватчиком.

Интересная переходная стадия от племенного к «цивилизованному» обществу описывается в библейской книге Второзаконие. В ней предписывалось, что сыны Израиля, одержавшие победу в войне, могут войти к любой понравившейся женщине и взять ее в жены. Однако они должны были дать своим прекрасным пленницам месяц времени, чтобы те могли оплакать своих погибших родственников. Женщин, которые не нравились своим захватчикам, надлежало отпустить. Продавать их или жестоко с ними обращаться строго запрещалось. Похожая участь ждала и женщин Трои, только в этом случае не было такого Пятикнижия, которое предписывало бы подождать некоторое время до вступления в половую связь или требовало бы определенного обращения с ними после этого. Мужское население Трои было убито на месте. Детей либо убивали, как сына Гектора Астианакса, либо брали в рабство. Пленниц сажали на «черные корабли» и «волокли в цепях» в Ахею. Те, кто были пригодны для работы, должны были выполнять ее в доме хозяина, деля с ним ложе по его желанию. Однако цивилизация, описанная Гомером, отличалась от библейской тем, что в ней уже была моногамия. Поэтому, несмотря на то, что пленных использовали для сексуальной эксплуатации, о браке, как правило, в этом случае не могло быть и речи. Античным героям, которые пренебрегли этой традицией, например Агамемнону и сыну Ахиллеса Неоптолему, суждено было заплатить за это и пасть от руки своих прежних жен.

Современные ученые склонны полагать, что составление библейских предписаний происходило примерно в то же время, что и Троянская война, т. е. в последней трети II тысячелетия до нашей эры. С тех пор на протяжении приблизительно трех тысяч лет вооруженный конфликт мог принимать одну из двух форм — либо полевые сражения, либо осады городов. Это одно из самых длительных разделений за всю военную историю даже пережило на несколько веков революцию, вызванную изобретением пороха. Оно оставалось в силе независимо от того, каково было самое тяжелое оружие того или иного времени — копья, метательные машины или пушки. Самой важной характеристикой полевых сражений было то, что они представляли собой «турнир» между армиями, каковы бы ни были их организация и используемая тактика. Как правило, если битва происходила в открытом поле, некомбатантов взять было негде. В книге «Государство» Платон предлагал приводить малышей идеального полиса на поле боя в соответствующем сопровождении и помещать в безопасное место, откуда они могли бы наблюдать за сражением и брать с воинов пример. Насколько мне известно, за исключением вышеупомянутых примитивных военных игр-поединков, его советом никто не воспользовался.

Армия, действовавшая около 1200 г. до н. э., как и ее преемница в 1648 г., встречалась с некомбатантами исключительно на марше или во время фуражировки — операций по добыче у населения провианта для армии. Отношение к ним варьировалось от случая к случаю и зависело от господствовавшего общественного уклада. На дружественной или нейтральной территории солдаты могли получить приказ расплачиваться за то, что они забирали у населения. Порой так поступали и на вражеской территории, но до второй половины XVII в. это происходило очень редко. В ходе военных кампаний армия обычно представала этакой стаей прожорливой саранчи, которая съедала все, что только можно съесть, а остальное сжигала. Богатых по виду людей солдаты брали в заложники или пытали, чтобы те открыли местонахождение своих сокровищ. Там, где рабство было узаконено, местных жителей отлавливали и продавали; иногда продажу осуществляли сами солдаты, однако чаще этим занимались специальные торговцы, следовавшие по стопам армии, например те, которые сопровождали римские легионы. Таким образом, на протяжении этого периода меньшим из зол, уготованных некомбатантам в ходе военных кампаний, была утрата ими имущества. Если же они пытались сопротивляться этому, а зачастую даже когда они и не оказывали никакого сопротивления, их обращали в рабство или убивали.

Дабы оградиться от врага, народ страны, подвергавшейся угрозе вторжения, укрывался в укрепленных стенами городах или замках, унося с собой столько имущества, сколько можно было унести. Поэтому, когда крепость вдруг оказывалась взятой, в ее стенах обнаруживалось множество некомбатантов обоих полов и всех возрастов. Со времен Древней Греции и до Тридцатилетней войны действовало изречение Ксенофонта о том, что «жизнь и собственность побежденных принадлежат победителям». Правда, нападающие часто вступали в переговоры с оборонявшейся стороной и предлагали им оставить их жизни и (иногда) имущество в обмен на быструю капитуляцию. Даже Тамерлан, чьи завоевательные походы в Центральной Азии оставили после себя пирамиды из десятков тысяч человеческих черепов, предпочитал предложить городу свои условия, прежде чем приступить к столь утомительному делу, как формальная осада. Однако чем дольше и сложнее была осада, тем выше была вероятность того, что войска будут мстить, устроив оргию убийств, грабежей и насилия.

Отношение победоносных полководцев к перспективе разграбления какого-либо города было неоднозначным. Это событие могло подорвать их репутацию в истории, особенно если место, о котором шла речь, было священным или чем-то знаменитым. К тому же разграбление влекло за собой временную утрату контроля над армией и означало, что большая часть ценностей попросту будет уничтожена. Поэтому многие полководцы старались этого не допускать, иногда успешно, а иногда нет. В 69 г. н. э. император Тит всячески старался не допустить разграбления Иерусалима, по крайней мере так утверждает Иосиф Флавий. В Европе начала Нового времени полководцы иногда платили своим солдатам так называемые «штурмовые деньги» взамен дозволения беспорядочного грабежа, дабы поддержать порядок в войсках и одновременно сделать возможным грабеж организованный. С другой стороны, во многих случаях командующие намеренно подвергали разграблению города либо для устрашения других, которые могли отказаться от капитуляции, либо просто в порядке вознаграждения своих солдат. Так, в 146 г. до н. э. римляне разграбили и полностью разрушили город Коринф. Прокатившаяся волна ужаса была такова, что в последующие века Греция ни разу не осмелилась восстать.

По-видимому, последний раз разграбление европейского города по старой традиции имело место в 1812 г., когда Веллингтон взял испанский Бадахос. Уже в XVIII в. представления о тринитарной природе войны начали сказываться на ее ведении. В условиях подъема профессиональных армий, жителей осажденных городов все чаще оставляли в покое, во всяком случае официально, и по крайней мере оставляли им жизнь. Однако это не относилось к их собственности, хотя методы изменились. Даже во время войны 1870–1871 гг. вторгшаяся прусская армия требовала «контрибуций», т. е. населению оккупированных французских городов было приказано отдавать лошадей, продовольствие и наличные деньги. Наполеоновская Grand Armee довела до совершенства принцип «Война должна кормить сама себя». Даже в якобы цивилизованном XVIII в. квартирмейстеры, такие, как генерал Пюисегюр, состоявший на службе у Людовика XIV и Людовика XV, рекомендовали методы взыскания контрибуций и «съедения всего, что можно съесть». Еще более дурной славой по части методов вытягивания «контрибуций» пользовались армии XVII в. Когда войска входили в город, офицер, ответственный за наложение военной контрибуции (так называемый Brandschaetzer), обходил город в сопровождении охраны и взглядом специалиста производил оценку стоимости жилищ. Затем он вызывал к себе мэра города, брал в заложницы его жену, и требовал сумму в наличных, равную стоимости городских резиденций. Всегда можно было поторговаться, но отказавшийся повиноваться город обычно сжигали дотла, иногда вместе с жителями.