— Kit monnan! (Пошел вон! (тат.))

Голос был визгливым и почти незнакомым. А я все равно понял, что это Луиза. И разозлился. Она же Дильку напугает сейчас. Сколько можно-то. Но если орет, то и разговаривать может. Значит, можно и поговорить для разнообразия.

— Nail bu, Dilyane~n abiye, isekne acigiz, zinhar… (Это Наиль, Дилин брат, дверь откройте, пожалуйста… (тат.)) — начал я.

— Kit! Уйди! Нельзя входить, мы запрещаем!

Вопль взвился совсем уж заполошно и сорвался в надсадный визг, а потом тоненькое «А-а-а». И я сообразил, наконец, на кого похож, когда вот так вот прошу открыть дверь и пустить.

Я дернул ручку. Дверь даже не шелохнулась. Она открывалась наружу, а косяк был прочный. Фиг выбьешь.

Я громко сказал:

— Dilya, min x"azer ker"am, tuqta "ale (Диля, я сейчас приду, погоди-ка (тат.)).

Луиза заголосила, кто-то еще заплакал — не Дилька, — но я уже не слушал. Я вошел в соседний класс — пустой, как почти вся школа, — распахнул окно, перескочил с карниза на карниз — первый этаж, не страшно, да хоть бы и десятый был, — всмотрелся сквозь стекло, махнул рукой, чтобы не подходили и дал ногой по фрамуге. Она распахнулась с грохотом и звяканьем, стекла треснули, но не вылетели.

Я соскочил в класс, охнув — пятками словно на колья наделся, аж до легких, — махнул рукой кудлатому пацану, который грозно растопырился возле двери, держа пластмассовую указку, как штык, и повернулся к женской, так сказать, половине. Татьяны Валерьевны в классе не было. Луиза сидела на последней парте правого ряда, обнимая за плечи двух мелких девчонок, уткнувшихся ей в грудь. Дилька забилась в угол за их спинами и смотрела на меня. Остальные не смотрели, но косились. Как на вырвавшегося пса. Тварей поопасней тощего измордованного восьмиклассника здесь типа не было.

— Диль, — сказал я и шагнул в их сторону.

Дилька вытянулась, девчонки зажмурились и тихо заныли, горбясь все сильнее, под парту. Луиза тоже сгорбилась, иссекая меня лютым взглядом. А пацан, что-то невнятно вопя, кинулся и воткнул мне указку в бок. Ну, не воткнул, я увернулся, указка уперлась в пиджак, изогнулась и глухо лопнула. Я поймал ладонью голову пацана, который пытался достать меня кулаками и ногами, и сказал:

— Брэк. Хорош, говорю.

Пацан все буянил, поэтому я убрал руку, дождался, пока он налетит на парту, и объяснил:

— Мужик, я хороший. Не на того напал, говорю.

Пацан тут же развернулся, сжав кулаки и недоверчиво разглядывая меня.

— Слушай, меня не за что бить, — сказал я. — Я просто за сестрой пришел, нас бабушка ждет, понял?

Пацан грозно повел кулаками и что-то стал спрашивать, бурно и невнятно. Я понял только «А тогда чего ты», повторенное раза три на все лады, махнул рукой и спросил, повысив голос:

— Диль, ты в порядке?

Она кивнула, не двигаясь с места.

— Домой пойдем?

Он неуверенно пожала плечами.

— Ты боишься? — догадался я, всматриваясь в Луизу.

У той в руках и под партой ничего не было, да и вела она себя спокойно. Само собой, оставлять у нее в объятьях двух девчонок я не собирался, но сперва надо было вытащить Дильку — ну и заодно бдительность секретарши усыпить. Хотя она и так какая-то сонная, не прыгает, не рычит и речей не толкает. Вот и ладушки.

Дилька опять неуверенно пожала плечами. Я шагнул к ней, отпихнув активничающего пацана так, что он сел на копчик и маленько успокоился. Дилька сильнее вжалась в угол. И я замер. Понял: меня она боится.

Вернее, не меня, а того, кто может мной притворяться.

Такое ведь уже было. Да и когда она из директорского кабинета уходила, я вряд ли сильно смахивал на любимого брата. А это, считай, только что было.

Обидно стало, почти до слез. Рвешься тут на ленты, а тебя с тварью путают. С другой стороны — я что, повода не давал? И я вспомнил один повод, потом другой, потом третий. Вопли свои вспомнил, Ильдарика, Новокшенова с Гимаевым. Допустим, я долбанутый был, и Дилька этого не видела. Но пацана-то, которого я сейчас отпихнул небрежно, она видела. Он сам виноват, конечно. Но не бывает у первоклассника такой вины, за которую его швыряют на пол. Тем более старшие.

Просить прощения у пацана было глупо и вообще фальшак. Уверенно идти дальше к Дильке — тем более.

Дилька смотрела на меня, поблескивая очками. Еще две девочки косились. Луиза их больше не обнимала: она свела ладони на уровне груди и что-то шептала, не отрывая от меня глаз. Молится. Праведница убырнутая.

Я заулыбался, чтобы не заплакать. Это не очень помогло. Поэтому я присел на низкую первоклассную парту и уставился в плавающий потолок. Что делать, я не знал. С другой стороны, все вроде сделал: сам спасся, сестра в порядке, дальше сами.