…Прыгая с камня на камень, с рифа на риф, Ковалевский пробирался все дальше и дальше от берега. Ему хотелось уйти подальше в море.

Жена стояла на берегу и смотрела, как ее бородатый муж скачет по камням, размахивая для равновесия сачком. Она громко засмеялась, когда сачок взлетел особенно высоко, а сам «директор лаборатории» шлепнулся в теплую воду, забавно взболтнув ногами.

— В следующий раз я пойду в одном купальном костюме, — сказал ученый, вернувшись «домой», то есть к груде коралловых обломков и палатке.

Зачерпнув в несколько баночек воды, он переложил в них свой улов и припал глазом к ручной лупе. В мутноватой воде плавали и копошились небольшие рачки, медузки, прозрачные черви. Ковалевский водил лупой над баночкой и искал.

— Ничего нет, — разочарованно вздохнул он и широким движением руки выплеснул воду из баночки. — Посмотрим во второй…

Но и вторая и третья баночки ничем не порадовали исследователя.

Директор замечательной лаборатории — он же ее лаборант и служитель — нагрузился новой порцией сачков и баночек и снова отправился на охоту.

Прошло больше недели, а лупа упорно не находила ничего интересного. Баночки не были пусты: в них копошилась уйма всякого морского зверья.

Многое из этой добычи очень годилось для работы и открытий, но не из-за этих же медузок и червей, полипчиков и разнообразных личинок ехал сюда Александр Ковалевский! Ему хотелось найти что-нибудь новое, необычное.

Изо дня в день дул сильный северный ветер. Море волновалось, и в верхних слоях воды почти не встречались животные. Ковалевский каждый день шарил сачками в воде, но… Он добывал много крупных и красивых форм — они будут очень эффектны на лекции! — но не их искал ученый.

Прибрежные кораллы во время отлива.

— Я иду в последний раз, — сказал он жене. — Не могу же я зря терять время! То, что ловлю я, наловит любой лаборант.

— Иди, — уныло ответила она: ей очень не хотелось переезжать на новое место.

Здесь было плохо, очень плохо, но как знать — может быть, там, впереди, окажется еще хуже.

Наведя бинокль, она напряженно смотрела, как мелькает фигура мужа с сачком в руке. Он прыгал с камня на камень, иногда останавливался, пригибаясь к воде. Потом наклонялся и исчезал в воде сачок, а потом к сачку склонялась голова, борода свешивалась в сачок, а потом — потом фигура снова начинала свои прыжки.

«Поймай! — напряженно думала она. — Поймай!..» Она так устала и так измучилась за ребенка, здоровье которого с каждым днем становилось все хуже и хуже Ей так хотелось уехать с этого песчаного пустынного берега, уйти от этого пропахшего гнилыми кораллами моря.

Фигура пригнулась к сачку, сачок был быстро перевернут и вытряхнут в жестяную банку. Голова нагнулась совсем низко к банке.

«В лупу смотрит!» — догадалась жена.

— Ну? — с нетерпением спросила она Александра, когда тот добрался до берега.

— Погоди! — отмахнулся Ковалевский и бросился к микроскопу.

Он нетерпеливо наставил стекла, поглядел и удивленно покачал головой.

— Я не знаю этого животного, — сказал он. — Это новость.

В круглом светлом пятне микроскопа виднелось какое-то странное маленькое животное. Оно было всего около шести миллиметров в длину, а по своему строению напоминало и плоского червя и гребневика из кишечнополостных животных. Оно медленно ползало ртом вниз, а его тело было покрыто нежными ресничками.

— Это замечательная форма, — сказал Ковалевский. — Это новый род и вид, а то и новое семейство. Я назову его в честь Мечникова — его именем.

Мечников был, конечно, очень польщен и обрадован, но жена Ковалевского радовалась еще больше: находка обещала скорый отъезд. Все их страдания на этом пустынном берегу, где приходилось жить в тучах пыли и под обжигавшими кожу и слепившими глаза лучами солнца, не пропали даром.

«Целоплана Мечникова» — так назвал Ковалевский пойманное им животное. Эта форма наделала много шума среди зоологов того времени, всюду искавших «переходных форм». Целоплана — ползающий гребневик — действительно выглядела «переходом» между плоскими червями и гребневиками, хотя сам-то Ковалевский и считал ее просто гребневиком.

Целоплана Мечникова (очень сильно увеличено).

Прав оказался он. Когда позже открыли личинку целопланы, то у нее оказались гребни, характерные для гребневиков. Целоплана — гребневик, но не плавающий, а ползающий, и такой образ жизни, понятно, сильно отразился на ее строении. Это «чувствовал» Ковалевский, еще не зная личинки целопланы. И этого не хотели видеть любители «переходов», потерпевшие очередную неудачу в поисках давно исчезнувшего.