Он услыхал их голоса. Много, целый отряд конных. Добрыня лег, укрывшись за лапами ели. Люди приближались. Наконец он увидел их. Это были не охотники. Под меховыми плащами высверкивали на солнце кольчужные брони. Они даже не стали преследовать волка-подранка. Добрыня узнал двух кметей, которых видел в Муроме.

– Новгородский щенок обделается со страху, – негромко переговаривались дружинники, – когда увидит под стенами Суздаля нежданную рать.

Два десятка сторожевых двигались неспешно, цепко озирая лес по обе стороны реки.

– Какой же дурак этот Мстислав. Даже крестного целования не потребовал, как его отец.

– И сторожу не выставил.

– Куда ему против нашего князя. Петушок едва оперился, по-настоящему драться боится.

– Пообломаем ему крылья. А то и голову свернем.

Голоса затихали вдали. Добрыня поднялся, вытянул из-за спины лук, наложил стрелу. Послал ее высоко, чтобы не увидели, откуда прилетела. Не дожидаясь, когда стрела воткнется в лед перед мордами их коней, Медведь побежал по своему следу обратно.

Он знал, что им не догнать его, если пойдут за ним по лесу. Но торопиться следовало, чтобы оповестить в Суздале князя. И чтобы не издох со стрелой в боку Серый.

Волк встретил его рычанием.

– Тебе больно, я знаю, – успокоил его Добрыня.

Поглаживая зверя, он взялся за древко стрелы и резко рванул. Из плоти сильно хлестнула кровь. Волк дернулся, клацнул зубами, но не издал ни звука.

– Хороший, Серый. – Добрыня зажал рану пальцами. – Теперь зализывай.

Зверь послушно лизнул бок и его руку.

– Спасибо тебе, Серый. Я догадался – ты подставил себя, чтобы показать их мне.

Он убрал руку, и волк стал слизывать кровь. Добрыня поднял его и перенес к еловому жилищу. Возле покидал куски лосятины.

– Живи. Ешь. Залечивай рану, – говорил он, собирая скудные пожитки. – Не бойся, те люди сюда не придут. У них теперь другая забота. Я дал им знать, что князь Мстислав выставил сторожу.

Зимний день смеркался, когда в недостроенные ворота Суздаля въехало на лыжах снегобородое чудище – так помстилось кметю, стоявшему в страже. Отрок храбро бросился наперерез. И сильнее затрепетал душой, когда увидел нависшие на глаза и уши сосульки, услышал издаваемый ими хрустальный звон.

– Прочь из города, лесная нечисть, – пролепетал он, крестясь.

– Мне к князю, – оттолкнул его Медведь, заиндевевший от быстрого бега на морозе.

– Лешим к князю не положено, – растерянно крикнул вдогонку стражник.

– А я не леший, – хрипло рявкнул Добрыня. – Я дед Всевед.

Он покатил по улице, где даже в сумерках стучали топоры и визжали пилы плотников-строителей.

Князь Мстислав сидел в поновленном тереме за постным обедом. Вместе с ним пустую кашу и капустную похлебку ели двое новгородских мужей и старый боярин Янь Вышатич. В отлетевшую с грохотом дверь трапезной ввалился храбр, мокрый от тающей наледи. На обеих руках у него висело по сердитому гридину. Те подняли такой шум, что князь поморщился – не выносил бесчинства, мешающего предаться великопостным раздумьям.

– Что это ты, Добрыня, врываешься в честные хоромы, как поганый сыроядец за добычей? – осведомился молодой князь.

– Незваный гость хуже половца, – изрек новгородец Ратимир Гостятич, не перестав хлебать овощное варево.

Боярин Янь Вышатич молча утер бороду и настороженно одеревенел.

– Для тебя весть примчал, князь, – хриплым рыком ответствовал Медведь, – пошто мне для гридей языком работать?

– Ох, дремучий невеглас, – посмеивался другой новгородец, Кирьяк Домажирич. – Языком шевелить не хочет, лучше лбом стены пробьет.

– Что за весть? – строго спросил Мстислав, откладывая ложку.

– Дружина Олега села на коней и идет на тебя, князь, – вывалил Добрыня, стряхнув с себя гридей.

– Быть того не может! – порывисто вскочил Мстислав. – Олег обещался пойти на мир!

– Своими глазами видел его сторожу, – проворчал Медведь, – и слыхал, о чем говорили.

– Где ты видел их? – спокойно дохлебав, спросил Ратимир Гостятич.

– Олег с ратью у Клязьмы встал, а сторожу пустил по Нерли.

– Видел рать? – допытывался новгородец, отложив попечение о чреве.

– Не видал. По борзости кметей в стороже учуял, что большая рать. Тебя, князь, посрамить хотят. Знают, что ты дружину отпустил.

– Учуял? – с улыбкой переспросил Кирьяк Домажирич.

– Князь, – хмуро молвил Янь Вышатич, – чутье у этого храбра звериное. Можешь верить ему.

– А сам что делал у Клязьмы? – продолжал спрос Ратимир Гостятич.

– Гулял, – по-волчьи глянул на него Добрыня.

– Небось зверя промышлял на княжьем ловище? Много ль набил?

– Оставь его, боярин, – попросил князь.