Новгородцу повезло: Нил Семенович оказался в стольном городе по торговым делам и потому встретил Ярослава как давнего знакомца.

— Я думал, ты до Москвы с обозом дойдешь… От Москвы-то к Новгороду Великому, чай, ближе, чем от Володимира.

— Все верно, Нил Семенович. Но путь мой в родимый город судьба определила, — потупил взгляд молодец.

— Что так? Не томи. Сказывай, — проникся участием боярин. Молодой новгородский купец, а ныне гридь великого князя нижегородского, ему нравился.

Ярослав, собравшись с духом, выпалил:

— Дозволь мне, Нил Семенович, сватов к тебе заслать. Нет мне жизни без Ростиславы. Думами извелся…

— Постой! — прервал молодца боярин. — Это ты к моей младшенькой свататься собрался? — возвысил голос Нил Семенович. — Да в своем ли ты уме?! Она — дочь боярская, а ты… смерд! Знай свое место!

И, видя, как поникли широкие плечи новгородца, уже спокойнее сказал:

— Приму сватов лишь в том случае, коли сватать сам великий князь сподобится или ты князем станешь. И то, решать Ростиславушке. Поперек ее слова не пойду… Старшая дочь любя замуж пошла, и младшенькой такая же судьба уготована.

— Я богат… Ни в чем нуждаться не будет… — начал было Ярослав, но боярин, нахмурив брови, строго сказал:

— Мое слово твердо! Другова не будет! А теперь иди с богом!

Словно отхлестали плеткой по голому телу. Каждое слово, произнесенное боярином, жгло.

«Что делать? Ехать ли в Новгород?.. Но что ждет меня там? — размышлял Ярослав, медленно бредя по Владимиру, никого не видя и ничего не слыша. — Отец писал, что невесту для меня сыскал… Дело за свадебкой… Да на кой мне жонка, коли душа горит. Может, приколдовала… Девка бойкая, с нее станется… Вон как сердце болит, а боль сладкая».

Ярослав решил не возвращаться в Новгород. Из Владимира в Нижний Новгород шел обоз с товаром братьев-купцов Игната и Первуна Мигунов, чтобы по первой воде отправиться вниз по Волге. К ним и напросился в попутчики гридь великого князя нижегородского Ярослав.

Обоз полз медленно, с длительными остановками на пережидание метелей и отдых лошадям. Спешить было некуда. Конец марта застал владимирцев на подходе к Нижнему Новгороду. Заскучавший было Ярослав оживился: за последние годы этот красивый город на месте слияния Оки и Волги стал ему близок.

В этот морозный и солнечный день ничего не предвещало беды. Дорога была накатана, чувствовалось приближение города и окончание пути. Как вдруг на одной из остановок на обозников напала ватага разбойных. Мужиков было много: обозленных, оголодавших, отчаянных. Нанятые для охраны обоза ратники пали первыми, ибо на каждого приходилось по нескольку нападавших. Остальных повязали. Долго не могли справиться с Романом, но и того угомонили жердиной по голове. Плененных, погрузив на двое саней, повезли в сторону от наезженной дороги. Только поздним вечером остановились в какой-то богом забытой лесной деревушке. Сторожко, по одному освобождая от пут, спустили в поруб. В земляной яме было душно, темно, пахло потом и испражнениями. Видно, место это не пустовало.

Ярослава подташнивало, кружилась голова, было досадно и стыдно, что свои же нижегородские мужики пограбили обоз. В порубе было тесно. Братья Мигуны перешептывались, подсчитывая потери товара, кто-то молился, остальные молчали, каждый переживая пленение по-своему.

Утром крышку лаза откинули, и в проеме показалась взлохмаченная голова одного из разбойных.

— Примай питье!

На веревке в яму опустилась бадейка с водой и деревянный ковшик. Когда ковшик заскрежетал по днищу, бадейку подняли, и крышка с грохотом упала, перекрыв свет.

— И долго нас так держать будут? — спросил кто-то из сидельцев.

— Как сложится, а то и до первой воды, — пояснил Игнат.

Первун его поддержал:

— Как караваны по Волге пойдут, так и продадут какому-нибудь купцу булгарскому. Они первыми на воду становятся. А то и раньше… Подальше от деревеньки отведут и головы посшибают.

— Вот гадье! — кто-то выдавил сквозь зубы. — Своих же, православных, в полон…

Ярослав смолчал. Он вспомнил, как много полона было продано ушкуйниками на невольничьих рынках Орды. Не забыл он и то, что воевода Абакунович выкупил немало православных в Укеке. Что тому явилось причиной, не ведомо, но свое сегодняшнее положение Ярослав принял как испытание Божье, как расплату за содеянное…

Братья Мигуны оказались правы: до середины мая держали владимирцев в порубе, а потом обессилевших за два месяца полоняников вытащили из ямы, помыли, постригли, переодели в чистую одежду, неделю откармливали, а потом, посадив на телеги, привезли на волжскую косу, где уже стоял большой татарский карбас. Только четверых купил купец, в том числе и Ярослава. Остальных же разбойные тут же на берегу побили, а тела побросали в воду. Вскоре Ярослав узнал, что купец Мамек-Ази из Твери, где зимовал, возвращается в Булгар.