Шрифт:
Однако накатившая было дремота слетела с него мгновенно — со всех сторон грянули выстрелы и раздались крики смертельно напуганных солдат, кричавших лишь одно слово, но такое, что бросило сразу в липкий ужас.
— Казаки!!!
РЕКВИЕМ БУДУЩЕМУ
Кругобайкальская железная дорога
(23 декабря 1997 года)
— И-е! Сан байну, однахо!
Трескучий голос раздался откуда-то извне черепной коробки.
Константин открыл глаза: перед ним в отблесках костра сидел Цыренджап, тот самый бурят, который подрядился лечить его истерзанное тело тогда, в далеком конце далекого двадцатого века.
— Ты откуда здесь? — еле прохрипел Константин.
Мысли с трудом ворочались в вязком содержимом головы. Казалось, их хаотичное броуновское движение не поддавалось никаким законам логики, однако…
— Тв-в-вою мать…
Константин попытался с трудом приподняться на локтях, но тело осталось непослушным, и он с трудом простонал:
— Сколько я был в отключке?
— А сам как думаешь?
Бурят прищурился, от чего его и без того узкие глаза превратились совсем в щелочки, и засмеялся, только вот его смех походил скорее на булькающее карканье.
— Нечем мне думать! Голова не моя… — вяло огрызнулся Константин. — Ты можешь нормально ответить, а не как еврей — вопросом на вопрос?
— О-о-о! — Цыренджап пустил густую струю табачного дыма, любуясь кольцами. — Для кого-то жизнь — это мгновение, а для кого-то… — Он пустил еще одно кольцо и принялся внимательно наблюдать, как оно начало таять, поднимаясь вверх.
— Чего замолчал? — Константин, все-таки собравшись с силами, смог полусидя пристроиться спиной к скальной стене, устремившейся в темное ночное небо и терявшейся в вышине за границей отблесков костра.
— Ай-яй-яй! Я скажи… Я сделай… — Цыренджап, словно китайский болванчик, закачал из стороны в сторону головой. — А своя голова зачем дана?
Он снял донельзя затасканную цигейковую солдатскую шапку и демонстративно постучал по пепельно-серой, словно собачьего окраса соль с перцем, седой голове:
— Головой думать надо! Шибко думать, чтобы потом как шатун не бродить! И-е! — Он махнул рукой. — Зачем тебе мои слова? На коне едешь и коня ищешь!
— Погоди, погоди… — Константин нахмурился. — Скажи мне по-человечески: ничего не было?
— Что было, то было! Что будет, то еще не предопределено! — бурят пожал плечами. — А может быть, предопределено, но не нам об этом знать!
— Послушай! — Константин начал медленно закипать от этой всей бредовщины. — Я сейчас встану и шею тебе сверну, Заратустра чертов! Хватит мне мозги вымораживать!
Цыренджап засопел, поежился, глубже кутаясь в свой безразмерный бушлат. Константин тоже откинулся головой на каменную твердь: вспышка гнева отняла последние силы.
Какое-то время молчали: бурят ковырял носком кирзового сапога грязный снег, а Константин, полуприкрыв глаза, сквозь ресницы наблюдал за догорающим костром.
Удивительно, но холода он не чувствовал. Тело не ныло, не болело, не саднило — ничего, словно разум существовал отдельно от бренной плоти.
«Значит, ничего не было!»
Тягостная мысль, будто зажеванное на видеокассете место, подобно дергающейся на экране картинке, монотонно билась в голове.
«…А для кого-то — мгновение — жизнь… За одно мгновение я смог прожить немного жизни другого человека…»
Медленно, словно через вату, до него донеслось мычание: Цыренджап, как ни в чем не бывало, прочищал свою потемневшую от времени и отполированную, несомненно, руками не одного поколения курильщиков трубку и что-то еле уловимо напевал.
Вслушавшись, Константин опешил — мелодию из «Семнадцати мгновений весны» он вряд ли мог бы с чем-нибудь спутать.
«Свистят они как пули у виска…»
В голове ощутимо зазвенел раскалившийся металлический болт, нахлынувшие последние воспоминания едва не взорвали мозг, а ноздри явственно уловили ни с чем не сравнимый кислый пороховой запах.
«Ни фига себе, глюки! У меня же пуля в голове!»
— Цырен! — он почти закричал, до боли зажмурился, аж до ломоты в глазах, тряхнул головой, и адский звон прошел. — Верни меня обратно!!!
Бурят от неожиданности крякнул, рука с горстью табака остановилась на полпути к трубке: