— Говорю тебе, думала!

— Зельда! Ведь, все мальчики, я знаю, сходят по тебе с ума!

— Какие пустяки! Да и что мне за дело до них всех?

— Ты не дурачишь меня, Зельда? Нет? О боже! Ведь ты бы не стала смеяться надо мною, не правда ли?

— Не будь глупеньким. Ты отлично знаешь, что я тебя не дурачу.

— Да, я вижу теперь. Но что же это, Зельда? Я так мучился, так мучился… Отчего?

— И я тоже. Мне больно… вот здесь… Майкл, милый!

— Зельда! Ты — самая удивительная и самая красивая из всех девушек на свете! И как ты могла думать о таком, как я? Кому такой нужен?

— Мне нужен. Ужасно нужен.

— Я — ничтожество.

— Тсс, не говори таких вещей! Ты будешь когда-нибудь великим художником.

— Глупости! Я никогда не смогу стать мастером. Я хожу в студию, чтобы доставить удовольствие маме. Но не будем об этом говорить. Давай поговорим о… о другом. Когда я тебя снова увижу? Скоро ли? О Зельда, сделай, чтобы поскорей! Я не смогу жить, если не буду знать, что скоро увижу тебя.

— Не знаю, как это устроить. Дядя мне не позволяет выходить по вечерам.

— А ты не могла бы улизнуть?

— Боюсь. Если они меня поймают, меня съедят живьем!

— Но, Зельда, я не могу ждать до завтра!

— До завтра?!

— Так неужели ты хотела, чтобы мы и завтра не увиделись?! Я буду ждать тебя у школы после занятий.

— О, нет, не надо! Все ученики тебя знают, и, если нас увидят вместе, пойдут сплетни.

— Но как же?.. — В голосе Майкла была настоящая тоска.

— Ты подожди меня, но не очень близко от школы.

— А, понимаю! На углу Буш-стрит и Франклин-стрит, ладно?

— Нет, подальше, где меньше народу. И мы погуляем на Холлидэй-Хилл. До свидания! Ты будешь думать обо мне, Майкл?

— Зельда, я… я… я люблю тебя. Всем сердцем, всей душой! Каждой жилкой! Я мог бы умереть ради тебя!

Она крепче сжала его пальцы, все еще переплетенные с ее собственными. Но на миг радостный свет померк в ее глазах, лицо побледнело и стало печально. Усилием воли она стряхнула эту печаль и выпустила руку Майкла.

— Пора! Тетя удивится, что меня так долго нет.

— Зельда!

— Что?

— Ты вправду любишь меня?

— Люблю… Боюсь, что слишком сильно.

— О дорогая, а мне всегда будет казаться, что слишком мало!

— Какой ты милый, Майкл! А ты, ты любишь меня?

— Господи, как ты можешь спрашивать? Ведь ты же знаешь!

— Так до завтра?

— Да. Я буду ждать на углу Буш-стрит. Ты не опоздаешь, нет?

— Нет. А теперь мне надо бежать, иначе нас застигнут здесь. Никто ничего не должен знать, понимаешь? Если это откроется, меня тотчас же отошлют к отцу, а твоя мама упадет в обморок от ужаса.

— Я никому не скажу… Но я не могу отпустить тебя сейчас, Зельда!..

— Надо!

— Так скажи еще раз, что любишь меня.

— Ну, Майкл, не будь же смешным!

— Скажи!

— Да ты ведь знаешь…

— Нет, ты скажи: «Майкл, я тебя люблю».

— Не могу…

— Ну, скажи же! Я хочу!

— Майкл, я люблю тебя… Покойной ночи!

И она убежала. Промчалась по ступеням и остановилась у двери, ожидая, пока Нора откроет на звонок. Она не обернулась, не кинула взгляда Майклу, хотя знала, что тот стоит там внизу и ждет. В передней, едва Нора ушла, заперев двери, она прислонилась к вешалке, закрыв лицо руками. Боже, отчего так болит сердце? Словно огнем жжет внутри, словно душа с телом расстается! Боже, как избавиться от этой муки?!

В самом центре лучшего квартала города возвышался пустынный песчаный холм, Холлидэй-Хилл. Старый дом, полуразрушенный и брошенный, стоял на самой его вершине, а вокруг дома густо разрослась эвкалиптовая роща. На песчаных дюнах кругом валялись заржавленные дырявые кружки, старые газеты, всякий хлам. Ненадежная полусгнившая деревянная кладка вела снизу, от городских улиц, к необитаемому дому на холме. Жуткое запустение царило в этом месте. В ясные дни сюда приходили няньки с детьми, делали набеги банды мальчишек. Но, когда серый туман поднимался от моря, окутывая растрепанные деревья вокруг пустого дома, скользя длинными прозрачными пальцами по склонам холма, придавая всему жуткие очертания, — тогда Холлидэй-Хилл не привлекал никого.

Именно в таком виде нашли его Майкл и Зельда, когда на закате дня пришли сюда, пробираясь рука об руку через песчаные насыпи и кучи мусора. Но им здесь не казалось жутко. Туман ласково укрывал их, опьяненных своим счастьем.

В маленькой оранжерее в углу сада Бэрджессов всегда стоял запах сырой земли. Покатая крыша оранжереи упиралась в заднюю стену соседнего сарая. Внутри вдоль стен тянулись два ряда полок, на которых стояли красные глиняные горшки с растениями. В изобилии росли здесь бегонии, спадали изумрудным каскадом, цепляясь за протянутую от потолка проволоку, вьющиеся растения, а на полу, в больших цементных ящиках, зеленели кружевные аспарагусы.