Но вот официальный театр… Так называемое «Высокое Искусство». — Будучи в столице, Ренки несколько раз сходил на эти представления, и едва не вывихнул челюсть от зевания. — Эти, занудно долгие и напыщенные монологи, эти фальшивые слезы и стенания над «павшим героем» или «разлученными влюбленными». А еще пение… когда ноты в мелодии прыгают вверх и вниз, трясутся и дергаются — …соловьиные трели, от обладателей соловьиных мозгов! И танцы… отточенные словно строевая муштра на параде по случаю праздника Коронации. — Уж лучше поглазеть как уличная девчонка вертит бедрами, стреляя глазками из-под растрепавшихся от лихих прыжков и прогибов тела волос, на своего пьянького кавалера успешно возмещающего «недостаток грации», дурной лихостью и энергией молодости помноженной на желание… чем три-четыре часа пялиться на эти «танцы» в постановке полкового сержанта.

Но долг, есть долг. И Ренки, тяжко вздохнув, отправился в Театр.

Места им достались только стоячие, на галерке, среди «черной» публики, чем кажется Одивия Ваксай вовсе даже и не была расстроена. Несмотря на то что в Хиим*кии было целых два театра — все ложи и бельэтаж и партер, были заранее выкуплены куда более «чистой» публикой. Так что «наслаждаться» напыщенной декламацией и «соловьиным» пением, благородному оу Ренки Дарээка, пришлось стоя среди развязанных студентов, наглых приказчиков, а то и просто — приодевшихся по такому случаю ремесленников.

Ну да он хотя бы, при помощи локтей и свирепого выражения лица, смог протолкаться сам, и провести свою спутницу вперед, к самому поручню, с одной стороны оградив ее от навязчивых простолюдинов колонной, поддерживающей потолок, а с другой — изобразить колонну собственными силами. Кто-то из публики попытался было протестовать, но Ренки смерил его надменным взглядом с высоты своего немалого роста, и нарочито задрав ножны шпаги, покрутился на месте, лупя ими по ногам слишком дерзких нахалов. За что, как ни странно, вместе с проклятьями окружающих, получил одобрительный кивок Одивии. Видимо в театре, на галерке, подобные манеры считались вполне приемлемыми, и были едва ли не частью представления.

Впрочем — высокий рост и шпага, убедили отнюдь не всех, но начавшееся на сцене действо, заставило недовольных замолкнуть, пообещав — «Разобраться, сударь, позже», и обратить все свое внимание на пьесу. А поскольку спасть стоя, Ренки умел только в карауле, (армейская шутка, не более того, судари), ему тоже поневоле пришлось следить за действием пьесы, тем более что там внезапно прозвучали знакомые с детства имена.

Пьеса была переработкой древнего мифа о прекрасной дочери вождя аиотееков, к храброму ирокезскому воину. — Бесконечно слащавая, слезливая, и полная ужасных песен, однако и не без потуг на юмор, выражавшихся в игре слов, оценить которую, кажется, был способен только сам автор пьесы, да пара-тройка его ближайших друзей.

Злобный колдун Манаун*дак, вносил во все это хоть какое-то разнообразие, постоянно пытаясь вредить влюбленным, кажется исключительно из врожденной подлости, а демоница Оилиои-мать медицины, им всячески потакала и оберегала от своего злого учителя. Тем не менее, в конце пьесы, влюбленные решившиеся бежать за море, трагически гибнут в пучине, после того как их корабль столкнулся с ледяной горой, которых сроду не встречали в Срединном море. Зато внезапно раскаявшийся в своих поступках Манаун*дак, узнав от богов о гибели влюбленных, заливается слезами, и терзает уши слушателей тоскливой песней.

…На этом, первая половина представления закончиалась, и публике было позволено наконец дать отдохнуть своим ушам, перевести дух, и освежиться прохладительными напитками и фруктами.

— Ну, и как вам сударь? — Поинтересовалась Одивия, делая знак разносчику подойти поближе.

— Чушь все это! — Ответил Ренки, беря у разносчика кружку с вином и передавая его своей спутнице.

— Что именно? — Надменно задрав подбородок, и слегка сузив глаза, как она обычно делала перед учебным поединком, спросила Одивия.

— Да все это… — Пожал плечами Ренки. — …Особенно про «гибель в пучине».

— Хм… И откуда же вам все это известно?

— Ну, по семейным преданиям, я как раз и веду свой род, от этого вот «храброго ирокезского воина». Не от этого розмазни конечно, уж мой бы предок слезами да соплями «одежды прекрасной девы» пачкать бы не стал. А от настоящего Дарэ*кхо.

Правда, пообщавшись… ну вы сами знаете с кем, я уже склонен сомневаться в правдивости этого утверждения. Но тем не менее — именно эту историю я знал с самого детства. А когда мы с Готором начали изучать прошлые века — разумеется не удержался и попытался насобирать подробностей.

— А прекрасная аиотеекская принцесса, значит была вашей пра-пра-пра-прабабкой? — Поинтересовался кто-то из окружающей публики, нагло влезая в разговор.

Ренки, естественно хотел немедленно дать укорот наглецу, однако увидев останавливающий жест Одивии и ее взгляд, где так и светилось требование дать ответ на вопрос, нехотя сказал.

— Нет. …Собственно — эта самая девица, была троюродной сестрой Дарэ*кхо — племянника брата третьей жены вождя Лга*нхи. Оттого-то Манаун*дак, и хотел запретить им жениться. (Насчет участия Оилиои, мне ничего не известно). Однако — они обошлись без всяких разрешений, и нагуляли ребенка вне брака… Там был какой-то громкий скандал, в результате которого и появилась эта легенда. Кажется родители невесты настаивали на браке, а родители парня от такой невестки отказались напрочь…