– Хорошо, – кивнула Рита.

«Похоже, эта дурочка и впрямь думает, что ей повезло. Ничего, может, все обойдется, и она даже не узнает, что прикрывала мне спину. Наверное, обойдется». Теперь Джордж не сильно опасался погони с ЭТОЙ СТОРОНЫ: цистерна стала для милицейских машин непреодолимой преградой. А по ТУ СТОРОНУ? Еще неизвестно, что ждет его там. Ведь существует такая простая штука, как радио, и для сообщения про одинокого байкера обгоревшая груда металлолома – не помеха. «Ничего, пробьемся!»

Джордж развернулся и медленно поехал назад, выискивая какую-нибудь узкую дорожку, даже тропинку – что угодно, ровное и утоптанное. Трясина была теперь справа от него, и он туда не смотрел – только влево.

Метрах в тридцати показался съезд. Может, он вел к излюбленному месту пикников, а может, грибники оставляли там машины – кто знает? Не важно, для Джорджа это было как раз то, что нужно.

Раздавшийся невдалеке вой сирены заставил его внести коррективы: «Это как раз то, что мне сейчас нужно БОЛЬШЕ ВСЕГО». Не раздумывая, он прибавил газу, проскочил последние метры и повернул налево. Спуск был довольно крутым, и Джордж крикнул Рите:

– Держись крепче! – Он почувствовал, как она попыталась сомкнуть руки на его животе, но не достала. Тогда она сжала пальцами куртку. «Кожа толстая, что ей сделается?»

Краем глаза Джордж успел уловить бледное в ярком свете дня голубоватое мигание проблесковых маячков.

«Вовремя. Теперь не возьмут». Байк, перекатываясь с кочки на кочку, катился по дорожке, все дальше и дальше в лес, Джордж больше не оглядывался.

То же время. То же место.

– Володя, тебе не кажется, что в воздухе пахнет грозой? – спросил Бурцев молчаливого водителя. Тот кивнул.

– И над деревьями прямо по курсу вьется какой-то дымок, – продолжал Кстин.

– Угу. – На этот раз Володя был более разговорчив.

– Ну что ж, – Кстин, получив подтверждение своим словам, выглядел удовлетворенным, – тогда включай музыку! Пусть все знают, что помощь идет!

Он повернулся к Мезенцеву:

– Заметьте, уважаемый летописец, я мог бы сказать «едет», но, принимая во внимание скорость передвижения нашей боевой пароварки, правильнее будет «идет». Учтите это на будущее. Тотальная честность – вот главное в любой хорошей книге.

– Да. – Мезенцев залился краской. С тотальной честностью у него как-то не получалось. Он ровным счетом ничего не знал о спецназе, но тем не менее в красках живописал подвиги капитана Некрасова и его команды.

В Афганистане он провел полгода. А осколок в бедро заработал совсем глупо – боевая граната разорвалась в руках пьяного прапорщика, когда тот с котелками подошел за своей порцией каши к полевой кухне – Мезенцев служил поваром. Прапорщика собрали и послали в «цинке» на родину, а Ме зенцев, провалявшись два месяца в полевом госпитале (осколок там вытащить не решились – артерия оказалась близко, но, к счастью, не задета), отправился дослуживать срок в Кантемировскую дивизию, о чем, собственно говоря, не жалел. Там тоже были нужны повара, и он еще год варил первые блюда в столовой сорок третьего полка.

– Ну да, честность, конечно... – пробормотал он.

– Не просто честность, а ТОТАЛЬНАЯ честность, – подчеркнул Кстин, погрозив летописцу – «почвеннику» пальцем.

Володя щелкнул какими-то тумблерами, и салон наполнился воем сирены.

Кстин покачал головой и прокричал:

– Вот эту музыку я люблю! А еще больше люблю, когда она замолкает. Это значит, что пора пить пиво! – Он многозначительно посмотрел на Мезенцева.

Дмитрий кивнул: мол, помню. Кстин отвернулся и ухватился за ручку, торчавшую перед ним

Пастухов ткнул Мезенцева локтем в бок.

– Вот такую бы тачку, да? – Док показывал на божественно красивую «испано-сюизу».

– Да, – авторитетно согласился Мезенцев. Мужчины, они как большие дети, ничто не заставит их забыть о любимых игрушках – оружии и машинах. И женщинам, во избежание разочарований, не стоит становиться между ними и их игрушками. «Первым делом – самолеты», девушки в списке приоритетов идут во втором десятке.

Мезенцев усмехнулся и перевел взгляд на дорогу. Впереди показалась огромная цистерна, перегородившая шоссе.

– Вон он! Вон! – вдруг заорал Мезенцев, тыча пальцем в лобовое стекло.

Байк... Угольно-черный байк съезжал с дороги куда-то в лес. Рита сидела, обняв байкера в черной куртке и белом шелковом шарфе. Она по-прежнему была с ним.

Кстин повернулся и едва успел уклониться, иначе дрожавший от возбуждения Мезенцев выколол бы ему пальцем глаз.

– Дорогой мой! У меня стопроцентное зрение. Вы чуть было не сократили его ровно наполовину. Я понимаю ваше волнение: муза есть муза. Но зачем же так кричать?