Росянка.

Дарвин занялся изучением росянки.

Росянка ловит своими листьями насекомых: они садятся сюда, привлеченные блестящими капельками жидкости. Жидкость выделяется из утолщенных концов ресничек, покрывающих лист, как щетина щетку. Когда насекомое садится на такой лист, оно прилипает к клейким капелькам. Реснички тогда медленно пригибаются, охватывают насекомое, сжимают его в клейких объятиях… Насекомое оказывается в ловушке.

Увидя все это, Дарвин задумался: что вызывает движение ресничек?

Он начал класть на листья росянки все, что ему подвертывалось под руку: маленькие кусочки стекла, камешки, кусочки бумаги, мясо, хлеб… Листочки ловили все. Они оказались так чутки, что ничтожный кусочек волоса, весом в тысячные доли грамма, и тот вызывал движение и пригибание ресничек. Росянка ловила все, но далеко не все она задерживала подолгу своими согнувшимися ресничками. Эти реснички, очевидно, как-то умели разбираться в добыче: одно они брали, а от другого отказывались. И, пригнувшись было над положенным на лист камешком, они вскоре же начинали выпрямляться: растение как бы отказывалось от столь неподходящей добычи.

Росянка подолгу удерживала мясо, яичный белок, насекомых, но никак не хотела задержать желток или кусочек масла. Дарвин угощал ее самым лучшим маслом, клал на листья свиное сало, клал желток из только что снесенного яйца. Напрасно! Росянка отказывалась от этих вкусных вещей.

«Это неспроста!» — решил Дарвин и начал новые опыты.

Он наготовил всевозможных растворов. Капал на листья слабыми растворами кислот и солей, пустил в дело хинин и многие другие лекарства. А когда запасы домашней аптечки были исчерпаны, Дарвин выписал из Лондона целый набор реактивов. День за днем он по нескольку часов проводил в теплице, немало смущая тем садовника.

— Хороший господин, — говорил тот, — но вот жаль: не может найти себе путного занятия. Уставится на цветок и стоит. Ну разве станет это делать человек, у которого есть какое-нибудь серьезное дело?

А Дарвин продолжал огорчать своего старика садовника и часами простаивал над росянками, то капая на их листья кислотами, то погружая в эти кислоты листья целиком. Он с нетерпением ожидал результатов каждого опыта и одинаково радовался, когда лист пригибал реснички и когда он чернел и свертывался, получив хорошую порцию какого-нибудь ядовитого вещества.

Листья росянки.

Перепортив множество росянок, изведя содержимое нескольких десятков скляночек и вконец разорив домашнюю аптечку, Дарвин установил факт: росянка пригибает свои реснички и подолгу держит их пригнутыми не всегда. Нужно, чтобы на лист попало что-нибудь, содержащее в себе белковые вещества или хотя бы азотистые соединения.

— Росянке нужен азот! — сказал он. — Именно азот.

Но Дарвин не успокоился на этом. Он хотел узнать, каково минимальное количество азота, которое может почувствовать росянка. Он брал каплю насыщенного раствора селитры и разводил эту каплю чуть ли не в бочке воды. Изготовлял такие слабые растворы, что ему позавидовал бы любой гомеопат, капал, и… росянка начинала пригибать реснички. Она была очень чувствительна, эта росянка с ее невзрачными красноватыми листочками, сидевшими розеткой у самой земли.

От росянки Дарвин перешел к другим насекомоядным растениям. В конце концов он узнал все секреты этих растений. Они ловили тем или иным способом насекомых и выделяли из листьев особую жидкость, похожую на желудочный сок животных. Они переваривали на листьях пойманных насекомых и всасывали белковые вещества. Этим способом насекомоядные растения пополняли недостаток азотистых веществ в их обычном питании — всасывании корнями почвенных растворов.

Росянка оказалась великолепным примером для дарвиновой теории. Столь блестящее приспособление, столь удачные результаты длительного отбора!

Прошло десять лет со дня выхода в свет «Происхождения видов». Весь культурный мир знал теперь Дарвина, старика с длинной седой бородой и нависшими над грустными глазами бровями. Весь культурный мир слыхал о том, что животные и растения изменяются, что один вид может с течением времени превратиться в другой, что животные произошли от какого-то общего предка.

А человек? От кого произошел он?

Такой вопрос раздавался все чаще и чаще. В своем «Происхождении видов» Дарвин писал, что человек не является исключением из общего правила, но и только. Нужно было сказать больше: как развился человек из низшей формы. Нужно было показать, что человек является наиболее высокоорганизованным животным, а главное — животным, обладающим высшим разумом. Конечно, нужно было показать и еще очень важный момент: как и почему человек оказался тем, что он есть. Но этого Дарвин разъяснить, понятно, не мог: он и представления не имел об учении Карла Маркса.