Предупреждающе пискнул таймер: это не Танагура, здесь воду экономят, так что постоять под душем с полчасика никак не удастся, вода выключится автоматически. Людям такая роскошь вообще положена раз в неделю, в остальное время они обходятся всяческими химическими средствами личной гигиены. Проку от них, может, и больше, чем от простой воды, только вот усталость они не снимают. Хотя и это, наверно, просто иллюзия…

Эрик взглянул в зеркало, пригладил волосы: не слишком длинные, мокрые, они казались совсем темными. Зеркало дисциплинированно отражало молодого Реда с резковатыми чертами плебейски обветренного лица, выражение которого разобрать было достаточно сложно. Зеленовато-серые глаза, жесткая линия рта, сдвинутые брови — Эрик выглядел старше своих лет, и это было удачно, для него самого и для его дела.

Он перевел взгляд на руки, повернул запястья к свету. Нет, конечно, шрамов не заметно, их убирали очень тщательно, чтобы не осталось ни следа, ни даже намека на след… А вот глубокий белый шрам на подбородке виден прекрасно, Эрик оставил его на память. Это было второе его задание, и что-то пошло не так. Нет, он себя не выдал, его хорошо натаскали, но, кажется, его присутствие и без того достаточно сильно раздражало начальство той базы. А может, то была случайность… Так или иначе, он едва успел уклониться от падающего с изрядной высоты тяжеленного контейнера, но обрывком лопнувшего — якобы самопроизвольно! — стального троса его все-таки зацепило.

Эрик Райан — Эдвард Райт — Эрин Ритт — Энтони Райс усмехнулся своему отражению: странная штука — шрам на память, память о шрамах, которых больше нет… И еще шрамы на самой памяти, от которых так просто не отделаешься. Хотя он пытался, что греха таить…

Он тогда как раз пробовал жить так, будто ничего и не случалось, не было никакой военной базы, словно всегда он работал в одном из эосских департаментов, куда его пристроили по протекции старого знакомого, Мартина Янсона — еще одного воскресшего покойника. Только Мартин-то был живее всех живых, а вот Энтони… Никак ему не удавалось отделаться от ощущения, будто все встречные-поперечные всё о нем знают. Всё. И отводят глаза, и смотрят искоса, кто презрительно, кто злорадно, кто сочувственно, а кто — хуже всего! — с нескрываемой жалостью. И крайне слабым утешением служила новость о том, что все бывшее начальство Энтони отправилось под трибунал, а потом, почти в полном составе — в одну замечательную лабораторию в недрах Эоса, откуда никто из них не вышел (на этот раз Первый Консул забыл о своем обычном милосердии и приговор вынес на редкость суровый).

Работа — то, чем Энтони спасался, даже когда, казалось, не оставалось никакой надежды, — не помогала, работал он из рук вон плохо и был готов к тому, что его в любой момент могут вежливо «попросить» из департамента. К тому же, Энтони не был инженером-конструктором, он был практиком, он разбирался в технике и любил ее, мог заниматься испытаниями и анализировать результаты, но вот к проектированию новых моделей относился весьма прохладно, что называется, без огонька. А раз так, то поневоле станешь думать о постороннем, а вспоминается только одно, и от этого невыразимо гадко на душе…

С головой у Энтони всегда был полный порядок, и в истерику он не впадал, даже оказавшись в безвыходном положении. То свое решение (по сути, его спасшее) он принял, по возможности хладнокровно оценив перспективы и придя к выводу, что шансов выбраться у него нет — в самом деле, куда он мог деться со ставшей для него тюрьмой базы, без оружия, без транспорта, без средств связи? Его нашли бы мгновенно, и… Фантазия у начальника базы была крайне изощренной.

Энтони знал, что не справился с ситуацией, сам загнал себя в ловушку, выход из которой оказался только один — на тот свет, и оправдать собственную слабость ему было нечем, разве только тем, что его так и так не оставили бы в живых. Теперь… теперь повторялось то же самое. И тогда он пробился на прием ко Второму Консулу. Сделать это было не так-то просто, что мог подтвердить любой, хоть раз пытавшийся добиться аудиенции, но то ли на этот раз Энтони повезло, то ли Второго Консула попросту заинтересовало прошение молодого Реда… Так или иначе, но встреча состоялась.

— Я слушаю вас, — сказал Рауль Ам безо всякого выражения, не отрывая взгляда от монитора.

— Господин Ам, в моем прошении… — начал было Энтони. Он не считал себя великим оратором, поэтому в документе постарался изложить суть проблемы как можно подробнее, сочтя, что этого будет достаточно.

— Я читал ваше прошение. — Рауль Ам наконец соизволил взглянуть на Энтони. — Изложено грамотно, однако сама просьба в высшей степени необычна. Поэтому я хотел бы услышать лично от вас, зачем вам потребовалась коррекция. Только без псевдонаучных теорий о влиянии различных факторов на эффективность работы, прошу вас. Итак, зачем?

Энтони на мгновение потерял дар речи, потом все же выдавил:

— Вы же… знаете… господин Ам. Весь Эос знает…

— Не преувеличивайте, — сухо ответил Второй Консул. — Вы не той величины фигура, которая могла бы заинтересовать… хм… весьЭос. Кроме того, могу вас заверить, о том прискорбном инциденте знают лишь те, кому это положено по долгу службы. О вашем в нем участии осведомлены и вовсе единицы, и они прекрасно представляют, чем чревата утечка информации.

— Но был же трибунал… — Энтони безропотно проглотил издевательски прозвучавший «инцидент».

— Закрытый трибунал, — поправил Рауль. — Вы что, полагали, мы устроили из этого спектакль?

Энтони промолчал — до недавнего момента он был в этом уверен, но… не верить Второму Консулу резона не было.

— Итак, — тот вопросительно взглянул на молодого Реда. — Я все еще жду ответа.

Энтони молчал. Ничего сверх изложенного в прошении он сказать не мог.