В эпоху демократии, при которой мы сейчас якобы живём, женщина должна иметь возможность, по крайней мере, сделать свой выбор, предпочесть активную, наравне с мужчинами профессиональную, общественную деятельность, или же – тихую семейную обитель. И тот, и другой выбор должен быть, по идее, одинаково уважаем обществом. Совмещать одно и другое с равным успехом никогда и никому не удаётся. (Мне уж точно не удалось, как я ни старалась). Впрочем, никакого улучшения положения женщин с приходом демократии не произошло. Как раз они-то больше всех и пострадали от реформ, учинённых на рубеже веков, а дискриминация по признаку пола расцвела и вовсе буйным цветом.

Остаётся принять за данность, что л ю б о й общественный строй, независимо от его политической окраски, эксплуатирует женщину. При любом государственном устройстве женщина находится в неравном, невыгодном по сравнению с мужчиной положении.

Над ним – только Бог, над ней – Бог и мужчина.

Почему среди великих философов, писателей, музыкантов, художников нет женщин? При том, что в массе своей женщины не глупее, а часто умнее мужчин, а отдельные из них способны создавать умные, талантливые и уж во всяком случае добротные произведения. Но гениев среди женщин не бывает. Только в поэзии и актёрстве есть по два–три великих женских имени. (То и другое – скорее сфера чувств, где женщина от природы сильнее). Если гениальность даётся свыше, от Бога, то это значит, что Бог не наделяет ею женщин. Не положено. Как не положено женщине входить в алтарь. Но не потому ли ни одна женщина не может всецело отдаться профессии, как это делает мужчина, что за ней всегда сохраняется другая, более важная женская функция – деторождение, и лучшие годы её жизни отданы этой функции? Если у женщины есть семья, муж, дети, она лишь частично, урывками может заниматься профессией, особенно, если речь идёт о профессии, связанной с искусством. Если же она одинока и бездетна, то ей недоступна очень важная часть жизни, без знания которой она не совсем полноценна как автор.

Женщины смогут сравняться с мужчинами в творчестве, лишь когда станут абсолютно свободными от деторождения и от кухни. Но тогда они перестанут быть женщинами, а станут разновидностью мужчин. И не к этому ли все постепенно и движется? Кризис рождаемости, гражданские браки, однополая любовь, дети из пробирок, стиль унисекс и т. д. Может, изначальная функция женщин постепенно отомрёт, любовь заменят суррогатом, а деторождением займётся наука? Другой вопрос: а что может создать такая освобождённая от собственной природы женщина?

Итак, мир устроен не в нашу пользу, моя девочка. И с этим ничего не поделаешь. Наш собственный выбор – это смириться и быть «бездеятельной, пустой, пассивной и послушной» или не смириться, и значит, быть непослушной, деятельной и активной.

Мне всегда нравились женщины, которые стремились стать вровень с мужчинами, а то и выше их. Я тоже всегда хотела заниматься чем-то таким, что не зависит от моего пола, не является сугубо женским занятием. Я уже рассказывала тебе, что росла очень активной девочкой. Но школа нас, девочек, несколько дезориентирует, в школе мы привыкаем верховодить, а потом оказывается, что в жизни вообще-то верховодят и все решают мужчины. И совсем неважно, кто умнее, кто больше книжек прочёл, у кого талант, а у кого его нет и в помине. Мужчина и только мужчина должен быть директором, председателем, начальником, заведующим…

И вот ты работаешь, работаешь, работаешь, и вдруг оказывается, что ты умеешь делать то, что делают мужчины, и даже лучше. Как исключение из правил тебя могут признать и продвинуть, в интересах дела тебя даже могут назначить на руководящую должность (если на данный момент рядом не окажется подходящего претендента мужского пола). Так в самый разгар перестройки, на волне всеобщего энтузиазма, полная идей и планов, ты неожиданно для всех станешь главным редактором самой большой в ваших краях газеты, единственная из женщин, будешь заседать наравне с мужчинами в бюро обкома, уверенно выступать на пленумах и сессиях, писать серьёзные аналитические статьи в центральные газеты, с тобой будут советоваться первые руководители области, твоё имя будет на слуху у читателей, и благодаря всему этому, ты без труда выиграешь на первых альтернативных выборах в местный парламент у шестерых соперников–мужчин.

Женщина! Как ей это удаётся? Ну, знаете, бывает… У неё талант и мужской ум к тому же. Уникальный случай. Ничего уникального! Очень многие женщины достигли в журналистике успехов, равных мужским и выше. Другое дело, что почти все они остались одинокими или стали ими в процессе своего восхождения на вершины профессии. Так и ты – достигла своей вершины в промежутке между двумя браками, пока была свободна и ни от кого не зависима. Тебе казалось тогда, что наступил золотой век журналистики и одновременно твой собственный звёздный час. И вот на самом пике карьеры, на взлете…

Видит Бог, я не искала никаких встреч, не высматривала в толпе окружавших меня мужчин «объект» для завязывания каких бы то ни было отношений, мне было не до этого. Он сам меня высмотрел, нашёл и взял в тиски так, что стало не увернуться, не выскользнуть, не свести все к шутке, к лёгкому флирту.

В сущности повторилась старая история. «Лучше, когда тебя любят…». А ты сначала просто позволяешь себя любить, занятая тем временем своими, более важными, чем любовь, делами, потом помаленьку привыкаешь, потом привязываешься, потом, не заметив, как и когда это случилось, в один прекрасный день понимаешь, что сама уже не мыслишь своей жизни без этого человека. О тебе никто и никогда так не заботился, как он. Это так непривычно и так, оказывается, приятно… Будто какая-то мощная глыба вдруг выросла рядом с тобой. Она и защищает (хотя ты вроде не нуждаешься в защите), но и отгораживает от всего, от всех, не оставляя никаких путей к отступлению.

У меня было сильное предубеждение против его профессии. Пресловутые «люди в штатском», серые, невыразительные, вечно озирающиеся, вечно всех (а нас, журналистов, в первую очередь) черт знает в чём подозревающие… Но он совершенно не вписывался в этот скорее «киношный» стереотип. Уж он-то как раз – слишком заметный, идёт по улице – его издали видно, высокий, плотный, большой. И как все большие люди – шумный, общительный, говорит громко, любитель компаний и анекдотов, сам рассказывает, в том числе – политические, но особенно хорошо у него получается с кавказским акцентом: «Дэвушка, а дэвушка, пэрсик хочишшшь?..». Пьёт наравне с нашими, редакционными, но, в отличие от них, совершенно не пьянеет. И когда кто-нибудь начинает приставать к нему с пьяным вопросом: «А меня вы подслушиваете?», он хохочет: «Да кому ты, на хрен, нужен!». Журналистская братия не отстаёт, кто-то заводит провокационный разговор о казачестве, и тут оказывается, что он больше их знает – и о дроздовцах, и об алексеевцах, и вообще о русской эмиграции, это его конёк. Вы, говорит, про такого поэта слышали – Николая Туроверова? Никто не слышал (шёл только 87–й год). Стал читать стихи. Это он для меня, конечно, старался, хотел понравиться. Наши смотрят с любопытством: если это чекист, то какой-то нетипичный. И на меня поглядывают с ревностью: у тебя с ним серьёзно, что ли? Я отнекиваюсь: да нет, это так, ничего серьезного…