Берлин

(2 октября 1920 года)

— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Никогда в жизни председатель РВС Лев Давыдович Троцкий не испытывал столь острого, пронзающего буквально все внутренности раскаленными иглами, приступа головокружительного счастья. Даже безумные афинские ночи с любимыми женщинами не приносили ему столь объемного чувства полного наслаждения.

Не прошло и трех лет, как он, тогда еще нарком по иностранным делам, молодой и никем не признанной Советской республики вел переговоры в Брест-Литовске с чванливыми германскими генералами и чопорными венскими дипломатами.

В те холодные дни, даже в горячечном бреду, Троцкий совершенно не рассчитывал, что придет время и Германия станет советской. И оно пришло в этот не по-осеннему теплый день!

Ныне и сейчас перед Бранденбургскими воротами и рейхстагом проходят торжественным маршем победоносные полки Красной армии, сверкая острыми жалами граненых русских штыков. И пусть шеренги бойцов в пропыленной защитной форме неровные, и даже иной раз не попадают в ногу, но это идут те, перед которыми уже сейчас трепещет до животных колик вся мировая буржуазия.

Уставшие лица скользили перед взором нескончаемым потоком, и одно их объединяло — нескрываемая радость. Ликование испытывали все — и красноармейцы, что три года назад, озверевшие вконец от окопного «сидения», под выкинутым большевиками лозунгом «война-войне» с охоткой поднимали на штыки своих командиров, и их офицеры, также испытавшие все ужасы мировой бойни. И хотя они стали ныне краскомами, но всего пять лет назад «их благородия» сами мечтали войти победителями в Берлин, особенно когда отступали по раскисшим и грязным дорогам Полесья.

И не разуверились в этой надежде!

Именно он, «красный маршал революции», как уже начали его называть, пусть пока и потихоньку, объединил всех русских людей на освободительную войну с поляками, вспомнив даже приснопамятный 1612 год. И ведь пошло офицерье под красные знамена, в охотку, и воевать принялось не за страх, как раньше, когда к каждому «военспецу» приходилось приставлять комиссара с маузером, а за совесть. Даже заслуженный генерал Брусилов обратился со своим воззванием и сам предложил РВС свои услуги.

«Наше теперь офицерье, с потрохами», — самодовольно подумал Троцкий, задорно тряхнув узкой, клинышком, бородкой, которую все связывали с обликом Мефистофеля, что, положа руку на сердце, председателю РВС нравилось. Еще бы — а то некоторые товарищи, что совсем не товарищи, а недруги, с козлиной даже сравнивали, что в корне реноме подрывало. А так приемлемо, и даже льстит…

— Товарищи! Мы разобьем гнилые оковы позорного и похабного Версальского мира!

Надрывая горло изо всех сил, Лев Давыдович выкрикнул очередной лозунг. Как раз для проходящих вдоль украшенной красными флагами трибуны стройных колонн солдат в серой униформе и характерных, легко узнаваемых стальных шлемах, что знала вся Европа.

Великое дело — интернационализм! Сейчас парадным чеканным шагом, в котором было что-то от гусиного, перед ним торжественно шествовал 1-й стрелковый полк германского пролетариата, наименованный в честь Розы Люксембург, замученной два года назад кровавыми империалистическими палачами в самом Берлине.

Но, как у Экклезиаста сказано — есть время разбрасывать камни, а есть время собирать. И, наконец, настал момент свести счеты, сторицей отплатить за погибших «спартаковцев».

Спешно формируемая германская Красная армия уже представляла собой весьма серьезную силу. Лев Давыдович не ожидал, что в Берлине будет такой наплыв добровольцев, даже мобилизацию объявлять не пришлось. Русским бы крестьянам подобную сознательность в феврале 1918 года, когда перед одной ротой немцев драпали полностью разложившиеся дивизии, а добровольцев под красные знамена пришло не просто мало, а совершенно ничтожное число.

А тут прямо девятый вал — комиссары и писари не справлялись с записью всех желающих, и если бы не помощь дотошных немецких товарищей, то хоть «караул» кричи!

Но ничего, разобрались быстро, благо у тевтонов привычка к дисциплине впитана с материнским молоком. Стоит любому пруссаку в строй стать, так мигом солдатом становится. И с командными кадрами проблем не встало, так что специально отобранные еще в Москве русские офицеры со знанием немецкого языка оказались невостребованными. А это даже к лучшему — не будут контрреволюционную агитацию среди них проводить, принцип «разделяй и властвуй» не вчера придуман.

Многомиллионная ранее германская армия благодаря усилиям Версальских «миротворцев», до ужаса боявшихся возможного возрождения рейха, сократилась до ста тысяч — как раз на семь пехотных и три кавалерийских дивизии с минимумом артиллерии и боеприпасов. Союзники бы еще подсократили, но тевтоны на переговорах уперлись намертво.

Их можно было понять и оправдать — загребущие соседи, особенно чехи и поляки, хорошо поживившиеся за счет побежденной Германии, останавливаться на достигнутом отнюдь не желали. Они принялись изыскивать новые возможности для дальнейшего приращения своих территорий, благо армии имели куда более многочисленные и всякими мирными договорами не стесненные.