— Да, вы правы, я страдаю. Немного. Но я довольно быстро прихожу в норму. И эти приступы не оставляют никаких затяжных последствий. Это не похоже на хромоту, с которой вы вернулись с войны.

— Ловкий ход, — иронично бросил Лукас, подразумевая, что Сесили перевела разговор с себя на него. — Только мне хорошо известно, что не все ранения имеют долговременные физические последствия.

— Что вы имеете в виду? — настороженно спросила Сесили.

У нее возникло опасение, что находчивость обернется против нее самой.

— Только то, что рана в ноге была самой легкой из моих травм, с которыми я вернулся в Англию из битвы при Ватерлоо. Война меняет человека во многих отношениях, и не все можно заметить снаружи. Вот вы не любите закрытые помещения, а я точно так же не люблю толпу. Ни ваши симптомы, ни мои внешне не видны. Я не могу, посмотрев на вас, определить, что в маленькой комнате вы упадете в обморок. А вы, глядя на меня, не можете понять, что я скорее предпочел бы пройти по горячим углям, чем оказаться в толкотне душного зала для приемов. Но раны-то все равно есть.

Некоторое время Сесили молчала, потом спросила:

— Ваша светлость, вы в самом деле не выносите приемов?

— Да. — Лукас взял ее за руку, и она охотно позволила ему это. — Здесь нечего стыдиться, — мягко сказал он. — У всех нас есть свои слабости и недостатки.

— Да, но не все слабости мешают человеку заниматься делом его жизни. Я бы не смогла участвовать в экспедициях, даже если бы отец разрешил, потому что никогда не решусь войти в гробницу. Да что говорить о гробницах — я не смогла бы находиться в ограниченном пространстве корабля во время путешествия морем.

Сесили впервые признала этот факт открыто. С годами ей стало легче перекладывать на отца вину за собственную неспособность путешествовать. Что-то в атмосфере вынужденной интимности этой маленькой комнаты помогло ей, и она заговорила о том, что очень долго скрывала даже от самой себя.

— Ну мы и парочка, — невесело усмехнулся Лукас, качая головой. — Вы не можете поехать в Египет, единственное место на свете, куда бы вам хотелось поехать. А я не могу вернуться на войну, к единственному занятию, которому был обучен.

— Товарищи по несчастью, — заметила Сесили с напускной небрежностью.

— Говорите только за себя, моя дорогая, — учтиво возразил Лукас. — Я в данный момент далек от того, чтобы чувствовать себя несчастным.

От слов его светлости у Сесили участилось дыхание. Если честно, то она в эти минуты тоже была далеко не несчастна. Общество герцога давало ей ощущение безопасности. А Сесили не чувствовала себя в безопасности очень, очень давно. Она вдруг поняла, что должна срочно сменить тему.

— Как это случилось? Как вас ранило?

Лукас молчал так долго, что она уже приготовилась извиняться, но он наконец заговорил.

— Вы наверняка читали в газетах про битву при Ватерлоо, — тихо сказал он. — Или слышали рассказы тех, кто там побывал. Но ничто, даже самые подробные описания, не может передать, насколько это было чудовищно, и какой хаос царил там. Если на земле возможен ад, то это был он. Я не буду рассказывать вам подробности, потому что мне невыносимо возвращаться туда даже в воспоминаниях. Я получил это увечье, когда подо мной убили Мальволио — надежного кавалерийского коня, который прошел со мной несколько битв. Это произошло в тот момент, когда я отбивался от одного француза и уже был ранен в руку. Мои силы слабели, иначе мне удалось бы выйти из этой схватки невредимым. Но я был застигнут врасплох и к тому времени, когда Мал начал падать, было уже слишком поздно. Я не успел вовремя вынуть ногу из стремени, конь завалился на бок, и я оказался в ловушке. Я не смог выбраться, и весом лошади мне раздавило ногу.

Сесили едва сдержала вскрик. Она была так потрясена, что не удержалась и спросила:

— Вы очень долго пролежали так?

Но еще до того, как эти слова у нее вырвались, она знала, каким будет ответ.

— Не знаю точно, сколько пролежал, пока меня не нашел Монтейт, — тихо сказал Лукас, устало проводя рукой по глазам. — Слава Богу, французы приняли меня за убитого, иначе закололи бы на месте. Выходит, Мал спас мне жизнь. А Монтейт смог привести пару человек, раненных не так серьезно, и они меня освободили. Иногда нога сильно болит, — продолжал он, — но не проходит и дня, чтобы я не оценил жертву, которую невольно принес ради меня Мальволио.

Сесили, дотянувшись до Лукаса, сжала его руку. Она не могла этого не сделать. Помолчав немного, сказала от всей души:

— Я так рада, что вы остались живы!

Ей было страшно представить, что этот человек, такой энергичный, умный, лежит мертвым на поле боя в Бельгии.

— Я тоже рад. — Он криво усмехнулся. — А теперь, когда я ответил на ваш вопрос, ваша очередь ответить на мой.

Сесили нахмурилась, но кивнула, соглашаясь. В конце концов, это справедливо.

— Расскажите мне про Дэвида Лоуренса, — попросил герцог.