– Правда? Они были твои? Какой породы? – В глазах ее вспыхнуло любопытство.

Марк покачал головой:

– Нет, не мои, мне только один раз посчастливилось править ими. Да, это было счастье. Но какой они породы, я так и не узнал.

– Большой жеребец, принадлежавший моему отцу, вел происхождение от Придфирты, любимицы царя Прасутога, – объяснила Коттия. – Мы, ицены, все лошадники, начиная с царя. Раньше у нас был царь… – Она запнулась, голос ее упал. – Мой отец погиб, когда объезжал молодую лошадь, поэтому я и живу теперь с тетей Валарией.

– Сочувствую. А мать?

– Думаю, у нее все хорошо, – скучным голосом произнесла Коттия. – Один охотник давно мечтал на ней жениться, но родители выдали ее замуж за моего отца. А когда отец отправился в сторону заката, она ушла к охотнику, и в его доме для меня не нашлось места. С братом было не так – с мальчиками всегда получается по-другому. Вот мама и отдала меня тете Валарии, у которой нет детей.

– Бедная Коттия, – мягко сказал Марк.

– Вовсе нет. Я и не хотела жить у охотника, ведь он мне не отец. Но только… – Голос ее замер.

– Что – только?

Изменчивое личико Коттии вдруг сделалось совсем лисьим, как он и предугадал.

– Только мне не нравится жить с тетей. Мне не нравится жить в городе, где одни прямые линии, где меня держат взаперти за кирпичными стенами и зовут Камиллой. Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы меня заставляли притворяться римской барышней, я не хочу забывать свой клан и моего отца!

Марк пришел к заключению, что тетя Валария ему решительно не нравится.

– Если тебя это может утешить, по-моему, им это пока плохо удается.

– Еще бы! Я им не поддаюсь! Я просто делаю вид, надеваю маску вместе с туникой. Я отзываюсь на Камиллу, говорю с ними на латыни. Но внутри я принадлежу к иценам, и когда я на ночь снимаю тунику, я говорю: «Ну вот, до утра избавляемся от Рима!» Я ложусь и начинаю думать, вспоминать: дом, болотных птиц, прилетающих с севера во время листопада, племенных кобыл с жеребятами из отцовских табунов. Я вспоминаю все, что мне не полагается помнить, и говорю с собой на своем родном языке… – Она вдруг замолчала и с удовольствием уставилась на Марка: – Я и сейчас говорю с тобой на своем родном языке! И давно я перешла на него?

– С той минуты, как сказала, что твое настоящее имя Коттия.

Она кивнула. Ей, видимо, не приходило в голову, что слушатель, которому она изливает свои печали, – римлянин. Не приходило это в голову и самому Марку. Он понял одно: Коттия тоже живет на чужбине. Жалость, сочувствие – все дружеские чувства потянулись к ней, застенчиво и смущенно. И, словно ощутив это, она передвинулась ближе к нему и плотнее закуталась в складчатый алый плащ.

– Мне нравится в твоем плаще, – удовлетворенно сказала она. – В нем тепло и надежно, наверно, птица чувствует себя так внутри своих перьев.

Из-за изгороди неожиданно послышался голос, пронзительный, как крик павлина перед дождем:

– Камилла! Сокровище мое! Камилла, госпожа моя!

Коттия разочарованно вздохнула:

– Это Нисса. Надо идти.

Но она не двинулась с места.

– Камилла! – Голос раздался ближе.

– Нисса зовет тебя.

– Да, придется идти.

Она неохотно встала, сбросила тяжелый плащ, но все еще медлила, а визгливый голос между тем все приближался. Наконец девочка выпалила:

– Позволь мне прийти еще! Пожалуйста! Можешь не разговаривать со мной, не обращать на меня внимания.

– О, госпожа моя! Где ты, дитя Тифона? – раздался вопль совсем рядом.

– Приходи, когда захочешь. Я всегда буду рад тебя видеть, – торопливо проговорил Марк.

– Я приду завтра, – пообещала Коттия и направилась в сторону старого вала, держась величественно, как королева. Большинство здешних женщин держится так, подумал Марк, следивший за ней взглядом, пока она не исчезла за изгородью. И ему вспомнилась Иска Думнониев и Гвингумара, стоящая в дверях хижины. Что сталось с нею и смуглым младенцем после того, как Крадок погиб, а хижины сожгли и поля посыпали солью? Никогда он этого не узнает.

Из-за изгороди донесся громкий голос, любовно распекавший ослушницу. Услышав шаги, Марк повернул голову и увидел Эску.

– Господин принимал гостей. – Эска остановился около скамьи и приложил острие копья ко лбу в знак приветствия.

– Да, а теперь, кажется, она получила из-за меня нагоняй от няньки, – встревоженным тоном произнес Марк, прислушиваясь к удаляющемуся визгливому голосу.

– Если верить молве, нагоняй ее не коснется, – отозвался Эска. – Разве может коснуться брань летящего копья?