— Холли, не начинай. Ты просто недолюбливаешь Ливи, ведь так? — откликнулась Трейси. — А вот и золотая игуана, — продолжила она, указывая на неожиданно большую ящерицу, застывшую на стене прямо над ее головой. Увидев подруг, ящерица поморгала блестящими глазами и заспешила прочь, однако Трейси показалось, что она могла бы делать это и побыстрее. — Почему они не держат их снаружи?

— Я думаю, у них никто не спрашивает, — ответила Холли. — У ящериц свои законы. — Белокурые волосы Холли разлохматились и нимбом стояли вокруг головы.

Трейси улыбнулась. Холли умела успокоить в любой ситуации. Она была единственной женщиной, с которой легко отдыхалось. Холли могла растянуть обед, чтобы его хватило еще на пятерых мальчишек, да и вообще, если не считать ее материнских тревог, просто умела жить. Сегодня она походила на Иана, который был таким вихрастым, что ему никогда не удавалось пригладить свои волосы, даже если он густо смазывал их гелем. После этой процедуры казалось, будто у него на голове одна из тех старомодных купальных шапочек, которые сестра Бонифация когда-то заставляла их надевать в бассейн.

— Ты просто не хочешь, чтобы я рассказала тебе все, что думаю об Оливии, — продолжила Холли. — Поэтому ты постоянно меняешь тему разговора, даже если сама начала его. Минуточку! Я чувствую запах кофе. Вот он! Оазис!

Повернув за угол, они увидели вырубленный в скальной породе бассейн, расположенный в залитой солнцем комнате с прозрачными стенами. На барной стойке благоухали круассаны, стояли вазочки с джемом и фруктами, а также кофейники с горячим кофе. Все это изобилие, вне всякого сомнения, сюда доставили эльфы. Трейси с облегчением намазала круассан джемом и передала тарелку Холли.

Холли съела полкруассана, прежде чем заговорить снова.

— Трейс, когда мы встречали Оливию, я поняла: меня по-настоящему беспокоит то, что мы изменились, а Оливия — нет, — сказала она и подняла руку, чтобы предупредить возражения со стороны подруги. — Нет, я не о том, что в отличие от нас она может позволить себе подтяжку груди. Да, да, Трейс, я медсестра, и я знаю, что она ее делала. И дело не в том, что мы не стали бы этого делать, даже если бы могли. Хотя, признаться, я бы, наверное, сделала. Оливия так и не повзрослела, поскольку не нуждалась в этом. Честно говоря, меня это невероятно раздражает и я не могу скрыть своего отношения. Ты права, Ливи мне не нравится. Но я люблю Ливи. Я просто ее не идеализирую. Маленькая девочка из Вестбрука, ставшая графиней.. или кем там еще. Она была стервой даже на собственной свадьбе. Помнишь? «Ты будешь сидеть здесь». «А ты будешь сидеть там!» В итоге я оказалась рядом с мужиком, который не знал ни одного английского слова, зато постоянно лез мне под юбку. Да ну ее, Трейс... Какая вкусная выпечка, такая свежая и рассыпчатая. — Она похлопала себя по животику, который становился заметен другим, только когда она надевала вещи уж совершенно обтягивающие. Но Холли воображала, что он был заметен даже пассажирам летящего на высоте десяти километров авиалайнера. — Ты закончила, Трейс?

Трейси задумчиво молчала.

Она думала об Анне Марии Сенно, матери Оливии. Она вспоминала тот обычный полдень, когда Анна Мария откровенно и в присутствии Трейси сообщила Оливии, что Джои был желанным ребенком, а рождение Оливии, появившейся на свет десятью годами позже, стало случайностью. Не удовлетворившись этим, мать Ливи принялась объяснять, как в те времена женщины за тридцать не рожали детей. Она, Анна Мария, беспокоилась, что у Оливии будет две головы и ей придется провести всю жизнь в детской кроватке взрослого размера в Маунт Кармель [13] . Трейси вспоминала душные маленькие комнатки в доме Сенно, набитые пластиковыми деревьями в кадках и пластиковыми филодендронами на пластиковых опорах «под дерево». Стулья, диваны, абажуры, плюшевые кресла— все в этом доме было обернуто целлофаном и напоминало огромные бутерброды. «Если бы она придумала, как закрыть целлофаном стены, то, наверное, смогла бы помыть весь дом из шланга», — как-то сказала Оливия. Религиозная символика в каждой комнате. Священное Сердце [14] . Засохшие ветки с прошлогоднего Вербного воскресенья над кроватями. Яйцевидное лицо Девы Марии в нише, освещенное синей лампочкой и пугающее Трейси своим пристальным взглядом всякий раз, когда она оставалась ночевать у подруги и пробиралась ночью в туалет.

Комната Оливии представляла собой переоборудованный чулан, довольно просторный. Сэл, отец Оливии, был столяром. Родитель соорудил для дочери встроенную кровать и комод, над которым навесил полки таким хитроумным способом, как если бы он жил в Нью-Йорке и имел доступ ко всем идеям от «Айки» [15] , связанным с экономией места в доме. У Ливи были собственные лари для книг, собственный телефон «Принцесса» и даже высокие вешалки для зимней одежды. Но от этого чулан не переставал быть чуланом. У Джои была двухъярусная кровать, музыкальный центр, красное жесткое ковровое покрытие, полки для бейсбольных призов и фотографий, стены для постеров и большой письменный стол, над которым висел массивный, богато украшенный серебряный крест, доставленный, возможно, из самого Ватикана. У его телефона была подсветка, и он мог использовать ее и качестве ночника Словом, ее брат ни в чем не знал отказа.

Трейси помнила, как однажды, вернувшись из школы, Оливия не нашла свою любимую собаку. Ее родители заявили, что их терпение лопнуло и они больше не намерены были мириться с этой Пиклс, которая только и делает, что роет ямы в цветнике. В отсутствие дочери, воспользовавшись обеденным перерывом, Сэл отвез собаку к ветеринару, где ее усыпили. Когда Оливия стала кричать, Анна Мария ударила ее, а затем закрыла окна и принялась выдавливать лимоны для лимонада, приказав Оливии заткнуться. Анна Мария говорила ей, что ее услышат все соседи, что Пиклс была грязной и линяла и что, скорее всего, вызывала у Оливии аллергию, но дочь продолжала кричать, пока ее не стошнило.

После ужина Анна Мария и Сэл закрывались у себя в спальне и вдвоем смотрели телевизор, в то время как Джои и его друзья причесывались перед зеркалом в ванной комнате или забавлялись тем, что дразнили Оливию. Трейси подозревала, что там происходили вещи и похуже. Но для родителей Джои был непогрешим.

Чтобы привлечь к себе хоть немного внимания, Оливии просто необходимо было стать графиней.

Холли этого не понимала. Этого не понимал никто, кроме Трейси.

Трейси помнила, как она помогала Анне Марии выйти из поезда в Монтеспертоли [16] , куда они приехали на свадьбу Оливии. Анна Мария твердила о бесстыдстве Оливии, заказавшей белое платье.