М-р Робертс заметил, что все это ему совершенно ясно, и для него особенно важно узнать, наконец, о взглядах молодого национал-социалистского поколения, не прикрашенных пропагандистскими тезисами.

Началась беседа, из которой выяснилось, что м-р Робертс (симпатичный человек лет пятидесяти) удивительно хорошо осведомлен о проблемах Центральной Европы, так что г-ну Бауэру приходилось быть все время начеку. Прежде всего м-р Робертс высказал мнение, что с немецкой стороны было колоссальной ошибкой довести дело до войны, а именно без нужды оккупировать Прагу и тем самым обострять обстановку. В ходе мирного развития вся Юго-Восточная Европа де-факто быстро очутилась бы в руках Германии, ибо ни Англия, ни Америка не имели ни намерения, ни энергии противостоять без особой нужды подобному развитию силой оружия. Если бы затем Германия в один прекрасный день овладела этими районами и освоила их, то ей легко было бы вести войну только против России. Общественное мнение Англии и Америки никогда бы в таком случае не допустило, чтобы вступление этих стран в войну помешало тотальной победе Германии над Россией, и было бы волей-неволей вынуждено примириться с превосходством Германии после ее победы над Россией. М-р Робертс сказал далее, что если дело не приняло такой оборот, то об этом Германия должна сожалеть больше, чем США. Он не может понять и того, почему нацисты с шумом ломились в открытую дверь…

…Г-н Бауэр перешел затем к критике м-ром Робертсом германской предвоенной политики на Востоке и отклонил аргумент, согласно которому Германия располагала свободой действий на юго-востоке. Именно американцы противодействовали какому-либо примирению между Германией и Англией…

Германии приходилось добиваться каждого из своих успехов в борьбе против открытого или замаскированного сопротивления англосаксов. Для последних Мюнхен не был финалом, а всего лишь отсрочкой, чтобы в один прекрасный день, вооружившись как следует, более эффективно выступить против Германии. Саботаж чехов, которых поддерживали англосаксы, как раз и привел к оккупации Праги. Германия несет большую ответственность за развитие этих районов… Если Адольф Гитлер решался действовать, то этому всегда предшествовали длительные попытки достичь взаимного соглашения. Однако ему не поверили и не сделали ничего, чтобы сохранить надежды на мирное урегулирование. Англосаксы получили теперь такого Гитлера, какого они сами заслуживают. Можно понять, продолжал г-н Бауэр, почему англосаксы сегодня не любят этого человека, но в глазах немцев это скорее плюс, чем минус. Пусть он — м-р Робертс — не предается иллюзиям, будто в Германии могут найтись влиятельные и мощные группы, которые захотят вести переговоры с противником без Гитлера. Опыт последней войны сыграл в этом отношении свою роль. Ни на одного разумного немца вражеская пропаганда о Гитлере или Атлантическая хартия больше не оказывают влияния. Такого рода трюки слишком избиты.

М-р Робертс согласился с этим, поскольку, сказал он, точно известно, что война с Германией будет долгой и тяжелой, а разумных групп, с которыми можно было бы вести успешные сепаратные переговоры, не существует. Америка не предается напрасным иллюзиям в этом отношении. Германия — мощный противник, и ее достижения достойны восхищения. Однако с нею все же справятся, ибо, несмотря на подводную войну, маршруты для конвоев обеспечены достаточной охраной, а возможности американского судостроения фактически неограниченны. Германию скоро выгонят из Туниса, в дипломатическом отношении Турция теперь уже навсегда потеряна для нее, а Болгария уже начинает шататься. Об Италии и говорить нечего, ибо эта страна и ее позиция уже не имеют серьезного значения. Зато исключительно важна позиция Турции. У Америки достаточно времени, денег и человеческих ресурсов, чтобы еще долгое время вести войну; о том же, чтобы союзники были едины, заботится Германия, допуская психологические ошибки. После того как она восстановила против себя социалистов, евреев, масонов и малые народы, она теперь раздражает и христианские церкви. Таким образом Германия делает все, чтобы потерять популярность. Америка не собирается воевать каждые 20 лет и в настоящее время стремится к длительному урегулированию, в разработке которого она желает принять решающее участие, а не предоставлять это Англии, учитывая горький опыт прошлого. Было бы достойно сожаления, если бы Германия сама исключила себя из участия в таком урегулировании, ибо эта страна заслуживает всяческого восхищения и значит для него больше, чем многие другие страны. Он все еще надеется, что Германия останется фактором порядка и будет и в дальнейшем играть такую роль, хотя в настоящее время он не видит, каким образом этого можно достичь…

М-р Робертс вновь заметил, что последнее слово еще не сказано; г-ну Бауэру не следует думать, что он недооценивает силы противника. Возможно, что в ходе войны и в результате вполне возможных неудач на обеих сторонах настроение и воля к борьбе у людей изменятся. Трудно заниматься предсказаниями. Может быть, в один прекрасный день представится возможность ускорить конец войны, своевременно установив контакты. Таким путем можно было бы устранить недоразумения, из-за которых война продолжалась бы еще дольше…»

Оставим в стороне некоторые детали встречи: она состоялась не 21 марта, а 21 февраля; кое-что в доклад включено из беседы 22 февраля в Берне. Все это мне пояснил сам Шпитци, отчет которого переписал Шелленберг для доклада Гиммлеру и Гитлеру. Но по этому документу мы можем ощутимо представить себе «анатомию сговора», свершавшегося во время встреч.

Ведь было бы наивным думать, что представители обеих сторон, усевшись за стол, сразу начнут договариваться о совместных действиях. Скорее наоборот — сначала идет изложение официальных, даже противоречащих позиций — американец говорит о своей будущей победе, эсэсовец — о своей. И тот и другой отпускает весьма язвительные замечания. Но вдруг…

Вдруг выясняется, что, как бы походя, то один, то другой участник бесед роняет замечания, против которых другая сторона не только не возражает, но и не хочет этого делать. Например, когда американская сторона упрекает Гитлера за то, что он ломился в открытые двери, а мог добиться успеха, воюя на один фронт, то есть против России. А как должен чувствовать себя Даллес (или Тайлер), когда он слышит от своего немецкого собеседника упреки в том, что США и Англия перед войной не пошли Гитлеру навстречу? Ведь он сам упрекал Рузвельта за это. А слова об «опасности большевизма»? Как здесь вообще различить две стороны?

Если взглянуть на другие документы — на отчет о первой, вступительной беседе Даллеса и Гогенлоэ и на «сводный» документ, — то в них высвечивается вполне определенная программа возможного «взаимопонимания», которое нащупывала американская сторона. Что касается Гогенлоэ и Шпитци, то здесь дело было проще: они занимались поисками компромисса, ибо у Шелленберга и Гиммлера было куда меньше козырей. Даллес выступал как представитель державы, входившей в хотя еще не победившую, но побеждающую коалицию. Тем более, на сегодняшний взгляд, странными и чудовищными кажутся такие его заявления: