В назначенный час сюда собрались все члены Клуба Колумбов и многие приглашённые из числа читателей «Лесной газеты», почти все в костюмах и масках разных зверей и птиц. Они заполнили все свободные места для зрителей.

Позади судейского стола стояли три глубоких кресла — пока пустые. Над средним из них плакатик: ГЛАВНЫЙ СУДЬЯ.

Над крайними плакатики поменьше: ДЕНДРОЛОГ (член суда) ЛЕСОВОД (член суда).

Слева за столом на стене над стулом значилось: ПРОТОКОЛИСТ. Справа — ДОКЛАДЧИК. За докладчиком — стулья ЗАЩИТЫ, за протоколистом — кресло ОБВИНЕНИЯ. Скамья подсудимых стояла впереди судейского стола, почти в публике. По бокам её сидели маски: остроухая Лайка и красный Сеттер. Вдруг они вскочили и прокричали:

— Встать! Суд идёт!

Все встали. В комнату вошли и расселись по креслам трое учёных. К председательскому креслу подошёл главный судья — доктор биологических наук Иванов. Остальные два судейских кресла заняли два бородача — дендролог и лесовод. Главный судья объявил:

— Обвинитель — главный прокурор П. X. Реньо-Карб. — Главный судья опустился в кресло.

Си, Лав и Анд — все трое без масок — скромно заняли стулья Защиты. Обвинитель ворвался в зал суда с полными руками: связкой железных капканов и деревянных ловушек-поставушек, с двустволкой за плечами и торчащей из кармана рогаткой. Он свалил капканы и ловушки грудой на пол, повернулся к судьям, сказал: «Я только что из лесу!» — что должно было (так поняли в публике) объяснить появление в комнате отобранных им, надо полагать, в лесу у кого-то «вещественных доказательств», положил на капканы ружьё и бросился в кресло.

Тут судья объявил:

— Первым слушается дело по обвинению Белки, Пёстрого Дятла и Клеста-еловика в расхищении природных богатств, а именно: семенных фондов сосен и елей в шишках. Обвиняет П. X. Реньо-Карб. Стража, введите обвиняемых.

Лайка и Сеттер сорвались с мест и через минуту привели и усадили на скамью подсудимых три маски: серенькую с пушистым хвостом Белочку, Дятла в пёстром костюме Пьеро, в розовой шапочке и ярко-розовых штанах, и красно-оранжевого Клеста с замысловато перекрещенным носом.

И тогда вскакивает прокурор:

— Граждане судьи, товарищи! Взгляните на этих правонарушителей, на этих поразительных паразитов, тысячами килограммов зиму и лето расхищающих природное народное достояние! Все трое обвиняемых пойманы мною с поличным на месте преступления. Все они — кто зубами, кто носом — срывали с живых елей и сосен шишки, выковыривали из них семена и нагло глотали их. Белка вскрывала шишки посредством своих острых, как стамесочки, резцов, Дятел — крепким, как долото, носом, а Клёст — специальным инструментом вроде замысловатой воровской отмычки. Белка обгрызала даже большие еловые шишки целиком, оставляла только стерженьки. Дятел устроил себе специальную мастерскую или кузню, вставлял в станок шишку и, обработав её своим долотом, сбрасывал на землю, чтобы приняться за новую. А Клёст — тот сплошь и рядом ковырнёт одну, другую чешуйку, съест два — три семечка — да и отстрижёт шишку от ветки, как ножницами, — бросает на землю. А это в моральном отношении ещё хуже — уж использовать, так до конца, а не разбрасывать казённое… это, как его! — народное имущество где попало! Клесты круглый год по хвойным лесам, лето и зиму, обдирают с деревьев шишки. Дятлы и белки отлично могли бы питаться сухими соснами и елями, — на сколько бы им одного дерева хватило! — так нет! — семенами питаются, лесных младенцев пожирают, злодеи!

Учитывая, какой огромный вред, какое зло приносят все трое обвиняемых шишечным запасам еловых и сосновых боров — гордости нашего Отечества, обвинение требует присудить всех белок, клестов и дятлов к высшей мере наказания — отстрелу!

По залу прошёл приглушённый, испуганный шёпот.

Вскочила художница Сигрид, подняла руку, спрашивая судей:

— Разрешите?

Судьи кивнули.

— Товарищи! — горячо обращается Си к маскам. — Это ужасно! Ужасно! Я ушам своим не верю. Что такое наговорил тут Пэ Ха Реньо-Карб об этих туземчиках нашей Земли Неведомой? Всех их расстрелять? А кого же любить останется? Вы только взгляните, какая красоточка Белка, как она мила, как грациозна во всех своих движениях! «Рыжих матросиков вижу хвосты!» И эту красотку в серебристо-серой беличьей шубке — расстрелять? И этого чудесного малиново-оранжевого, с таким смешным носишком, попугайчика — клеста? И этого — будто выскочившего из сказок — маленького крылатого носатика в чёрно-красной шапочке и розовых шароварах, — этого дятлика? С ума сойти! Да разве повернётся у кого-нибудь язык осудить на смерть этих милых красавчиков только за то, что они съели несколько шишечных семечек? Поднимется у кого-нибудь рука застрелить их из ружья?

— Стой! Я скажу! — попросил Лав.

Си села. Взволнованным голосом поэт читает:

Кто любит птиц и зверей, — видит в них малых детей. А Пэ Ха Реньо-Карб ненавидит их, хочет видеть в каждом из них только преступника. Реньо-Карб не имеет права осуждать их. Я всё сказал.

Саркастически улыбаясь, чёрный прокурор бросил с места раньше, чем судья успел его остановить:

— Конечно, если смотреть, какой хорошенький да миленький…

Но тут встаёт Анд, спокойный, как гора, и говорит:

— Прошу слова.

Обращается с вопросом к обвинителю:

— Скажите, а не вас ли встретила сия гражданочка, — и Анд указал на девочку, наряженную Сорокой, — в лесу пятнадцатого июля сего года с ружьём и ловушками?

— Так точно! — презрительно улыбаясь и не вставая чеканит Реньо-Карб. — Встретила с ружьём и ловушками, могла слышать, как я стрелял, и видеть, как я, находясь при исполнении служебных обязанностей, изловил ныне посаженных на скамью подсудимых преступников.

Но Анд спокойно продолжает:

— Граждане судьи! Как уж правильно отметил тут мой коллега по защите Лав, клесты, дятлы и белки не могут быть обвинены в том, что они пользуются дарами леса, по той простой причине, что сами они являются детьми леса. Прикиньте, какая тьма семечек ежегодно зря выбрасывается елями и соснами буквально «на ветер», — они сгнивают потом в неподходящей земле, и вам станет ясно, какая ничтожная часть этой «тьмы» попадает в желудки всех лесных птиц и зверей, вместе взятых.