Какого черта! Я ведь увольняюсь, в конце концов.

— Табита, если бы мне потребовался воспитатель, то могу заверить, без тени сомнения, что тебя бы не было даже в первой сотне списка кандидатов.

— Знаешь что, — она смотрит на меня с негодованием, — могла бы попридержать язычок.

— Нет, Табита, — медленно выговариваю я, — не могла бы. Я устала от твоей стервозности, от твоих вечных насмешек над тем, как я одеваюсь. Я устала от твоей лени, твоего абсолютного нежелания хоть немного помочь в работе, которую выполняем мы с Патти. И вообще я устала от тебя.

Неплохое начало, Орла.

Делаю глубокий вдох, сердце бьется с бешеной скоростью. Свобода уже близка! Ненавидимый мною объект становится красного цвета. Я стою в шести футах от ее стола, но практически чувствую, как она нагревается. Точно так же вскипает скороварка. Во вне возникает мимолетная паника, но вдруг я становлюсь спокойной и невозмутимой. Теперь, что бы она ни сказала, не имеет для меня никакого значения.

— Да как ты смеешь?! — взрывается она, взлетая с кресла. Табита упирается кулаками в стол, приготовившись к схватке. — Как ты смеешь входить в мой кабинет и говорить всю эту гадость? Да кем ты себя возомнила?

— Сотрудником, который собирается подать заявление об уходе, — спокойно отвечаю я.

— Ты не можешь уйти, — резко бросает она, тряся передо мной рукой с алыми ногтями.

— Я уже ушла.

— Не можешь, потому что я тебя увольняю.

— На каком основании? — Я ошеломленно смотрю на нее.

Мгновение она стоит в нерешительности, а затем выкрикивает:

— Неподчинение.

— После чего, Табита, думаю, ты узнаешь о том, что, увольняя сотрудника без официального предупреждения, ты нарушаешь трудовое право.

— Нечего мне тут говорить про трудовое право! — визжит она, ее лоб покрывается мелкими каплями пота. — Какая черная неблагодарность! Я научила тебя всему, что я знаю. Да как ты смеешь вести себя со мной таким образом! Я сейчас вызову охрану, чтобы тебя вышвырнули вон.

— На это у тебя есть исключительное право, — спокойно отвечаю я. — Вся работа сделана. Патти обработала прессу за выходные и написала отчет. Все у нее на столе. Должна сказать, что несколько статей касаются «черной дыры»…

Табита взвизгивает:

— Почему, черт возьми, все они присосались к этой истории?

Возможно, я ошибаюсь, но клянусь, на мгновение на ее лице промелькнула паника, которая исчезла так же быстро, как и появилась. Табита берет телефон и набирает номер.

— Даю тебе десять минут на то, чтобы убраться из банка. Пропуск, корпоративную кредитную карту, мобильный телефон и пейджер кладешь сюда. — Она показывает на свой стол. — А теперь вон из моего кабинета, неблагодарная корова. Можешь отправляться за пособием по безработице, потому что на работу тебя никто не возьмет.

— Честно говоря, я собираюсь работать на себя. — Я подхожу к ее столу. Она явно нервничает. — Честно говоря, я займусь тем, что буду управлять собственной компанией. Возможно, ты о ней слышала… проект «Легче перышка». — Срываю с монитора ее компьютера газетную вырезку с фотографией Антеи. — Она всего лишь была моей дублершей, но именно я заработаю на этом проекте миллионы.

— Я знала, — фыркает она с победным видом. — Я знала, что человек по имени Орла Кеннеди должен быть жирным. У них это в генах; я так и думала, что она самозванка.

— Знаешь, Табита, пару месяцев назад я бы обиделась на такие слова. Но теперь у меня двенадцатый размер, впервые за десять лет, — я чувствую себя просто великолепно. Ни единое слово не способно меня задеть.

— Вон! — вопит она.

— Уже ухожу. — Я пожимаю плечами. — Попрощайся от моего имени со своим любимым Свеном. (Табита смотрит на меня в ужасе.) — Я дала его жене номер твоего телефона. Чао.

Спустя десять минут я выхожу из банка в сопровождении Берта. Охранника, у которого одна нога — деревянная, а на кухне в клетке живет любимый тарантул. Я никогда не была у него дома, не видела его кухню, просто однажды на пожарных учениях он рассказал мне об этом. В руках у него черный мусорный пакет, в который мы бесцеремонно сгребли содержимое ящиков моего стола. Неожиданно для себя я нашла там пару туфель, две пары солнцезащитных очков, которые считала потерянными, восемь зубных щеток, которые в панике приносила с собой, если вечером намечалось какое-нибудь событие, потому как считала что запах съеденного за обедом чеснока может убить остальных гостей.

— Орла, мне очень жаль, правда, — говорит он, когда мы проходим через турникет, и я испытываю унижение от того, что проходящие мимо коллеги избегают смотреть мне в глаза, потому что я иду под конвоем. — Но ты ведь понимаешь, если эта ведьма приказывает что-то сделать, то это нужно делать.

— Да ладно тебе, Берт, все в порядке, — отвечаю я. — На самом деле все это даже смешно. Мне всегда было интересно, что чувствует человек, которого «конвоируют к выходу».