Алька лениво потянулась и широко зевнула.

— Да не дёргайся ты! — процедила она через минуту. — Маме я написала. Ма-ме! У меня на симке деньги кончились. И нечего так хлопать ресницами — взлетишь. Ты же не хочешь, чтобы моя мама волновалась, правда?

Последнюю фразу она произнесла вкрадчивым полушёпотом, а потом подмигнула Свете.

— Правда! — с вызовом ответила Света и подняла телефон с пола.

— Значит, всё! — подытожила Алька, вытягивая ноги на койке.

Света промолчала. Ей очень бы хотелось, чтобы на этом действительно закончились все недоразумения между ними. Если бы Алька сказала правду… Если бы раз за разом не намекала на то, что Света виновата перед ней на веки вечные… И перестала истерически смеяться и многозначительно подмигивать. Только что-то непохоже было, чтобы Алька перестала.

Сок оказался слишком сладким. Света поморщилась и отодвинула стакан.

— Не хочешь? — спросила Алька, ковыряя вилкой кусок остывшего омлета. — А я выпью.

— У тебя — апельсиновый, — кивнула Света, — он, наверное, нормальный. А этот «мультифрут» — сироп какой-то!

— А я предупреждала, — с непонятным энтузиазмом пропела Алька, — я предупреждала! Ты же никогда не слушаешь. И кашу геркулесовую тут лучше не брать. Весь рот исцарапаешь.

Света зачерпнула ложкой жидкую кашу и попробовала.

— Да вроде ничего.

— Значит, случилось чудо! — фыркнула Алька. — Вчера её есть было невозможно. Хотя тут сплошные чудеса!

— Ты о чём это? — насторожилась Света.

Алька допила сок и поёжилась.

— А ты не догадываешься? По мне, так после того, что вчера было, все должны говорить только об этом. А народ лопает, как будто ничего не случилось.

Света обвела взглядом зал ресторана. За соседними столиками лениво завтракали, ни у кого не сверкали глаза, никто не делился взахлёб тревожными новостями. Уж кто-кто, а Света знала, как выглядят люди, которым есть о чём поговорить. Или пошептаться, украдкой оглядываясь по сторонам, облизывая пересохшие от любопытства губы.

Единственной, кто казался не совсем спокойным, была кудрявая женщина, которую Света видела вчера. У неё на щеках и шее горели красные пятна, а кудри торчали во все стороны, будто она забыла причесаться. Женщина кормила сынишку йогуртом. Рядом с ними за столом сидел ещё один мальчик, постарше. Он был такой же кудрявый, как мама, и такой же курносый, как малыш. Его ни капельки не интересовала еда. Похоже было, что мальчик завтракать вообще не собирается. Каша остывала в его тарелке, а он доставал из подставки салфетку за салфеткой и складывал из них кораблики. Около него уже стояло два парусника и один пароходик.

Но маме было не до того, потому что младший мальчик всхлипывал и требовал, чтобы вокруг перестало гудеть, и чтобы йогурт был вишнёвым, а не просто сливочным.

— Зайка, гудят двигатели, — ласково объясняла кудрявая мамочка. — Их никак нельзя выключить. А то теплоход остановится. И вишнёвый йогурт тебе нельзя. От него у тебя выступит диатез! Кушай сливочный.

— Никто у меня не выступит! — мотал головой малыш. — Мишутка тоже хочет с вишенкой.

Мама сунула малышу в рот очередную ложку и, наконец, посмотрела на старшего сына.

— А ты что? В гроб меня вогнать хочешь? Мало того, что вчера на весь теплоход опозорил, так ещё и сегодня… Как я теперь людям в глаза буду смотреть?

Она безнадёжно махнула рукой и снова повернулась к младшему.

— Мишутка хочет с вишенкой! — упрямо твердил тот.

— Мишутка ничего не хочет, — пробормотала Света. — Он нарисованный.

Алька хихикнула.

— Пойди, объясни ему, — ехидно предложила она. — То-то мамаша тебе спасибо скажет! Наконец кто-то откроет её сыну глаза на правду! Ты же это любишь! Скажи малышу, что его Мишутка не может любить йогурт, потому что он не живой.

Света почувствовала, что краснеет.

— Ну зачем ты? — тихо спросила она.

— Что — зачем? — вскинулась Алька. — Правду сказала? Конечно, говорить правду разрешено только тебе. Неприятно, да? А ты, когда болтаешь, думаешь — приятно это кому-нибудь или нет?

Алька вспыхнула, будто спичка, которая ждёт — ну вот сейчас ею чиркнут по коробку и из тонкой деревянной щепки она превратится в яркую обжигающую каплю огня и проживёт свою коротенькую, но ослепительную жизнь. Ждёт минуту, две, день, неделю… И уже вроде бы привыкает к этому ожиданию, вроде бы смиряется с ним. Но стоит приблизиться коробку с коричневой полосой серы, как каждая секунда ожидания превращается в непереносимую вечность. И спичка загорается ярче всех спичек на земле.

Света опустила голову.

— Ты думала, что со мной мать сделает, когда про Валерку узнает? — выкрикнула Алька звонким голосом. — Думала?

Она пылала словно от температуры, и даже капельки пота над губой выступили.

— Но мама же ничего с тобой не сделала, — прошептала Света, прикрывая щёки ладонями.

— Ага!

Алька кивнула так резко, что заколка у неё на затылке расстегнулась и свалилась под стол. Светлые волосы мгновенно рассыпались по плечам, и Алька стала похожа на русалку.