Капли, большие, как подвески хрустальной люстры, застучали по крыше лимузина и стопорили дворники на лобовом стекле, пока миссис Фишер не придала им максимальную скорость. Но скоро капли уменьшились до размера жемчужин, хотя фейерверк продолжался еще несколько минут с необычной интенсивностью.

Когда же наконец небеса потемнели и успокоились, когда все ограничилось лишь потоками дождя, обрушивавшимися на нас, миссис Фишер заметила:

— Ничего себе зрелище. Надеюсь, оно ничего не означает.

Я только отчасти понимал, что она хотела этим сказать, потому ответил нейтрально:

— Я тоже надеюсь, что оно ничего не означает, мэм.

— Он по-прежнему у тебя на крючке, Одди?

— Ковбой? Да, мэм. Он где-то здесь. Мы его найдем.

Молния и гром вновь ввергли нас в печаль, которую мы ощутили, разговаривая с Сэнди и Четом у кассового аппарата в «Эрнестине». Какое-то время мы ехали молча, задумавшись.

Мистер Хичкок то и дело вдруг возникал в моих мыслях, примерно в той же манере, в какой он из озорства появлялся в каждом из своих фильмов. Я вновь думал о крысах и койотах и об этих строках Элиота: «Время настоящее и время прошлое/ Оба они во времени будущем/ И время будущее во времени прошлом…» Я прочитал его «Четыре квартета» раз сто и понимал смысл, несмотря на сложный язык и идеи. Но подозревал, что эти строки вертятся у меня в голове не из-за их значения в этом цикле поэм, но потому, что они выражали, и настоятельно, предупреждение об угрозе, которую я чувствовал, но осознанно определить не мог.

Это странно, но самая глубинная наша часть не может говорить с той нашей частью, которая живет под сенью этого мира. Тело — исключительно материя, мозг — и да, и нет, потому что состоит из компьютерных цепей мозговой ткани и призрачного программного обеспечения, которое на них установлено. Но самая глубинная наша часть, душа, нематериальна на все сто процентов. При этом материальное тело и нематериальная душа неразрывно связаны по эту сторону смерти и, как учат нас теологи, на Другой стороне тоже. Там душа и тело должны функционировать в полной гармонии. Поэтому, как я полагаю, проблема по эту сторону смерти в том, что с того момента, как мы подвели Господа, душа и тело превратились в две соседние страны, все еще связанные дорогами, мостами и реками, но каждая теперь говорит на своем языке. И чтобы успешно пройти по жизни, им необходимо как можно чаще правильно понимать друг друга. Но, сидя на пассажирском сиденье кабины лимузина, я не мог истолковать предупреждение самой глубинной моей части.

Мы мчались по залитой дождем автостраде, каким-то чудом оставались на проезжей части, не слетая в кактусы, как того, похоже, требовали законы физики, когда миссис Фишер нарушила уютную тишину кабины:

— Где бы ни окопались эти похитители детей, ты не можешь идти туда с этим пистолетом или с еще двумя, которые у меня есть. Тебе нужно вооружение получше.

— Я не люблю оружие, мэм.

— Разве имеет значение, любишь ты его или нет?

— Думаю, что не имеет, мэм.

— Ты делаешь то, что должен. Таким я, во всяком случае, тебя воспринимаю. Ты тот, кто делает то, что должен делать.

— Может, это не всегда то, что следует делать.

— Незачем тебе сомневаться в себе, дитя. Ты хорошо пообедал в меру зажаренными чизбургером, картофелем, луком, и, если ты хочешь хорошо пообедать еще раз, тебе необходимо должным образом вооружиться.

Дождь лил с такой силой, что в лучах фар весь мир просто таял. По сторонам автострады пустыня фосфоресцировала, словно каждый акр у нас на глазах превращался в жидкость и пытался найти дренажную решетку, чтобы излиться в нее.

— Мэм, ближайший город, в котором можно купить оружие, — Барстоу. И они не позволят вам положить деньги на прилавок и через десять минут выйти из магазина с базукой, или что там еще мне, по-вашему, необходимо. Оружие выдадут не сразу, после полицейской проверки, и все такое.

— Именно так все обстоит в Барстоу и Вегасе, но между этими городами территории хватает.

— По большей части пустынной территории.

— Не столь пустынной, как ты думаешь, милый. И в некоторых местах на этой территории не столь щепетильно подходят к задержке с выдачей оружия и прочему. Что нам нужно в это конкретное время и на этой конкретной дороге, так это сделать небольшой крюк, заглянуть в «Мейзи» и получить все, что тебе требуется.

— «Мейзи»? Что это за «Мейзи»? — спросил я с сомнением и определенной подозрительностью.

— Это не публичный дом, хотя по названию можно и спутать, — ответила миссис Фишер. — Мейзи и ее сыновья, Трэкер и Леандер, занимаются всем понемножку, и делают это хорошо.

— И сколько времени у нас уйдет на этот крюк?

— Немного. Свернув с автотрассы, попадем на дорогу с твердым покрытием, потом гравийную и наконец из сланца. Но проехать можно везде, и дорога ведет в холмы, не в низину, потому шансы, что мы попадем под селевой поток, такие маленькие, что волноваться не стоит.

— Насколько маленькие?

— Крошечные.

— Насколько крошечные?

— Бесконечно малые.

За год в пустыне выпадает не так много осадков, но есть у них тенденция выпадать если не за один раз, то за несколько. Множество потрясающих японских поэтов написало бессчетное количество хайку о серебристом изяществе дождя, о том, как он элегантно исчезает в залитой лунным светом реке или серебряном озере, или в дрожащем пруду, дожде, похожем на слезы девственницы, но ни одной строчки, описывающей такой жуткий ливень. Он больше напоминал русский дождь, даже злой советский дождь, падающий на землю с грохотом десяти тысяч молотов, обрушивающихся на десять тысяч наковален в народной кузнице революции.