– А лошади есть? На чём мне княжича в Каменки везти? – спросил Михеев.

– Оставил дворецкий двух лошадей, затем оставил, что лошади старые, – ответил дворник.

– А повозка или тарантас есть?

– Карета осталась большая, старая.

– И славно: я в карете-то княжича и повезу.

Михеев с помощью дворника и сторожа перенёс с телеги в комнаты князя Сергея, всё ещё находившегося в забытьи. Старый денщик умел искусно перевязывать раны и бинтовать, он забинтовал плечо князя, а на голову положил полотенце, намоченное в холодной воде. Князь открыл глаза и тихо спросил:

– Где я?

– Дома, князинька, дома, в Москве, – не помня себя от радости, что князь очнулся, ответил старик.

– Дома? А где же мать и отец?

– Княгиня и князь, чай, в Каменках живут.

– В Каменках! И мне бы туда хотелось.

– Повезу, князинька; завтра утром поедем в Каменки.

– Что же – вези.

– Покушать не хочешь ли? – заботливо спросил денщик у князя.

– Пить бы мне… чаю…

– Сейчас, князинька, сейчас.

Михеев заварил чаю, добыл из княжеского подвала крепкого рома, влил ром в чай и подал князю Сергею. Тот жадно отпил несколько глотков, румянец заиграл на побледневших щеках князя, ром подкрепил и немного восстановил era силы. Князь Сергей уснул и спал долго. Сон благотворно на него подействовал: проснувшись утром, он попросил есть, и Михеев приготовил ему куриного бульона.

Стали приготовляться к отъезду в Каменки. В карету положили пуховую перину и несколько подушек и на них раненого князя; Петруху-сторожа посадили на козлы вместо кучера, и карета выехала из ворот княжеского дома по совершенно опустелым улицам.

Москва оставлена. Москва отдана на произвол неприятелю. Москва в плену.

Престарелый главнокомандующий на генеральном совете в Филях своим властным голосом громко сказал:

– Властию, вручённою мне моим государем и отечеством, приказываю отступление!

Роковые слова произнесены. Первопрестольная Москва, сердце России, оставляется на произвол, покидается без боя, и священный Кремль, эта скрижаль истории, без кровавого боя отдаётся во власть врагам. Народ, солдаты, генералы и сам главнокомандующий Кутузов плакали, расставаясь с златоглавою Москвою.

– Москва потеряна, но спасена армия. Да, да, потеря Москвы спасёт Россию, – утешал себя старый вождь, проезжая на простых дрожках через Москву позади шедшей армии. Он видел и понимал косые взгляды, которые бросали на него солдаты и народ; он читал на их лицах упрёки:

– Эх, князь, князь-батюшка, мы надеялись на тебя, думали, не покинешь ты Москву-матушку, не дашь на расхищение злым ворогам, а ты…

«Москву отдал, спас Россию», – как бы в ответ им думает престарелый вождь.

Москва в руках Наполеона – он «торжественно» въезжает в древнюю столицу, у Дорогомиловской заставы встречают победителя депутаты, состоящие из французских и немецких булочников, сапожников, портных. Отрёпанные, с опухшими от водки лицами, они сполупьяну бормочут какое-то приветствие Наполеону.

– Гоните эту сволочь! – кричит Наполеон, взбешённый такой депутацией, его душит злоба, он нервно то наденет перчатку, то снимет.

– Где же депутация? Где Ростопчин, где комендант, где ключи от Кремля? – сердито спрашивает он своих приближённых. Те стоят понуря свои головы. – Что же вы молчите? Где депутация, где московские власти, наконец, где же народ?

– Власти все разъехались, народ тоже. Москва пуста, ваше величество, – осмелился кто-то ответить Наполеону.

– Проклятие! Эти северные медведи не понимают приличия… О, я научу их, они будут знать у меня приличие…

Наполеон вскочил на лошадь и быстро поехал по дороге к священному Кремлю.

Между тем старик Михеев, не подозревая, что французы уже вступили в Москву, не торопился ехать; он знал, что быстрая езда причинит боль князю, приказал Петрухе ехать шагом, и только что они выехали на Арбат, как им навстречу показалась блестящая свита Наполеона.

– Дядя, а дядя, глянь, ведь это хранцузы, – показывая кнутовищем на скакавших, робко проговорил Петруха.

– Ври! – сердито ответил Михеев.

– Право, дяденька, они, вон, вон – ишь, скачут, черти… Батюшки, да прямо нам навстречу…

– И то, и то… Беда!..

Теперь Михеев сам разглядел французов.

– Стало быть, мы с тобою, дядя, попали.

– Что мы – велика в нас корысть французу; княжича жаль, его, сердечного, пожалуй, потревожит супостат.

– Ох, дядя, пиши пропало: задавит нас хранцуз; глянь, ведь скачет прямо на нас.

Сторож Петруха не ошибся: передовой отряд гвардии Наполеона окружил карету с раненым князем Гариным.