Через несколько минут к нам подошла Давика, девушка, работавшая на станции и дружившая с Бобом.

– Видела вас с Борисом, Джеймс, – улыбнулась она. – Все прошло хорошо?

– Да не то что бы, – уныло отозвался я. – Он всучил мне кучу швейцарских франков.

Давика покачала головой.

– Настоящее богатство, – прокомментировала она. – Эти люди живут на другой планете.

В ответ я молча кивнул. Увы, со мной такое случалось не в первый раз.

Несколько лет назад я был уличным музыкантом на Ковент-Гарден. Время близилось к половине восьмого – час, когда в местных театрах и операх поднимали занавес. Из метро выскакивали люди, опаздывающие на спектакль; им было не до парня с гитарой. Впрочем, один человек все-таки заметил нас с Бобом.

Мужчина в галстуке-бабочке сунул руку в карман, когда до нас оставалось еще несколько ярдов. Он выглядел очень импозантно с гривой седых волос; мне показалось, что я видел его по телевизору, но где именно, вспомнить не смог. Когда он вытащил банкноту, я решил, что мне повезло. Поскольку это была красная бумажка, я решил, что речь идет о пятидесяти фунтах.

– Держи, парень, – сказал он, всовывая ее мне в руку.

– Ух ты! Спасибо огромное, – ответил я.

– Хорошего вечера, – рассмеялся он и, резко ускорив шаг, направился в сторону площади.

Я не понял, что его рассмешило, и решил, что все дело в хорошем настроении. Подождал, пока толпа немного схлынет, и достал смятую банкноту. И это оказались не пятьдесят фунтов. Хотя бумажка и была красной, нарисованный на ней бородатый мужчина был мало похож на королеву Елизавету II. А еще на банкноте значилась цифра 100. И надписи были на каком-то восточноевропейском языке. Единственное более-менее знакомое слово было «Srbije». Я понятия не имел, сколько стоит эта бумажка. Не исключено, что больше пятидесяти фунтов. Поэтому я собрал вещи и направился в пункт обмена на другой стороне площади Ковент-Гарден.

– Привет. Вы не подскажете, сколько это стоит? – спросил я у сидевшей за окошком кассы девушки.

Она озадаченно посмотрела на протянутую банкноту:

– Понятия не имею. Подождите, спрошу еще у кого-нибудь.

Она направилась к пожилому коллеге, сидевшему в глубине офиса, и вскоре вернулась обратно.

– Судя по всему, это сто сербских динаров, – сказала она.

– Ага. И я могу ее обменять?

– Сейчас посмотрим, какой там курс.

Девушка постучала по клавиатуре, потом взяла калькулятор.

– Ну… Выходит всего семьдесят пенсов. Так что мы не сможем ее обменять.

Я расстроился. В душе я надеялся, что денег хватит нам с Бобом на выходные. Как же! В такие моменты я особенно сильно ощущал уязвимость своего положения. Мне тридцать лет. У большинства мужчин в моем возрасте есть стабильный заработок, автомобиль, дом и пенсионные накопления, а еще жена и, может быть, даже дети. У меня не было ничего. Не скажу, чтобы я так уж сильно стремился связать себя узами брака, да и без машины я прекрасно обходился, но отсутствие стабильности и уверенности в завтрашнем дне меня угнетало. Я устал прозябать на улице. И терпеть унижение от людей, которые не имели ни малейшего представления о том, как я живу. В такие моменты я был близок к тому, чтобы все изменить. И через несколько дней после встречи с мэром я понял, что время пришло.

Закончив с работой пораньше, мы с Бобом спустились в метро, сели на поезд до Юстона, а там перешли на другую линию, чтобы добраться до вокзала Виктория. В переходах Боб гордо выступал впереди меня: он знал, куда мы направляемся.

Мы ехали на встречу с моим отцом; в последнее время мы стали видеться чаще. В прошлом отношения у нас были натянутые. Когда родители развелись, мама получила полную опеку и увезла меня на другой конец света, в Австралию, поэтому отец едва меня знал. Я уезжал от него маленьким мальчиком, а вернулся в восемнадцать лет угрюмым юношей. Через год жизни в Лондоне я и вовсе пропал из виду и стал жить на улице. Изредка я сообщал о себе, и отец искренне пытался мне помочь, но, честно сказать, вряд ли меня можно было спасти в тот момент.

Мы стали чуть ближе, когда я начал лечиться от наркотической зависимости; у нас вошло в привычку встречаться в пабе на вокзале Виктория и пропускать по паре кружек пива. Часть столиков стояла на улице, поэтому иногда я брал с собой Боба. Паб был дешевым и гостеприимным, и мы нередко там ужинали. Отец всегда меня угощал. Наверное, потому, что у меня никогда не было денег, чтобы угостить его.

Как обычно, отец приехал раньше нас.

– Привет. Что нового?

– В общем-то, ничего, – пожал плечами я. – Правда, меня достало торговать журналами. Слишком опасно. И в Лондоне полно людей, которым на тебя плевать.

Я рассказал ему о встрече с мэром. Отец посмотрел на меня с сочувствием, но я уже знал, что он ответит.

– Тебе нужно найти нормальную работу, Джейми.

Он был единственным, кто так меня называл. Я едва сдержался от того, чтобы закатить глаза.

– Легче сказать, чем сделать, пап.

Отец всегда был трудоголиком и синим воротничком до мозга костей. Из торговца сувенирами он вырос во владельца мастерской по ремонту бытовой техники, а потом стал продавать автомобили. Он всегда был сам себе хозяином. Не думаю, что он понимал, почему я не могу поступить так же. Это не значит, что он отказывался мне помогать. Когда я собирался стать музыкантом, он хотел поддержать меня, но ничего не вышло – по моей вине. Я активно мечтал, но делать ничего не хотел. А отец после развода с матерью женился во второй раз, у них родилось двое детей, Кэролин и Энтони, мои сводные брат и сестра. Так что у него и своих проблем хватало. В общем, ситуация была непростая.