И я совсем больше не боюсь, когда он снимает очки. У него такие добрые, близорукие и такие красивые глаза, в них отражается такая нежность, когда он на меня смотрит. Мне так хорошо оттого, что он со мной. И немножко оттого, что где-то далеко есть Миша… Неужели можно любить двоих? Эх, поговорить бы с Марией Евграфовной. Но звонить ей мне неудобно. Что я ей скажу? Знаете, я переспала с Голубевым, я его люблю, но еще немножко люблю Мишу? Бред! Но если я буду держать это в себе, меня просто разорвет! А может, поехать к Авивке? Она давно зовет, и отдохнуть недельку у теплого моря не мешает. Авивке можно рассказать все. Я так и слышу, как она мне говорит своим удивительным низким голосом, похожим на звучание контрабаса: «Тут все элементарно, мадемуазель! Ты просто сучка в период течки!» Авива работает ветеринаром, и все ее сравнения из мира животных. В детстве мы с ней собирали всех шелудивых котят и собак в округе, но относили их к ней, так как меня в дом с живностью просто не пустили бы. Авива как-то с детства понимала, как их выхаживать. Врожденный дар ветеринара. И сейчас в Тель-Авиве у нее большая практика. Хочу к Авиве в Тель-Авив. Правда, она всегда говорит, что раньше октября в Израиль лучше не соваться, жарко. А что, я уже три года не была в отпуске, имею право. Надо до октября разобраться с заказами, а новых пока не брать, высвободить себе недельку… Ох, а как же я без Голубева? А вдруг он захочет со мной поехать? Вот было бы классно! Хотя нет, если он будет со мной, я не смогу много общаться с Авивкой. Да ну, скорее всего мне просто не удастся вырваться. Работы так много, и нельзя ею пренебрегать… Я тут на днях прочла в каком-то журнале, что, когда один из супругов бросает другого, виноват тот, кого бросили. Какая-то артистка разразилась житейской мудростью. Чушь собачья! Бред самонадеянной бабенки. Чем я виновата в том, что меня бросил муж? Тем, что у меня денег меньше, чем у дочки олигарха? Да о чем я вообще думаю? У меня сбылась хрустальная мечта детства – меня полюбил Голубев! Он не может на мне жениться? Подумаешь, большое дело! Главное – он со мной. Я просыпаюсь иногда, а он спит рядом! Я смотрю на него спящего и не верю себе… А что это значит? Только одно – я самая счастливая женщина на свете, и гори оно все синим пламенем!

Что я наделал, думал Владислав Александрович. Да, я кажется и впрямь люблю эту женщину, но что я могу ей дать, кроме себя самого, а это не такой уж подарок… Я не могу на ней жениться, а ей нужна семья, ребенок, она нормальная женщина, прекрасная хозяйка, ей нужно гнездо, птенцы, над которыми она будет хлопать крыльями. А я? Я не хочу гнезда, не хочу птенцов, я вольный орел… Хотя какой я, к чертям, орел? Так, кукушка. Кстати, по-немецки кукушка мужского рода. Дер Кукук! Я вольный Кукук! Сына подбросил родителям и летаю себе… «У жирафа вышла дочь замуж за бизона». А я даже не бизон, я кукук. Довольно уже общипанный кукук. А жирафики, они млекопитающие… И что птице делать с млекопитающим?

Так он пытался защититься от своей любви, от этого терзающего его чувства, от желания ни на минуту не расставаться с Ией. От нежности, переполнявшей его, когда он смотрел на нее. От влюбленного взгляда огромных карих глаз с невероятно длинными ресницами. А вкус ее поцелуев, а кожа, шелковая, как шкурка юного жирафенка. Все эти мысли и чувства донимали его, мешали жить и работать.

Позвонила Нина.

– Влад, надо поговорить.

– Что-то случилось, Ниночка?

– Нет, просто есть задумки новой программы, хотелось бы обсудить. Надо встретиться. Давай увидимся в кафе.

Он удивился. Одно время он частенько бывал у нее. Видимо, она что-то поняла. И ведет себя на удивление деликатно. Она умна. И не хотелось бы портить с ней отношения. Она может быть хорошим другом. Хотя она, кажется, любит меня… Господи, я сошелся с ней, что называется, с горя, а теперь приходится расхлебывать. Идиот, тебе уже пятый десяток, а скачешь из постели в постель… Стыдно, господин Голубев.

Ия никогда не звонила Голубеву. Он сам звонил ей довольно часто и присылал нежные эсэмэски. Она с восторгом отвечала, но сама не была инициатором переписки. Боялась быть назойливой, боялась ему надоесть. И каждый день повторяла как заклинание: сбылась моя мечта, и даже если больше ничего не будет, все равно… Главное, что я услышала от него признание в любви.

На примерку Таня приехала с отцом. Ия увела девушку в примерочную.

– Ой, я не знаю, боюсь, он будет во все лезть. Он в самую последнюю минуту сказал, что хочет поехать со мной.

– Ничего страшного. А может, вашему папе еще все понравится.

– Да, как же… Он ничего не понимает, у него вообще нет вкуса.

– Таня, в примерках мужчины вообще ничего не смыслят, да задурим мы ему голову. Не волнуйтесь.

Платье сидело идеально.

– Ну еще бы, такая фигура. А сверху накинем пелеринку.

– Ой, как красиво… Ия, вы волшебница.

– Все, можете показаться вашему папе.

Девушка вышла из примерочной.

– Вот, папа, смотри.

– А эта хрень с капушоном зачем? – он так и сказал «капушон».

– Папа, я надену ее, если будет холодно, а потом сниму.

– Сейчас сыми!

Ия помогла Тане снять пелеринку.

– Богато! Ничего не скажешь! А у тебя, дочка, оказывается, фигура что надо! Жаль, мордашка подкачала.

– Что вы такое говорите! – возмутилась Ия.

У Тани между тем глаза были полны слез.

– Что есть, то и говорю! Пусть знает, что красотой не блещет, и мужа своего ценит.

– Вы совсем не любите вашу дочь? Тогда зачем вы сюда приехали? Говорить ей гадости? А в день свадьбы вы с утра тоже будете ей говорить такое? – вдруг страшно разозлилась Ия.

– Да я ж только правду говорю. Ты вот красавица с мордочки, а фигура у тебя не очень, длинная и тощая.

– Вы знаете, на вкус и цвет товарищей нет. А Таня в день свадьбы будет такой красивой, что вы ахнете.

Таня от испуга сжала руку Ии.

– А знаете почему? Потому что избавится от вашей тирании.

– Смелая девушка, – с угрозой в голосе произнес папаша.

– Просто я тоже говорю правду, как вы. Вам эта правда не нравится, а нам тоже не нравится ваша правда.

– А ты мне нравишься, норовистая лошадка! – И он как-то плотоядно ухмыльнулся. – И платье красивое. Даю добро.

Ах ты, сволочь, подумала Ия, добро он дает, капушон несчастный!

Наконец они ушли.

– Ийка, ты спятила? – накинулась на нее Аня. – Он же тебя может в порошок стереть!