Изящный стиль работы

Аннотация

«…Голос судьи звучал ровно и бесстрастно — какое дело было этой высокой женщине со старомодной прической до него? Она же постоянно видит их перед собой — одинаковых, растерянных, и они сливаются в одно лицо — общее, размытое, без оттенков, — одно безликое и безглазое чудовище.

Где-то плачет женщина, или ему это кажется?

Он прислушивается и понимает — плачет его мать, ей же нельзя волноваться…

Он смотрит на нее, пытаясь успокоить, придать ей сил, и встречает сухой, горящий взгляд своей младшей сестренки — да зачем ты так смотришь, я не виноват, хочется крикнуть ему, но уже поздно.

Губы его шепчут эти слова, как магическую формулу, — уже поздно.

Уже поздно…»

Глава 1 Нет в мире совершенства, думала я, тоскливо рассматривая дыру на купальнике, — теперь его даже не вернуть… Купальник был новенький, только что купленный за… Не буду говорить, за сколько, при мысли о его цене мои волосы встают дыбом. Перед глазами стояло добродушно-хитренькое лицо продавщицы, уверявшей меня, что он «обязательно растянется». Если бы эта мымра сейчас оказалась передо мной… Ох, если бы только она тут оказалась! В моих глазах были слезы, а довести меня — дело не простое, можете мне поверить! Я швырнула злосчастный купальник на пол и уселась на кровать, подперев подбородок кулаками и уставившись в окно. Небо было серым, безрадостным, как и мое настроение, ветер играл с деревьями, и ничто не напоминало о том, что сейчас июнь. Скорее уж октябрь, и, как ни странно, это меня успокоило. Я даже повеселела — в самом деле, зачем мне купальник в такую погоду? — Ну и черт с тобой, — бросила я этой голубой тряпочке, валявшейся на полу. — Все равно от тебя толку никакого, и счастье ты мне вряд ли принесешь… А уж что касается денег — не дура, заработаю… Не повод это для грусти, фыркнула я и отправилась на свою миленькую кухню. В такую дурную погоду нет ничего лучше, чем в тепле и уюте выпить чашечку кофе с сигареткой. Во всяком случае, выходные у меня — редкие гости, и я не собираюсь портить себе день глупыми переживаниями по поводу неудачной покупки! * * * У Старцева настроение испортилось сразу. Стоило только открыть глаза и увидеть серый небосклон, украшенный зловещими тучами. Значит, сегодня весь день пойдет насмарку, тоскливо подумал Старцев, и ладно бы, но именно сегодня они с Юлей намеревались поиграть в теннис. Вместо этого — полный провал. Юля скорее всего не вылезет из дома — прелестное южное растение, маленькая пери, нужная Старцеву сейчас больше всего на свете. И дело не в том, что Юля хороша собой, хотя этого у нее не отнимешь, а в ее папе. Лучшей партии Старцеву не сделать. Папа — магнат. Папа так любит свою девочку, что готов на все ради нее. Девочка с глазами кроткой газели должна убедиться, что лучшего мужа, чем Старцев, она не найдет никогда. Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Холеное, ухоженное лицо свидетельствовало о том, что владелец оного живет в достатке, не слишком обременен мрачными мыслями и глупыми предчувствиями, и — черт побери, подумал Старцев, хотя Юле вполне хватило бы и этого для осознания своего будущего счастья, — он еще и хорош собой! Правда, в последнее время у Старцева проблемы с весом, но это возрастное явление, никуда не денешься… Он старается. Он играет в теннис. Кстати, о теннисе… Рука потянулась к маленькому подарку от «Би-лайн», быстрое движение пальцев — и Юля становится ближе, таковы чудеса техники… Ее голос не вызвал в душе Старцева никаких эмоций, но жизнь — неплохая актерская мастерская, ежели вы не лох, поэтому Юля ни за что не догадается, что Старцев в момент этого «влюбленного шепота» продолжал бриться. — Юлечка? Старцевский голос был мягок, низок и наполнен страстью ровно настолько, насколько это было необходимо. Свободная рука Старцева тем временем спокойно водила бритвой по щеке. — Да, — Юля протянула это свое «да» немного лениво и снисходительно. — Я скучаю по тебе, — продолжил игру Старцев. «Мы разыгрываем спектакль для невидимых зрителей», — внезапно пришло ему в голову. Он усмехнулся про себя, поскольку мысль эта была забавной. — Я тоже, — ответила Юлечка, и Старцеву показалось, что она зевнула, как кошка, которой помешали нежиться на кушетке. — Мы встретимся? — Там дождь… Нет, Дима. Я не могу сегодня, правда. У меня же начнется насморк, и тогда… Что будет тогда, когда начнется насморк, Юлечка еще не придумала, видимо, но Старцев прекрасно понял, что означенная болезнь для Юлечки страшна. — Я приеду за тобой на машине, — кротко пообещал он. — И куда мы поедем в такой ливень? В голосе Юли прозвучало сомнение в правильности старцевских планов. — Куда пожелаете, королева, — нежно мурлыкнул он. — Нет, Дима, давай отложим на завтра. Я правда не могу… И тем не менее он продолжал уговаривать ее, используя все приемы мягкого шантажа, еще минут пять, но крепость, увы, не пала, Юля оставалась при своем мнении — в дождь разгуливать в высшей степени неразумно, а все неразумное Юлю не устраивало. Поэтому Старцев, чтобы вполне вписаться в образ желаемого супруга, был обязан стать разумным, и мольбы о встрече он прекратил. Разговор был закончен, бритье тоже… За окном кончился дождь, и Старцев, глядя, как первые лучики солнца начинают сражаться с серостью неба, пробормотал: — Ну и дура… В принципе, все к лучшему, подумал он. По крайней мере пока я свободен и день принадлежит мне… Только мне. Он быстро оделся, и спустя пятнадцать минут от дома на улице Южная, где проживал господин Старцев Д. В., тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, отъехала «БМВ», официально закрепленная за означенным господином, навстречу развлечениям запланированным и случайным и навстречу началу некоторых весьма странных событий в жизни этого самого Дмитрия Васильевича Старцева. * * * Все покупки были сделаны. Пакет с надписью «Хольстен» — лучшее пиво» раздулся как воздушный шар, и тащить его было тяжеловато. Кроме того, Катя опасалась, что проклятые ручки треснут от этой неимоверной тяжести, и тогда все окажется на земле. Поэтому она дотащилась до скамейки, придерживая пакет обеими руками за дно, и села. — Уф, — выдохнула она, достав сигареты. — Кажется, можно передохнуть… Дома Катю ждала мать, при которой роскошь курения была недозволенной — вовсе не потому, что мать придерживалась церберской политики, а просто Катя сама не хотела доставлять матери неприятные минуты. Уж чего-чего, а этих минут у матери в жизни и так было предостаточно… — Вот если бы я смогла вернуть Алешку, — вздохнула Катя, и сразу же, стоило заветной мысли вырваться на свободу, она подавила ее усилием воли — Катя не имела права раскисать. Она прекрасно знала, что одно послабление — и обида на жизнь ворвется в душу, а тогда… Тогда появится уныние, или, как это теперь называется, депрессия, поскольку некому им помочь. Алешкина глупость сломала жизнь им всем, начиная с него самого и кончая Катей. Потому что теперь все обрушилось на ее плечи, рискуя раздавить ее, но Катя не из тех, кто позволит себя раздавить. — Нет уж, — пробормотала она, рассматривая мчащиеся мимо нее машины. — Я вам не Лешенька. Меня вы голыми руками не возьмете… Серые тучи уступили место солнышку, Катя отдохнула, и надо было продолжать путь с пакетом, наполненным всяческой снедью, — мама будет рада. На маминых губах, быть может, появится слабое подобие улыбки — спустя восемь лет она иногда пытается улыбнуться, но Катя сейчас не будет думать о том, что случилось восемь лет назад… Лучше уж я подумаю о том, что сегодня я принадлежу наконец-то себе, рассудила Катя. Сегодня же выходной, и я вроде как на свободе… В руках у меня — беззаботное существование, хотя я никогда в жизни не пила этот их «Хольстен». А интересно, я когда-нибудь смогу его попробовать? Пока это было совершенно нереально… Тех денег, какие Катя зарабатывала, хватало только на недельный запас продуктов. И все-таки — когда-нибудь это кончится. В это Катя верила. Плохое должно когда-нибудь кончиться. Она поднялась, взяла свой пакет и застыла. Пакет снова опустился на скамейку — даже в момент потрясения Катя помнила, что именно на ней лежит ответственность за мать, за дом, за все на свете… «БМВ» самодовольно катила по дороге. А за рулем… — Черт, — вырвалось у Кати. Это лицо она запомнила на всю жизнь. Да, он изменился. Теперь он стал толстым, и у него появились залысины. Но ошибиться она не могла. Она восемь лет ненавидела этого человека — восемь лет видела перед глазами, засыпая, самодовольную ухмылку, слышала слова «все путем», когда… «Об этом лучше не вспоминать», — строго сказала она себе по привычке, но сейчас мимо нее катило живое напоминание, и более того — оно нагло усмехнулось ей и подмигнуло. Катя глубоко вздохнула, провожая взглядом машину, запоминая номер по какому-то наитию, потому что это было слишком несправедливо, чтобы Катя могла и на этот раз справиться с собой. Она так и стояла некоторое время, глядя вслед машине, а потом пришла в себя, подхватила со скамейки свой огромный пакет и, резко развернувшись, пошла домой, где ее ждала мать, так и не оправившаяся после потрясения восьмилетней давности. Сделав несколько шагов, она вдруг снова остановилась и посмотрела туда, где только что исчезло мрачное воспоминание. — Но я же не могу так этого оставить, — пробормотала она. «А что ты можешь изменить? — издевательски прошептал ее внутренний голос. — Если ничего нельзя было сделать тогда, что ты можешь исправить сейчас, глупая девочка?» — Еще не знаю, но я должна что-то придумать. Или хотя бы попытаться… Очень мешал тяжелый пакет в руках, и Катя все-таки дошла до дома, сунула пакет матери и бросила ей, что она уходит по делу и постарается не задерживаться. После этого она вышла из дома и зашагала по направлению к прокуратуре. Единственный человек, который, как она думала, сейчас мог ей помочь, работал там следователем. * * * День уже не казался мне таким омерзительным. Про купальник я почти забыла — если я буду помнить про все мои невзгоды, можно и глупостей натворить, не так ли? Я предпочитаю уделять неприятностям ровно столько внимания, сколько они заслуживают. Поэтому к трем часам дня я уже вернула себе более-менее радостное расположение духа, посмотрела глупейший полицейский фильм по телевизору и счастливо замурлыкала, осознав, что еще не все радости окончились, — я все еще принадлежу самой себе, у меня есть время, кофе и музыка, а вечером я собиралась прокатиться с Витькой и Пенсом. И вот тут он затрезвонил, как псих. — У меня зазвонил телефон, — процитировала я известный детский стишок и фыркнула, беря трубку. «Кто говорит? — Слон». — Алло, — проворковала я в трубку, не очень-то обременяя себя размышлениями, кто на сей раз выступит в роли «слона», который просто умирает без моего общества. Наверняка это Андрей Петрович, мой любимый босс… Кофе преспокойно дожидался меня на столе, тихо играл только что приобретенный «Энигматик» — такая жизнь слишком шикарна для Александры Сергеевны Данич. Вы же сами понимаете — начальство не дремлет. Оно постоянно стремится вашу распрекрасную жизнь испортить. — Привет, ангелочек… Как жизнь? А вот и обломалось, Александра Сергеевна! Это и не Лариков вовсе! — Нормально, — сказала я. — Погода отвратительная, но кофе пока есть, сигареты тоже — значит, все не так уж плохо… А у тебя? — Плохо, — признался мой друг Леша Ванцов. — Замучило начальство? — спросила я, искренне соболезнуя ему. — Это тоже… Но с начальством, как с неизбежным злом, я уже смирился. — Мне такого смирения не хватает, — вздохнула я. — Мне иногда мое начальство пристрелить охота… Так, знаешь ли, появиться на пороге, достать из кармана пистолет и пальнуть прямо в его самодовольную физиономию… — Еще день назад ты нежно его любила, — напомнил он мне. — День уже прошел, — мрачно объяснила я. — А от любви до ненависти один шаг… Ну, так по какому поводу ты мне звонишь? Он помолчал, потом начал осторожно, издалека — я уже понимала, что Ванцов позвонил мне неспроста. — Это долгая история. И разговор не телефонный… — Что там у тебя случилось? — поинтересовалась я, потягивая кофе. — Ну, как тебе объяснить это… — замялся Ванцов. — Приезжай, объяснишь, — милостиво позволила я. — Сашка, ты чудо! Как ты догадалась, что мне может понадобиться твоя помощь? — Особенного усилия мозговых извилин не надо, — рассмеялась я. — Обычно ты появляешься в случае крайней необходимости. — Я не хотел бы портить твой выходной, — лицемерно вздохнул он. — Ты его уже испортил, милый, — сообщила я. — Так что теперь приезжай, чего уж там… А то я весь день буду думать, что же тебе от меня было нужно, а я не люблю этого, сам знаешь… — Все, еду. Надеюсь, это не займет у тебя много времени… — Я тоже на это надеюсь, — сказала я телефонным гудкам — Ванцов уже повесил трубку. Ванцов был уже в пути. — По крайней мере, я успею хотя бы допить кофе, — грустно сказала я. — В этой чертовой жизни есть два неоспоримых зла — начальники и приятели. Иногда, Александра Сергеевна, даже начинаешь думать, что они созданы нарочно, чтобы жизнь не казалась чересчур спокойной. Я взглянула в окно, где небо, словно назло мне, начало голубеть, и, говоря пиитическим слогом, «душу мою объяла печаль». И почему другие люди живут себе спокойно, счастливо, торчат на дачах или пляжах, вкушая все радости бытия, а я вечно в работе — даже когда вырвалась из цепких объятий своего босса на один денек всего. У Ванцова, как нарочно, немедленно назревает во мне необходимость, и он оказывается перед моими очами! — И хоть бы платили нормально, — проворчала я. — А то работы по горло, а с деньгами напряженка… Так что в тот момент, когда в мою дверь позвонили, я довела себя до крайней степени обиды и ярости. А посему Ванцов даже немного испугался, увидев мои нахмуренные брови и злобный взор. А уж его спутница — тем более… — Привет, — опасливо сказал Ванцов, оглядываясь назад. — Я не один. — Вижу, — кивнула я, рассматривая его спутницу. — Проходите… Глава 2 Девочка была очень молоденькой, какой-то пушистой, как облачко, и при этом у нее были потрясающе взрослые глаза. Если бы не этот постаревший взгляд, я бы дала ей лет пятнадцать, не больше. Что-то с этой девочкой было не в порядке, это я сразу приметила. И дело даже не в глазах, хотя я бы предпочла видеть у такой юной девицы все-таки более беззаботный взор. Она была… ОСТАНОВИВШЕЙСЯ. Наверное, именно так. Как будто жизнь остановилась для нее в определенный час — и все. Ни глупеньких, но так согревающих надежд. Ни радости ощущения бытия, свойственного шестнадцатилетним. Ни-че-го… Она явно не принадлежала к дну общества. Одета была более чем скромно, это так, но очень аккуратненько, чисто, и вообще она производила впечатление человечка сильного и с чувством собственного достоинства. Такое бы поиметь многим моим богатеньким клиентам… Но по совершенно неведомым причинам к этой девочке жизнь благоволила куда меньше, чем к ним. Иначе отчего бы у моей гостьи были такие грустные и усталые глаза? Да еще я встретила их так неприветливо, с нахмуренным лбом! У какого нормального человека повысится настроение, если на пороге тебя встречает разъяренная Медуза Горгона? — Это Катя, — представил мне девочку Ванцов. Я постаралась спасти положение, изобразив на физиономии максимум приветливости, и представилась: — Саша. Она кивнула мне, все еще настороженная, не очень-то доверяющая мне, но судя по ее виду, она вообще не спешила кому-то доверять. — Кофе будете? — предложила я. Она неуверенно оглянулась на Ванцова. — Будете, — решила за них я. — Мы по делу, — наконец подала голос девочка. — Я не знаю, сколько у Алексея Васильевича времени… — Да уж на кофе Алексей Васильевич его изыщет, — рассмеялась я. — И потом — я не умею обсуждать дела без кофе и сигарет… У меня без них голова плохо соображает. И, не дожидаясь их, я пошла на кухню. * * * Теперь ситуация немного прояснилась. Раз эта девочка пришла с Ванцовым ко мне, значит, в ее жизни действительно произошли неприятные события. С приятными ко мне приходят только мама да Пенс. Остальные… Не буду я жаловаться на жизнь. В конце концов, это моя работа, как и у Ванцова своя работа. Только я вроде как частный извозчик, а Ванцов государственный таксист. Проще говоря, я работаю в частном сыскном агентстве, а Ванцов в прокуратуре. И к нам не приходят поделиться радостью, как нетрудно догадаться. Чайник наконец-то засвистел, я заварила кофе и потащила поднос в комнату, где меня дожидались мои неожиданные гости. Я замешкалась, открывая дверь, и до меня долетел обрывок фразы: «… это был он, я уверена. Я убью его, Алексей Васильевич…» Ничего себе, подумала я. Странная, однако, девочка… Вытащила Ванцова из его теплого и сухого кабинета под дождь, чтобы сообщить ему о своих намерениях, прямо скажем, не одобряемых законом. Ванцов что-то горячо зашептал — я не слышала слов, но следующая мысль, посетившая меня, была еще ужаснее. А если они решили и меня втянуть в это дело? Ну уж нет, ни за что не буду больше вляпываться в истории, запротестовала я и открыла дверь с намерением заявить им сразу, что всяческие истории мне порядком надоели и я твердо вознамерилась изменить свою жизнь коренным образом. Конечно, они сразу замолчали, и это снова навело меня на подозрения, что эта парочка замышляет убийство. Тем не менее я сделала вид, будто ничего не слышала, поставила поднос и уселась с видом хозяйки светского салона, приветливо улыбаясь. Ладно, сначала мы выслушаем их, а уж потом… Если тебя что и погубит, Данич, так твое собственное неуемное любопытство, неодобрительно промямлил мой внутренний голос. Но мне же было интересно! Я только выслушаю, пообещала я себе, и объявлю им, что теперь живу спокойно и размеренно. Вот только узнаю, в чем у них там дело, ладно? — Так что у вас за проблемы? — поинтересовалась я. — И каким образом я могла бы вам помочь? — Проблемы не у меня. У Кати, — сказал Лешка. — Пусть она и рассказывает… * * * Катя посмотрела на него, и ее взгляд выразил безграничное удивление и испуг. Кажется, такой «перевод стрелок» в ее планы не входил. Не была она готова сама, без обиняков, сообщить мне о своих криминальных планах. — Алексей Васильевич, — начала было она просящим тоном, но Ванцов посмотрел на нее весьма сурово, отчего она немедленно поникла и смирилась со своей участью, пролепетав: — Ну, хорошо. Я попробую. При этом меня она окинула взглядом долгим, изучающим и выражающим крайнюю степень недоверия. Понять ее можно — я ненамного ее старше, а выгляжу… Может быть, лет в сорок я и начну воссылать господу благодарности за способность выглядеть лет на десять моложе, но сейчас… Моя детская физиономия является для меня вечным раздражителем. Делать с ней что-либо бесполезно — даже изведя на нее тонну косметики, ничего не добьешься. Просто будешь похожа на ребенка, стибрившего маменькину косметику. Умный взгляд мне тоже не помогает — хотя я тренировалась перед зеркалом, почему-то от моего умного взгляда лицо окончательно глупеет! Может быть, я неправильно понимаю этот «умный взгляд»? А вот именно сейчас поднапрягусь и у меня получится? Катя недоуменно посмотрела на меня, потом перевела вопросительный взгляд на Ванцова. «Помилуйте, — говорил ее взор. — Разве эта девочка сможет нам чем-то помочь?» Сомнение в моих умственных способностях до неприличия явно отразилось на ее хорошеньком личике. Ванцов кивком головы показал ей, что вполне в них уверен. Спасибо, милый Леша! Их мысленный диалог не укрылся от меня, но я не показала виду. Девочка смирилась со своей участью и снова посмотрела на меня. — Понимаете, Саша… Алексей Васильевич считает, что вы с вашим боссом можете мне помочь. Судя по тону, каким были сказаны эти слова, сама Катя в этом сомневалась. — Предположим, что так. «Вот и шли бы прямо к Ларикову», — проворчала я про себя. Впрочем, я прекрасно была осведомлена о странности взаимоотношений Ванцова с Лариковым. А именно — вы когда-нибудь видели любовь друг к другу двух страшных зануд? Конечно, Ванцов ни за что не пойдет к Ларикову! Лучше найти меня, со мной проще… Но я снова отвлеклась. Девочка наконец-то решилась и грустно сказала: — Мой старший брат… Понимаете, Саша, он в тюрьме. А люди, которые в этом виноваты, на свободе. И я не могу с этим смириться… * * * Не хотелось расстраивать девочку, но… Я вздохнула. Большинство родственников склонны считать именно так. «Наш мальчик не виноват, во всем виновны другие…» Хотя сейчас в нашем «министерстве справедливости» творится черт знает что. — Вы мне не верите? Она смотрела на меня напряженно, и на самом донышке ее больших глаз таились боль и обида. — Почему я должна чему-то верить? Вы мне еще ничего не рассказали, — ответила я. — Хорошо же, слушайте… Она встала и подошла к окну. Я видела только ее спину — необыкновенно прямую, как у маленькой балерины. Некоторое время она стояла, будто вспоминая все в подробностях или пытаясь найти нужные слова, чтобы объяснить мне, почему она так уверена в заведомой судебной ошибке. Я терпеливо ждала. — Он оказался там случайно, — сказала она, обернувшись. Теперь взгляд ее прозрачных, светлых глаз был почти умоляющим — пожалуйста, поверьте мне! Я кивнула. Пусть так. — Где? — В том месте, где нашли убитую девушку, — пояснила она. — В Левобережном. Где пляж… Знаете это место? Да, я знала. Но, пожалуй, это все, что мне было известно. История-то произошла слишком давно. До меня, увы, не долетели даже ее отголоски. Восемь лет назад мне было пятнадцать, и криминальная хроника меня абсолютно не интересовала. Поэтому Кате пришлось поведать мне всю историю в подробностях, то есть настолько, насколько ей это было известно. Ведь ей в то время было еще меньше, чем мне. Всего-то восемь лет. * * * Что может помнить ребенок восьми лет? Оказывается, много. Катя помнила не только события, приведшие их семью к нынешнему плачевному состоянию, но и лица людей, по ее мнению, повинных в этом. Жизнь Катюша разделила на две части: черная и белая, улыбающаяся и плачущая — как театральная маска. До Катиных восьми лет семья Чернышовых была вполне счастливой. Двое детей — оба поздние, долгожданные, буквально купались в любви и нежности. Отец Кати работал сначала инженером, потом перешел в частную фирму, поскольку надо было кормить семью, но семья не перешла в разряд «новорусских», и совсем не потому, что достаток был невелик, просто по привычке все сбережения шли на «духовное». Катин отец не мог допустить, чтобы его дети были, как он говорил, «комарами», людьми, не приносящими окружающему миру никакой пользы, поэтому ни один концерт, ни одна новая умная книжка не оставалась незамеченной — он считал, что только на это и стоит тратить деньги. Именно это потом и сыграло негативную роль в судьбе Катиного старшего брата, как она считала. — Если бы у нас было столько денег, как у Старцева или Чеботарева, — мечтательно сказала она, — Лешка был бы сейчас на свободе, а они… Впрочем, тут же махнув рукой, Катя сообщила мне, что она до сих пор помнит праздники детства и благодарна своим родителям за то, что ее детство было таким наполненным. — Я не смогу передать словами, как это было чудесно. Наши походы в театр, на концерты… А вечерами мы могли просто собраться за столом, и самая обычная процедура чаепития превращалась в сказку… Папа был мечтателем и очень любил рассказывать нам про Атлантиду, куда, по его мнению, уходили лучшие… Не то чтобы он хотел сделать из нас оторванных от реальности людей, просто он ненавидел таких, как Старцев, и не хотел, чтобы кто-то из нас был похож на этот типаж, который так распространен в последнее время… А впрочем, что я говорю? Всегда они были. Только раньше выглядели по-другому… Ну не будем об этом. Ведь теперь все иначе. Она махнула рукой, повторила почти шепотом: «Все иначе…», и ее глаза снова померкли — солнце в них погасло. — Потом в Лешкиной жизни появилась эта тварь. Я знаю, нехорошо так говорить о людях, но… Иное определение к этой девице не подходило. Она именно тварь, эта Элла. Даже имя ненатуральное… Элла Ардасова. Катя презрительно фыркнула. — Мой брат всегда тянулся к такому типу людей. Ему наивно казалось, что они наполнены подлинной жизненной энергией, в то время как мы ПРИДУМАННЫЕ. Это были его слова. «Наши родители, Катя, придумали нас с тобой, а до этого — самих себя. Истина в таких, как Элка. Может быть, они циничные и примитивные, но… Они притягивают меня, как сама жизнь, значит, они и есть жизнь…» Так он говорил и маме, когда она высказалась по поводу этой Эллы нелицеприятно… Понимаете, Саша, маме казалось, что Элла просто издевается над ним, но при этом, будучи хищницей по натуре, оценивает, каким он будет супругом. И он ее в этой роли вполне устраивает — как потенциальный «доильный аппарат». Все это она твердо решила высказать, и кончилось это ужасно! Мама до сих пор не может себе простить, ей все кажется, что, если бы она смирилась, ничего не произошло бы. Но я так не думаю. Так вот… Они в тот вечер поссорились, и Лешка заперся в комнате, потому что не хотел с нами разговаривать. Он вынашивал план утром уйти из дома совсем. Навсегда. Так он мне сказал. Обычная туфта — меня не понимают, они оскорбляют мою девушку и так далее… Я пыталась его успокоить, и мне это почти удалось. Он почти поверил мне, что мама и папа не хотят зла ему и его драгоценной Элле, что они к ней привыкнут и все будет хорошо… А ближе к ночи позвонила Элла, и он бросился ей на помощь, сказав мне только, что к Элле пристали какие-то подонки, отняли все деньги и она не знает, что ей теперь делать, поэтому просит его срочно приехать в это дурацкое место, «Веселый дельфин»… Он бросился к ней, еще не зная, что действительно уходит из дома. На-всег-да… Она прервалась: — Можно сигарету? — А не рано тебе курить? — по привычке спросила я. — А работать не рано? — грустно усмехнулась в ответ Катя. — И тянуть на себе больную мать — не рано? Я не смогла ей возразить. Жизнь обошлась с этой девочкой слишком жестоко, чтобы я имела право читать ей нотации. В сравнении с ней ребеночком была я, поэтому я протянула ей начатую пачку. И словно в награду получила следующую порцию этой отвратительной истории, где зло победило, и более того, именно носители зла сейчас неплохо устроились в жизни. * * * Итак, Элла… По словам Кати, она не понравилась ей с самого начала. Леша познакомился с ней случайно — покупал матери подарок ко дню рождения. А Элла этот самый подарок продавала. Так что в результате злосчастный маленький флакон немецкого шампуня оказался с нагрузкой в лице самой Эллы. Некоторое время Леша умалчивал о своей «великой любви», только вести себя стал немного загадочно. Потом вдруг все выяснилось. За завтраком. Леша сообщил им, что сегодня к нему придет «девушка его мечты». И по этой причине он просит их вести себя попроще. Отец, естественно, возмутился, он не мог понять, почему должен вести себя так, чтобы понравиться некой девице, но мать пожалела бедного Лешеньку, успокоила начинающуюся бурю и пообещала Леше, что за вечерним чаем, на который приглашена Элла, не будет разговоров о музыке Марчелло, поэзии Мильтона и прочих непонятных вещах. Отец, правда, ехидно поинтересовался, о чем можно разговаривать — о косметике и колготках? Так он не очень-то разбирается в этих вещах… Леша вскричал, что он не позволит унижать бедняжку Эллочку, которая не виновна в том, что ее интеллектуальный уровень не смог развиться до папочкиного, но его снова успокоили, клятвенно пообещав, что не унизят несчастное создание. — В конце концов, — грустно сказала мама, — красивой девочке не обязательно быть умной… Наивная Катина мама уже вообразила себе писаную красавицу с идеальной фигуркой, — а какой еще она могла представить себе девушку мечты своего сына? * * * В назначенный час в дверь позвонили. — Это она! Леша метнулся к двери, такой трогательный, восторженный, даже отец проникся его состоянием влюбленности и улыбнулся. Они замерли, ожидая увидеть ту, которая заставила этого мальчика сделать первый шаг к взрослению, уверенные, что это замечательная девушка — ведь не мог же Леша, воспитанный на рыцарских романах, красивой музыке и возвышенной поэзии, выбрать себе в Дульсинеи существо, далекое от идеала? Дверь хлопнула. — Здравствуйте, — раздался голос Эллы. Семейство Чернышовых замерло — та, что сейчас стояла на пороге с видом заведомо победительным, отличалась от идеала столь разительно, что удержать выдох разочарования всем, кроме маленькой Кати, было трудно. Катя же просто не смогла сдержаться. В своих фантазиях она уже создала образ прекрасной, изящной феи с огромными зелеными глазами и золотистыми кудрями, но дело было даже не в том, что Элла была низкого роста, приземистая, с коротковатыми и толстыми ногами… Дело было просто в том, что она не была Принцессой. Ее взгляд был полон хищности и цепкости, а надменная улыбка говорила о том, что Элла, увы, относится к разряду тех самоуверенных и тупых особ, которые так не нравились Чернышову-старшему. Но в тот момент никто не мог предположить, что именно сегодня вечером их судьба делает крутой вираж, никто не мог увидеть в вульгарной, но, в общем-то, примитивной и незлобной девице то черное облако, которое навеки изменит их жизнь к худшему… * * * — Так что я ее сразу возненавидела, — мрачно призналась Катя. — Конечно, меня ругали за такое отношение… Пытались объяснить мне, что внешние данные не главное, будто дело было только в этом! Честное слово, я не думала о ее внешности — хотя мне иногда казалось, что она просто ведьма и приворожила моего бедного старшего братца. Как иначе я могла объяснить то, что он всерьез восхищается ею, смотрит на нее открыв рот, ловит каждое ее глупое слово? Вы знаете, потом я узнала, что дети чувствуют все более глубоко, нежели взрослые, и видят скрытое, так вот — я увидела ее СКРЫТОЕ, и дело было не в ее уродливой внешности, нет! В ее уродливой душе… Надеюсь, вы не станете говорить, что жадность, самовлюбленность, тупость — красивые качества? А именно это и наполняло нашу Эллу. Нет, в ней были и забавные черты, например, она плакала, когда смотрела мелодрамы, и это было мило и смешно, но… Я никогда не забуду ее взглядов украдкой — мне кажется теперь, она подсчитывала, сколько мы стоим, и заранее прикидывала, сколько у нас можно будет оттяпать… Но, что бы мы все ни думали, мой брат был влюблен, ничего этого не видел и все глубже погружался в подчинение этой странной особе. Теперь от нас тоже требовали восхищения, мы были обязаны признавать ее красоту, ум и так далее — качества, которых не было в помине, но о которых наша Элла мечтала. Но я увлеклась, да? Наверное, вам все это неинтересно… — Нет, что ты, — возразила я. — Так что же там произошло? — Я не знаю. Однажды вечером, очень поздно, раздался звонок. Взволнованный голос Эллы попросил к телефону Лешу. Мне строго-настрого запрещалось даже находиться рядом во время их разговоров, поэтому я просто передала ему трубку и ушла в свою комнату. Через несколько минут послышался мамин голос — она говорила на повышенных тонах, что было достаточно непривычно. Знаете, мне показалось даже, что она неприлично визжит. «Ты никуда не пойдешь!» Он что-то ей ответил, тихо, я не расслышала… Папы дома не было — он был в командировке, как назло… Мама пыталась еще как-то убедить Лешу, но у нее ничего не вышло. Я выбежала из комнаты на шум и спросила у Леши, что происходит. Тут-то он и сказал мне наскоро об Эллиных проблемах. И хлопнул дверью. Я вышла на кухню и увидела маму, она сидела у окна и плакала. «Что случилось?» — спросила я. Она отмахнулась от меня и пробормотала: «Только тебя мне и не хватало…» Она просидела так до самого утра. А утром позвонили и сказали, что мой брат арестован. Он обвиняется в… убийстве. * * * Дальнейшие события напоминали страшный сон. Арест, следствие, суд. Все усилия были напрасны — Алеша Чернышов был обнаружен рядом с убитой Эллой Ардасовой, в руке он держал орудие убийства, то есть опасную бритву, которой было перерезано горло девушки, и показания единственных двух свидетелей — Старцева Дмитрия и Чеботарева Леонида — убедили суд в его виновности. Вот эти-то Старцев и Чеботарев не давали покоя Кате. — Понимаете, Саша, я тогда мало что понимала, но я помню, что однажды я шла по улице, я даже помню, что было солнечно, радостно, я купила мороженое, и вот тут я их увидела… Этих двоих. Они стояли и разговаривали с Эллой. И Старцев обнимал ее за плечи, понимаете? Обнимал и шептал ей что-то на ухо… Она меня не заметила и довольно громко рассмеялась, сказав: «Ну, если мальчики угостят вином…» А потом обернулась, и наши глаза встретились. Она помрачнела и попыталась высвободиться из объятий Старцева, что-то пробормотала в ответ на мое «здрасьте», но я еще не придала этому значения. Так вот, потом эта парочка утверждала, что Эллу они не знали, на пляже оказались случайно, там они и услышали женский крик и пошли туда, и застали ужасную картину — мой брат с опасной бритвой в руке и убитая Элла… Я пыталась рассказать о том, что они были знакомы, но… Кто поверит ребенку? Тем более что брата этого ребенка обвиняют в убийстве? Все улики были против моего брата, а против них — ни одной. Я не знаю, что между ними произошло, но я уверена, что мой брат ни при чем! Уверена в этом так же, как и восемь лет назад! Она снова потянулась за сигаретой и немного успокоилась. — Мой отец умер через шесть лет. Он сильно сдал, а мама… О, она заболела сразу, как только все это случилось. Так что я уже два года работаю — продаю газеты и журналы, мы едва сводим концы с концами, да еще приходится ездить к Лешке… Еще семь лет. Я не выдержу. Но еще труднее выдерживать это ужасное знание — что истинные виновники живы-здоровы, они процветают… Скажите, Саша, справедливости нет в нашем мире? * * * Ну что я могла ответить? Иногда я и сама задавалась этим вопросом — есть ли она? Нужна ли она кому-нибудь? История, рассказанная мне Катей, была печальной и в то же время… Я посмотрела на Ванцова. Он едва заметно пожал плечами. «Я не знаю, насколько ее вера в невиновность брата оправданна», — говорил его взгляд. — Вы давно знакомы? — спросила я их. — Нет, — покачала головой Катя. — Мы познакомились неделю назад. Но, наверное, нас с Алексеем Васильевичем свела судьба… Может быть, богу наконец-то надоело смотреть на мои несчастья? «Ну да, и поэтому он решил повесить на мои хрупкие плечи твои проблемы», — подумала я. — Я не уверена, что смогу тебе помочь, — призналась я. — Расследовать это дело… Восемь лет прошло. Это нереально… Если не смогли тогда, по свежим следам, то я же не гений, честное слово! — Тогда я убью их, — спокойно улыбнулась девочка. — Потому что этого нельзя допустить — чтобы убийцы жили припеваючи, а наша жизнь походила на кошмар… Ну и что мне было делать? — Подожди, — попробовала я остановить ее. — Я попытаюсь. Но не уверена, что у меня что-нибудь получится… — Спасибо, — выдохнула Катя. В ее глазах появилась надежда. Приятно, конечно, но я этой надежды не разделяла. В тот момент эта надежда казалась мне глупенькой, детской иллюзией, не более того. Я же не из тех людей, которые относятся к себе серьезно… Глава 3 — Леонид Александрович… Это не секретарша Людочка — сама грубая реальность вторгалась в мечты Леонида Чеботарева. Ничего не меняется — это его кабинет, на стенде горделиво торчат пачки сигарет, которыми торгует фирма «Полет», перед глазами — монитор, быстро сменивший картинку на «меню», и то, что от него сейчас хотят, вовсе не совпадает с его желаниями. Увы… Чеботарев вздохнул. Даже его внешность была совершенно не такой, о какой он мечтал. Мысленно Чеботарев видел себя высоким, поджарым, светловолосым, с надменным и скептическим взором, но зеркало не собиралось обманывать его. Из зеркала на Чеботарева смотрел маленький толстый очкарик с ранними залысинами, и никакой надменности во взгляде не было — да и откуда ей взяться, если Леонид Александрович был подкаблучником, верным рабом своей супруги Ирины Львовны, женщины властной и решительной. Ирина Львовна работала тут же, бухгалтером, поскольку оставить своего супруга без присмотра не могла, зная романтичность и странность его натуры. Дело было даже не в секретарше и хорошеньких менеджершах, хотя и эти склонности не были тайной для Ирины Львовны. Она не могла бы сказать, что ей неведомы муки ревности, но она бы куда охотнее согласилась испытывать их, чем свой постоянный страх перед страстным увлечением своего супруга. Дело в том, что Леонид Александрович мнил себя Художником. Именно так, с большой буквы. Не то чтобы Ирина Львовна не поощряла художников вообще — она ничего не имела против них. Более того, если б Леонид Александрович занялся какими-нибудь пейзажами, она была бы счастлива! Но он не собирался рисовать пейзажи. И портреты его тоже не интересовали. Кумиром Леонида Александровича был некий Дэвид Линч. И вот тут придется пояснить, какое отношение к увлечению господина Чеботарева живописью имел этот кинорежиссер и почему это так пугало его достойнейшую во всех отношениях супругу. * * * Когда Ирина Марченко познакомилась на студенческой вечеринке со своим будущим мужем, он показался ей удивительно тихим, спокойным и покладистым человеком. То, что он не отличался ни красотой, ни ростом — разве это так важно? Сама Ирина была довольно невзрачной, так что какие ж могут быть претензии? Правда, когда их роман был в самом разгаре, Иринина подружка Леля Табачникова отвела ее в сторону и, сделав страшные глаза, спросила, хорошо ли она знает Ленечку Чеботарева. Ирина заверила ее, что уже неплохо понимает Леню и ей он кажется очень милым и порядочным человеком. «Про него говорят ужасные вещи, — сказала Леля. — Говорят, он… Ну, как бы это выразиться… Немного НЕАДЕКВАТНЫЙ». Ирина была девушкой не обидчивой, но в тот день она серьезно обиделась на Лелю. Они даже рассорились, тем более Леля намекнула, что в «прошлом у Ленечки некая страшная и темная тайна». Тихий Ленечка с вечной улыбкой невинного ребенка на устах (уже через пять лет супружества Ирине Львовне, правда, эта улыбка перестала нравиться, более того, начала напоминать ей усмешку дебила) совершенно не ассоциировался в ее воображении со злодеем, поэтому Ирина отмахнулась и заявила подруге, что та ей просто завидует. Более того, по строгому Ирининому убеждению, говорить о людях гадости за спиной — это так неэтично, что она не знает, как ей теперь относиться к бывшей лучшей подруге. Ленечке она об этом разговоре не сказала. Не в ее правилах было обсуждать сплетни, тем более с человеком, о котором эти сплетни распространяются. А через несколько месяцев они поженились, несмотря на недовольство Ирочкиных родителей, которым отчего-то Ленечка тоже сразу не понравился. Впрочем, это Ира понять могла — ее отец был уверен, что где-то за углом его ненаглядную доченьку поджидает писаный красавец на белом «Мерседесе», с охапкой роз и путевкой на двоих в Италию, посему приведенный жених, совершенно не похожий на созданный идеал, вызвал у него негативную реакцию. Правда, он все-таки помогал им, пока был жив, да и после его смерти Ирине Львовне оставлено было неплохое наследство, на которое, собственно, и была открыта процветающая ныне фирма. Но тем не менее он никогда не был близок с Леонидом, и их отношения до самой смерти Льва Владимировича оставались более чем прохладными. Мать же честно пыталась понять дорогого сердцу дочери Леню — вела с ним светские беседы, благо женщина она была эрудированная, преподавала на филологическом факультете такой сложный предмет, как старославянский язык, но на все ее попытки разговорить загадочного толстячка он отвечал своей детско-дебильной улыбкой, в которой бедная женщина все чаще угадывала безжалостный приговор своему интеллекту — увы, она по наивности и представить себе не могла, сколь суров он был! Если ей казалось, что Леонид почитает ее наивной и старомодной, как ее старенький сервант, она ошибалась. Леонид считал ее просто дурой, но умело скрывал свои мысли под мерцанием улыбки. Как бы то ни было, Аделаиде Аркадьевне скоро надоело это непродуктивное общение, и она оставила свои попытки, наконец-то осознав их тщетность. А уж когда старшая дочь Инна вызвала ее к себе в Натанию, она с радостью согласилась на отъезд, хотя и с некоторой грустью — будущее младшей дочери Ирины уже давно к тому времени виделось ей счастливым и безоблачным. * * * Так вот, о Линче… Ирина Львовна страсти этой не разделяла, хотя честно посмотрела все серии «Твин Пикс», включая и сам фильм. Музыка — да, музыка из фильма ей нравилась. Но почему ее маленький и скромный супруг так был озабочен убийством Лоры Палмер, она понять не могла. Не то чтобы Ирина Львовна была примитивной личностью, вроде бы таковой ее не считали окружающие, скорее уж они так относились к Леониду Александровичу, но фильм ей не понравился. А уж «Человека-Слона» она не поняла совсем. Когда она смотрела «Синий бархат», она с трудом сдерживала тошноту. Но на вкус и цвет товарищей нет, ведь так? Кроме того, Ирина Львовна не считала свое мнение истиной в последней инстанции, если ее мужу это нравится, пускай себе смотрит. Каждому свое, считала Ирина Львовна и просто уходила, когда в голове ее мужа появлялась идея посмотреть еще разок какую-нибудь серию «Твин Пикс». Благо дел по дому хватало, хотя и не было у Чеботаревых детей… Конечно, сама Ирина Львовна предпочла бы Линчу двух симпатичных детишек, но так было до определенного момента. Дело в том, что любая тщательно созданная и продуманная идиллия имеет обыкновение превращаться в простую, глупую реальность. У Ирины Львовны такой момент тоже наступил. Только вот ее идиллия превратилась в кошмар… * * * Это произошло так внезапно и странно, как, в общем-то, и происходят все открытия, неважно, приятные они или нет. Чеботарев простыл, у него начался бронхит; разумеется, у такой крупной личности не могло быть простенького ОРЗ, и Ирина Львовна была рада, что это не воспаление легких. Чеботарев укрылся в своей комнате, как в убежище, и сидел дома на больничном, предоставляя Ирине Львовне самой разбираться с не вовремя заявившимися в фирму налоговыми инспекторами. К тому времени у Чеботарева уже обнаружился недюжинный, по его мнению, талант художника. Собственно, обнаружился он благодаря статье о Линче в еженедельном журнале. Прочтя, что его идеал не чуждался и изобразительного искусства, Чеботарев решил и тут не отставать от кумира. Правда, его картины Ирине Львовне не нравились — она не могла понять, почему Чеботарева вдохновляют странные обнаженные барышни зеленого цвета, при виде которых ей приходили на ум воспоминания о посещении городского морга. Но она скрывала свое мнение, боясь опять услышать нелестные слова о степени своего умственного развития, а еще больше — увидеть, как глазки за толстыми линзами очков сужаются, а пухлые губы становятся узкими, кривясь в презрительной усмешке. Она уже не помнила, зачем он понадобился ей в тот день. Но только набрав раз восемь свой домашний номер и выслушав длинные гудки, она разволновалась — накануне у него была высокая температура, и утром, когда она уходила, он выглядел ужасно: был бледен и едва держался на ногах. Нехорошее предчувствие кольнуло ее в сердце. Конечно, ей стало не до работы. Помучившись немного, она рванула домой, дрожащими пальцами открыла дверь, а воображение уже рисовало страшные картины — Ленечка лежит, бездыханный, и она успевает только принять его последнее «прости»… В квартире царил обычный кавардак, а из «мастерской» доносились звуки музыки из «Твин Пикс», причем музыка так гремела, что бедной Ирине Львовне стало окончательно не по себе. Однако она собралась с силами и открыла дверь, да и застыла, ибо увиденное повергло ее в еще более глубокий шок, чем ожидаемые «ужасы». Ленечка стоял перед мольбертом, перед ним была большая кастрюля, из которой он доставал «материал», на губах сияла безмятежная улыбка, в этом антураже показавшаяся Ирине Львовне зловещей, а руки Ленечки были… Воспоминание об этом до сих пор заставляло Ирину Львовну бледнеть и инстинктивно подносить к губам раскрытую ладонь, словно пытаясь сдержать крик ужаса, который, впрочем, и сам не мог вырваться — настолько оглушительным было впечатление от увиденного. Не стоит думать, что Ирина Львовна была слабонервной женщиной. Как бы вы сами почувствовали себя, доведись вам увидеть своего супруга с руками, до самых локтей обагренными кровью, безмятежно насвистывающего мелодию из «Твин Пикс» и приклеивающего к холсту лапку кролика? * * * Лечение Леонида Александровича, естественно, держалось в тайне. Для окружающих утомленный трудами праведными господин Чеботарев отдыхал на Мальдивах. Правда, слухи о его истинном местонахождении бродили по офису, перетекая от одних ушей к другим, обрастая новыми подробностями, но Ирина Львовна всем своим видом показывала, что все это ложь, а уж держать себя в руках она умела. Хотя, оставаясь одна, она все-таки заходила в ту комнату, смотрела на ужасные картины, читала этот треклятый журнал, где рассказывалось о подобных же экзерсисах «гения Линча», и начинала — о нет, не плакать… Она начинала дрожать, будто ее члены отказывались подчиняться и у нее начиналась пляска святого Витта. Эти два месяца показались ей самыми долгими и изнурительными — она ждала, когда его выпишут, ждала только затем, чтобы задать ему один-единственный вопрос, не дававший теперь ей покоя. К сожалению, она не могла спросить об этом у Лели — год назад Леля умерла от рака, а другие ее однокурсники вряд ли помнили хоть что-то о тайнах невзрачного коротышки Чеботарева. Но два месяца прошли, он появился на пороге, все так же сияя своей детской, безмятежной улыбкой, и она не решилась спросить. Правильнее было бы сказать так — она не была еще готова получить ответ, поэтому вопрос отпал сам собой. Просто она вдруг поняла — ей очень важно, чтобы он был рядом. Неизвестно почему, но этот странный человечек был ей дорог. Ирина Львовна сама удивилась этому чувству, но… Оказывается, она все еще была влюблена в Леонида Александровича Чеботарева, и разве могла встать на пути у высоких чувств какая-то страшная тайна из чеботаревского прошлого? * * * — Леонид Александрович, вас к телефону. Он поднял трубку. — Спасибо, Людочка, — прошептал Чеботарев одними губами, сложив потом их трубочкой — как бы посылая симпатичной Люде воздушный поцелуй. Она покраснела, в глазах зажглись искорки, но он немедленно укрылся под своей наивной улыбкой. Ох, как же она хороша! Мысленно он уже представил ее… Впрочем, нет! — Чеботарев слушает… А ведь как она была бы хороша! Фантазии побеждали, подчиняя себе мысли, но он помнил о доме. Он должен был держать себя в рамках, потому что его жизнь зависит от Ирины, как бы иногда ему ни хотелось вырваться из ее цепких объятий. Вот если бы Ирины не было… Он закрыл глаза. Представлять Ирину мертвой было самым приятным «искушением». Так Чеботарев называл свои фантазии. «Искушения». Собственно, и святой Антоний ведь испытывал подобное? — Чеботарь, привет. Ну вот. Старцев всегда звонил не вовремя. Некоторое время они не общались, каждый шел своим путем… Но однажды случай снова свел их вместе, и Чеботарев был даже благодарен этому случаю — по крайней мере, Старцев помогал ему деньгами, у него-то дела шли успешно. — Привет, — отозвался он. — Как дела? — Все нормально, — ответил Старцев. — Хотел пригласить тебя с женой на свой день рождения. Ты как? Прикинув, Чеботарев решил, что это неплохая идея. Они ведь так редко выходят в свет! Ирина будет рада. — Конечно, Дим. Мы придем. Надеюсь, твоя невеста… — Будет, будет, — договорил за него самодовольно Старцев. — Так что не занимай субботу делами. Но я надеюсь, мы еще встретимся до субботы. — Когда? — Да хоть сейчас, — рассмеялся Старцев. — У меня пива целый холодильник… Он очень хотел к Старцеву. Но на пороге уже стояла Ирина, и он, вздохнув, отказался. — Давай в другой раз. — Бог ты мой, Чеботарь, неужели и я когда-нибудь буду так же подчинен женщине? — угадал Старцев причину отказа. — Скорее, чем ты думаешь. — Не дождетесь, — заверил его Старцев. — Это Юлечка будет меня бояться. Ты ведь меня знаешь, а? Чеботарев знал. И не сомневался, что уж Старцев в отличие от него найдет способ заставить Юлю уважать себя. Нисколько не сомневался… Глава 4 — Ты сошла с ума… Удивительно, как быстро мои гордые планы обрушились под действием ледяного взгляда Ларикова! — Почему? Я еще пыталась сопротивляться, но уже понимала — меня ожидает полное поражение. — Потому что это нереально. Он просто растерзал меня этой фразой, бросив ее, как гранату. Остались от Сашеньки рожки да ножки… — То есть? Я не сдавалась. Где-то стояла под палящим солнцем Катя и торговала газетами. Катя нуждалась в моей помощи точно так же, как и я нуждалась в Катиной. — Ты собираешься найти улики, которых не нашли восемь лет назад? Он невесело засмеялся. — Котенок, милый ты мой, это же полный бред! Ничего не получится, обойди ты весь этот чертов пляж раз тысячу, там уже ничего нет… Свидетелей тоже нет, поэтому — увы! Зачем совершать действия, обреченные на провал? Я понимала, что он прав. Мне и возразить ему было нечего. Мой единственный аргумент был слишком беззащитен — Катя. — А как же Катя? Я обернулась. Лиза оторвалась от одноименного журнала и пилила Ларикова взглядом. — Я все слышала. Лариков, ты собираешься оставить все как есть? То есть два этих урода будут по-прежнему наслаждаться жизнью, Катя мирно ожидать брата, который вряд ли выйдет после пятнадцати лет нормальным человеком, и мы все это воспримем как данность? — Что ты этим хочешь сказать? — То, что Сашка права. — Лиза отшвырнула журнал и закурила. — Если мы все это оставим, грош нам цена… — Что ты предлагаешь? — Пока ничего, — пожала она плечами. — Вот подумаю, тогда предложу. Конечно, искать улики нет смысла. Но и без улик можно допереть, кто убийцы… — А дальше? Ты поиграешь в инспектора Варнике, вычислишь, что убийцы и есть Старцев и Чеботарев, и как потом? Придешь и облагодетельствуешь своими логическими умозаключениями прокуратуру? — Ой, Ларчик, не надо, — поморщилась Лиза. — Я не такая уж дура. У меня нет святой веры в родную юстицию… — Конечно, нет, — съехидничал Ларчик. — Ты вообще ужасная авантюристка. — И слава богу, — проворчала Лиза. — Две авантюристки вполне способны придумать что-нибудь интересное… — У двух авантюристок, между прочим, есть работа, — напомнил Лариков. — Бегать за этой вульгарной толстухой Рамазановой? — округлила глаза Елизавета. — Скука смертная… — Зато денежки платят… — Ты меркантилен до пошлого, — заметила Лиза. Кажется, они были близки к ссоре. Я наблюдала за их перепалкой, а сама прикидывала в уме, какое впечатление произведет на эту «сладкую парочку» мой план. Лариков, конечно, взовьется, как пионерский костер. А Лиза… Лизе понравится. Поэтому я решила рискнуть. — Если улик нет, — начала я, — можно их сфабриковать. Они развернулись в мою сторону и замерли. В глазах Ларчика полыхали начатки пионерского костра, а в Лизиных присутствовал явный интерес. — Что? — переспросил Лариков с угрозой. — С-фаб-ри-ко-вать, — повторила я и улыбнулась им обоим с обезоруживающей невинностью. — Думаю, это будет не самое трудное дело на свете. * * * Реакция у них была разная. Понятия не имею, как они умудряются сосуществовать? Такие разные люди… — Я же говорю, она сошла с ума, — простонал Лариков. Лиза же ничего не сказала, явно обдумывая мое сумасшедшее предложение. — А ты понимаешь, что это криминал? — не унимался Ларчик. — И вообще — как ты это себе представляешь? Как ты будешь подсовывать им свои улики? — Это только часть моего предложения, — скромно сказала я. — Еще их можно круто достать… Чтобы кто-то из них не выдержал и раскололся… Это вообще просто. Только нужно присмотреться к ним, подобраться поближе для начала, а потом колоть. Ну, если не получится, придется фабриковать улики… — О господи! — Лариков смотрел на меня глазами, полными отчаяния. — Кого я принял когда-то на работу? Как в твою голову приходят подобные мысли? — Да ну тебя, — отмахнулась Лиза. — Если бы мы все делали в рамках твоей занудной законности, ни фига бы нам не удалось раскрыть! Ты и сам говорил, что наш закон нередко куда более благоволит к преступникам, чем к жертвам… Лариков вскочил. — Так, — сурово сказал он, сверкая очами на нас обеих. — У вас есть Рамазанова? Есть. Никто никакими другими делами не занимается… Вы поняли? Мы переглянулись. Кажется, наш босс в гневе. Я собралась немедленно ответить ему в том же стиле, но Лиза меня опередила. Она незаметно подмигнула мне и, скорбно вздохнув, ответила: — Поняли, Андрей Петрович… Бум заниматься Рамазановой. Все как скажете, Андрей Петрович… Он посмотрел на нее с откровенным подозрением. — Если я узнаю, что вы шебуршите за моей спиной… — угрожающе начал он. Но Лиза скорчила невинную рожицу и протянула: — Да как можно так о нас думать, Андрей Петрович! Мы немедленно отправляемся охотиться на гражданку Рамазанову, можете не сомневаться! — Я проверю, — пригрозил Лариков. — Хоть поверьте, хоть проверьте, — пропела Лиза. — Андрюш, не надо только разыгрывать из себя прокурора, ладненько? Мы все поняли. Рамазанова так Рамазанова… Можешь не волноваться — никто не будет заниматься фабрикованием улик. Клянусь тебе. Своими новыми джинсами… — Все под твою ответственность, Елизавета, — проворчал он. — Ты старше, тебе и отвечать за эту маленькую авантюристку… С этими словами он оставил нас в покое, то бишь отправился по своим личным делам. — Уф! — выдохнула облегченно Лиза. — Ты что, серьезно с ним согласилась? — почему-то шепотом спросила я. — Радость моя, я никогда не отказываюсь от шанса развлечься, — хмыкнула она. — Честно говоря, я начинаю засыхать на этой гребаной работе с тупыми слежками… Так что лично я ни от чего не отказывалась… Просто не надо травмировать психику моего будущего супруга — ему предстоит прожить со мной какое-то время, что, согласись, уже унесет из его организма огромное количество клеток… Поэтому пока я намерена оберегать его. К тому же мы вполне справимся без него. Ты со мной не согласна? — Согласна, — кивнула я. Только вот понять, что Елизавета замышляет, я еще не могла. Тем временем наша красавица, напевая песенку «Я думал, будет хорошо, а вышло не очень…», снаряжалась по высшему разряду. Запихнула в карман маленький фотоаппарат, затарилась парой «жучков» и, все еще мурлыча себе под нос, засунула в карман моточек цветной проволоки. Зачем ей была нужна проволока? Я спросила и получила загадочный ответ: «На всякий пожарный случай». После этого она сочла себя вполне готовой, впрочем, нет, хлопнув себя по лбу, она быстренько вернулась в комнату и добавила к своему боевому снаряжению еще и «уоки-токи». — У меня память плохая, — сообщила она. — Кажется, теперь все. Пошли. — Куда? — поинтересовалась я. — К твоей Кате, — ответила она. — А потом… Потом посмотрим, кто из двоих «иксов» нас заинтригует больше… * * * Катя стояла рядом с яркой выставкой газет и журналов. Покупателей у нее не было, и она воспользовалась передышкой, чтобы запихнуть в себя пирожок. Вот тут-то мы и появились перед ней. Она отчего-то ужасно застеснялась, попытавшись запихнуть треклятый пирожок целиком. — Привет, — сказала ей Елизавета. — Нельзя так обращаться со своим бедным желудком… Кажется, ты всерьез вознамерилась приобрести хорошенькую язву желудка. У нашей Елизаветы есть один талант — она общается с людьми так, словно знакома с ними лет сто и вообще они расстались только накануне. Эта черта нередко делает ее незаменимой. Люди сразу подпадают под ее скромное обаяние, вот и Катя немедленно прониклась к Елизавете симпатией и широко улыбнулась. — Я не могу это оставить, — обвела она рукой стенд. — Мы постережем, — сурово ответила Елизавета. — Да ладно, — махнула Катя рукой. Я догадалась, что у Екатерины попросту нет денег. Елизавета тоже об этом догадалась и, посмотрев на нас, сказала: — Сашка не завтракала. Так что, девочки, валите в «Бургер Ройялс», я вас подожду. Сашка, вот деньги… — У меня есть, — попыталась я отпихнуть протянутую сотню. — Дитя, прекрати перечить старшим, — ответствовала Елизавета. — Это лариковские деньги. После его сегодняшнего отвратительного поведения прожрать их — твоя святая обязанность. — Нет, — мотнула головой Катя. — Я не могу оставить рабочее место… Вдруг явятся покупатели. — Ничего, — рассмеялась Елизавета. — Я смогу от них избавиться… Я хорошо стреляю. Если наша Лиза входит в раж, ее шуточки переходят все границы. Но, к моему удивлению, Екатерина рассмеялась и согласилась прожрать лариковские деньги. Так что мы отправились в сторону маленькой закусочной с манией величия, где на грязном стекле гордо пламенели буквы «БУРГЕР РОЙЯЛС». * * * Екатерина выглядела бесконечно уставшей. Под глазами залегли круги — свидетельства бессонной ночи… — Что-нибудь случилось? — спросила я. — Мама, — вздохнула она. — Сегодня ночь выдалась беспокойной. Понимаешь, у нее это иногда случается — она вбивает себе в голову, что Лешка должен вернуться в определенный день, и она весь этот день сидит у двери, а когда эта чертова дверь не открывается, с ней случается приступ. Я боюсь, что однажды ее просто заберут в больницу и она не вернется… Тогда я уже не смогу все это выдерживать. — Надеюсь, скоро все это кончится, — фраза у меня получилась не очень уверенной. — Надеюсь, — сказала Катя. — Еще семь лет, и все действительно закончится… Хотя ярлык родственников убийцы будет висеть на нас постоянно. Например, я — сестра убийцы. От меня даже в школе шарахались… Сестра того самого Чернышова. — Послушай, ты не должна думать об этом, — запротестовала я. — Я не хочу об этом думать. Само собой получается. Вертится в голове и не уходит. Потому что иногда я вдруг начинаю соглашаться со всеми, будто они правы и Лешка действительно убил Ардасову… — Ладно, Екатерина, мы разберемся. — Алексей Васильевич тоже так говорит, — усмехнулась Катя. — Значит, так оно и будет. Если ты вправе не доверять нашему опыту, то уж у Лешеньки-то с опытом все в порядке! — Мне очень хочется вам верить, — сказала она тихо. — Но мы восемь лет пытались что-то доказать — и все было безрезультатно. — Значит, именно теперь результат может появиться, — самонадеянно сказала я. Мне очень хотелось в это поверить. И убедить в этом девочку, отчаявшуюся и потерявшую надежду на справедливость. Хотя иногда я и сама ее теряла. Эту самую надежду. * * * Мы вернулись, можно сказать, к шапочному разбору. Вокруг Елизаветы толклась толпа покупателей, и она задушевно и бодро рекламировала оставшуюся печатную продукцию. — Да вы просто оторваться не сможете, такая это газета, — уверял наш новоявленный гений торговли пожилого джентльмена, протягивая ему «СПИД-инфо». — Здесь все самое необходимое… Еще прибежите ко мне за новым номером, вот увидите… Какой-то ошеломленной даме в турецком блестящем прикиде эта нахалка всучила не только газетку с программой, но и дорогущий «Караван историй», заверив ее, что она не сможет заснуть без этого журнала. — Вы рано пришли, — сказала она нам. — Еще пятнадцать минут, и я бы распродала все. — Как это у тебя получается? — недоумевала Катя, остолбенело рассматривая наполовину опустевший стенд. — Секрет личного обаяния, — подмигнула Елизавета и тут же заголосила, увидев новую жертву. — Молодой человек, не проходите мимо своего счастья! Ну, посмотрите сами, молодой человек — три красивые молодые леди, совершенно одинокие, стоят и ждут вашей улыбки! Одной улыбки, не больше того! Он остановился и серьезно рассматривал нас. Парень был что надо. Я не смогла сдержать вздох восхищения — мало того, что он был красив, как юный бог, он еще и полностью отвечал моему идеалу. Высокий, с длинными волосами светло-пепельного цвета, с большими серыми глазами… «Он не подойдет, — сообщил мне внутренний голос. — Нужны вы ему, такому красавцу!» Он подошел. И сейчас смотрел не на Елизавету — на меня, отчего я впала в полное уныние, я же не такая красотка, как Лиза. «Наверное, он рассудил, что именно я и торгую тут газетами», — печально подумала я. Иначе чего ему меня так пристально рассматривать? — Дайте «Формулу-один», — сказал он Елизавете, по-прежнему изучая мою веснушчатую физиономию. — Я вас где-то видел… Последнее адресовалось мне. — В рекламе шоколадок «Нестле», — буркнула я, покраснев. — Я иногда прикидываюсь младенцем. — Кажется, вы им всегда прикидываетесь, — рассмеялся он. — Но беда в том, что я не смотрю рекламу. Я вообще никогда не смотрю телевизор. Так что я вас видел в более симпатичном месте… Вот только где? «Для такого красавчика немного банальный способ знакомства», — подумала я. Мог бы изобрести что-нибудь поинтереснее… — Кстати, меня зовут Фримен, — сказал он. — А вас? Теперь я поняла, где он меня видел. Уж Фримен был личностью достаточно известной в наших кругах! Самой загадочной и самой обаятельной… * * * О Фримене ходили легенды. Его страсть к свободе переходила границы дозволенного. Его способность жить по собственному усмотрению, совершенно наплевав на мнение окружающих, у кого-то вызывала отвращение, но у большинства — восторг. Если бы я была мистиком, я наверняка воскликнула бы: «Мне послал вас сам господь!» Но в тот момент я забыла о деле, потрясенная тем, что передо мной стоит живая легенда, и эта легенда рассматривает меня с интересом, заставляющим меня трепетать от восторга. Сейчас я объясню, почему появление Фримена можно было расценить как проявление божьей помощи. Фримен, как я уже сказала, был легендарной личностью, и услышала я о нем первый раз от Пенса. И фраза была адресована нашему общему знакомому Витьке, у которого были крупные неприятности с двумя местными «шестерками». Кажется, Витька влез в долги, и ему включили «счетчик». Витька был в отчаянии — он даже собирался продать свой «Харлей», и тут Пенс посоветовал ему обратиться к Фримену. Добавив при этом, что только такой Робин Гуд местного масштаба может решить эту проблему. И, насколько я знаю, он ее действительно быстро разрешил. Дело в том, что Фримен на досуге развлекался как раз тем, чем собирались заняться сейчас мы. То есть устанавливал торжество справедливости. Но об этом я, как Скарлетт, подумала уже «завтра». А в тот момент я эгоистично таращилась на легендарного красавца и упивалась тем, что его драгоценное внимание направлено на мою более чем скромную особу. * * * — Сашка, ты, кажется, увлеклась… Лиза угрожающе сдвинула брови, пытаясь пробудить во мне остатки здравого смысла. Ее злой шепот вернул меня в реальный мир, и я даже испугалась, что Фримен исчезнет — попросту развеется, как сон, как утренний туман. Но, наверное, это в планы Фримена не входило. Он по-прежнему стоял передо мной и улыбался. — Я вспомнил, — объявил он. — Конечно, я видел вас вместе с Пенсом. Вы — та самая Сашенька Данич. Можно сказать, легендарная Саша. Я ведь прав? Вот тебе и здрасьте, подумала я. Оказывается, это не он ходячая легенда, а я. Интересно, какие же слухи сочиняются обо мне? По моему строгому убеждению, легендарной во мне могла быть только моя глупость. Или наивность. Ах да… Мама еще прибавила бы лень и бестолковость. — Очень рада, — сказала я, пытаясь изобразить улыбку. — Хотя я бы скорее отнесла к легендарным личностям именно вас. — Ну, в большинстве своем то, что про меня рассказывают, — полный бред, — рассмеялся он. — Я прост до примитивности… Кстати, как поживает наш общий друг Пенс? — Нормально он поживает, — сказала я. — Сегодня мы как раз собираемся с ним опробовать его новый байк. Хотите с нами? Слова вырвались у меня раньше, чем я их обдумала. Впрочем, со мной это часто случается. — С удовольствием, — согласился он. Вот так неожиданно для себя я совершила полезное деяние — хотя, на взгляд Лизы, это было совершенно глупое деяние. Я договорилась о встрече с Фрименом, и вы позже поймете, какой своевременной оказалась эта случайная встреча. * * * День прошел не так продуктивно, как нам с Лизой хотелось бы. Катя повторила свой рассказ, на этот раз специально для Лизы, потом мы расстались с ней и теперь сидели и курили на лавочке в парке, причем энтузиазма у обеих поубавилось, но никто не спешил в этом признаться. — Да уж, — наконец нарушила тишину Лиза. — Можно вынашивать целые букеты светлых идей, но все они никуда не годятся, если мы не найдем одно свежее и крайне необходимое решение. — Как нам подобраться к этим типам, — кивнула я. — Я сама об этом думаю… Ну, предположим, с их адресами нам поможет Ванцов… — Шикарно! — обрадовалась Лиза. — Если он нам поможет, дальнейшие перспективы наших интриг становятся более радужными… — Что ты хочешь этим сказать? — Ну, дальше мы сможем узнать о наших мальчиках немного побольше, чем нам известно сейчас. Например, какие у них слабости? — Они любят убивать женщин, а потом вешать это на третье лицо, — мрачно фыркнула я. — Кажется, это их основная слабость. — Вообще я бы дорого дала за то, чтобы узнать, что же произошло восемь лет назад на этом долбаном пляже… — задумчиво сказала Лиза, рассматривая носок своей туфельки, будто именно оттуда она ожидала поступления откровений о злосчастной ночи. — Как ты думаешь, Ванцов нам в этом сумеет помочь? — Надеюсь, — в моем голосе было не так уж много уверенности. — Хотя бы в том виде, в каком это преподносилось суду, — продолжала мечтать Лиза. — Например, почему эта Ардасова позвонила Леше? Что за отношения у них были? — Можно узнать еще и от непосредственных участников событий, — подумала я вслух. — То есть от самих Чеботарева и Старцева… Тем более что мы как раз собирались подобраться к ним поближе… — Можно, — согласилась Лиза, — только усилий придется приложить немало. Думаю, эти воспоминания не из тех, какими они согласятся поделиться… Она взглянула на часы и присвистнула. — Не свисти, а то нам не заплатят, — машинально остановила я ее. — Если мы не поторопимся, так оно и будет, — заметила Лиза. — Время уже три часа, а Рамазанова еще не охвачена нашим с тобой вниманием… Лариков изрядно разозлится, поэтому пошли… Делать было нечего. Хотя Рамазанова интересовала меня так мало, что… Ну, в общем, она меня не интересовала совсем. Скорее раздражала. Моталась туда-сюда, без четко выраженной цели — у меня создалось впечатление, что она просто старается истратить как можно больше денег своего супруга, причем тратит их в самых бестолковых местах. Никаких любовников на горизонте не появлялось, так что все было скучно до отвращения. Правда, я немного удивилась ее покупке вентилятора в такую промозглую погоду — но если учесть, что до этого она приобрела купальники, эта женщина не собиралась сдаваться перед объективными трудностями. Она готовилась к жаркому лету и делала это очень скрупулезно, не размениваясь на измены. Поэтому до конца рабочего дня я молча скучала, предоставляя Лизе развивать кипучую деятельность. Сама я обдумывала, каким же образом нам подобраться к Старцеву и Чеботареву. Ну и не скрою, был еще один человек, притягивающий к себе мои мысли магнитом своего обаяния. Нетрудно догадаться, что этим человеком был мой новый знакомец Фримен. Глава 5 Не думайте, пожалуйста, что я такая легкомысленная особа и все мои мысли направлены исключительно на коварные планы — как бы изменить моему Пенсу. Тем более что перед моими глазами был положительный пример госпожи Рамазановой… Под его обаяние трудно не попасть — это надо быть полным тормозом. Фримен, знаете ли, относился к тому загадочному типу «мужчин-мамонтов», которые переполнены тайнами, и рядом с ними ты сама себе начинаешь казаться этаким «облаком». Согласитесь, в нынешних условиях это большая редкость. Увы, наш удел бесконечно печален! В связи с тем, что мы категорически отказываемся связать нашу жизнь с «новорусскими» джентльменами, нам приходится зарабатывать, причем способы заработка нередко мало напоминают женские. Если, конечно, ты не топ-модель и не путана. Но, как пошутил один диджей, у кого что есть, тот то и раскидывает — кто-то ноги, а кто-то мозги. Посему я раскидываю мозгами, а ногами просто иногда приходится шевелить. Когда бегаешь за Рамазановой, например… Иногда такая жизнь утомляет. Наступают депрессия и апатия. И вот тогда нужен толчок — что-то загадочное, непривычное, заставляющее тебя встряхнуться. Фримен как раз и был этим толчком. Поэтому вечера я дождалась с трудом. Время, как мне казалось, текло удивительно медленно, словно издеваясь надо мной. И когда Лиза посмотрела на часы и сказала: «Черт, уже семь вечера! Как незаметно прошел день!» — я удивилась. Я этих семи часов долго дожидалась, удивляясь, почему они никак не настанут. Радости моей не было предела. Рабочий день закончился. И сейчас я благословляла Рамазанову — будь у нас дело посложнее, нам пришлось бы торчать на работе до следующего утра. А так… Через пятнадцать минут я уже мчалась в направлении Пенсова гаража, рисуя в воображении прекрасные сцены грядущей встречи с Фрименом. * * * Пенс был в восторге от своего нового приобретения. Хотя я не очень-то разделяла этот восторг. Во всяком случае, увидев перед собой предмет Пенсова восторга, я приуныла. Покататься нам сегодня явно не светит да и вообще… Приземистый урод, занимающий теперь место стройного «Сузуки», мне не нравился. Но Пенс вознамерился создать из него скромное подобие «Харлея», и спорить с ним было бесполезно. Он что-то напевал и производил впечатление ребенка, который близок к мечте, а как известно, чем бы дитя ни тешилось… — Я познакомилась с Фрименом, — сообщила я, надеясь завладеть хотя бы частичкой внимания, уделяемого недоделанному «Харлею». — А ты разве не была с ним знакома? — спросил Пенс, по-прежнему бегая вокруг монстра. — Нет. Кстати, где же мой прекрасный Фримен? Может быть, моя встреча с ним происходила во сне? — Сашка, перестань на меня так смотреть! Пенс наконец-то оторвал взор от «Урала» и воззрился на меня со странной укоризной. — Как? — удивилась я. — Недовольно, — вздохнул Пенс. — Ты смотришь на меня так, словно я на твоих глазах собрался тебе изменить… «Ты именно это и делаешь, да еще с этой тупоумной железякой!» — хотелось воскликнуть мне, но я сдержалась. Если я назову его новую игрушку тупоумной железякой, мы рискуем нарваться на крутой скандал. Хотя меня раздирало на части — так мне хотелось этот скандал устроить! Размахнуться и пнуть ногой прямо по морде железного кретина! Дверь скрипнула. Я обернулась. На пороге стоял всего лишь Витька. — Привет, дети, — сказал он. Я чувствовала такое отчаяние, что у меня даже не найдется слов, чтобы живописать ужас, творившийся в моей душе. Фримен не придет. — Я к вам гостя привел, — торжественно объявил Витька. И из темноты, подобно фантому, материализовался мой долгожданный Принц. * * * Конечно, я постаралась вести себя как истинная леди. То есть я старательно скрыла бушевавшие внутри меня чувства и сделала вид, что ничего не произошло. Подумаешь, Принц! У Пенса в гараже Принцы только и делают, что праздно шатаются из угла в угол. — Добрый вечер, Саша. — Фримен стоял передо мной и улыбался, но глаза его были серьезны. — Добрый вечер, — меланхолично ответила я, стараясь сдержать свой бешеный восторг. — Так вот он, будущий «Харлей»! — закричал Витька. — Послушай, Пенс, ты уверен, что это ископаемое можно переделать? — Можно, — лаконично отозвался Пенс. — Простите, что я задержался, — сказал мне Фримен. Похоже, его не очень-то интересовали мотоциклы. Впрочем, он ведь и не был байкером. А кем он был? Некоторое время он тусовался с хиппи. Потом вообще предпочел одиночество. Господи, сколько я слышала про него небылиц! Например, поговаривали, что Фримен торчал некоторое время на Тибете… — Вы были в тибетском монастыре? — поинтересовалась я. Он рассмеялся в ответ и сказал, что это фантазии. Единственное экзотическое место, где ему довелось побывать, — это Алтай. Но он и не увлекается даосами — он попытался меня разочаровать, сообщив, что его больше волнуют реальные вещи. — Кстати, перейдем на «ты»… Я согласилась. Через несколько минут мы разбились на пары — Витька и Пенс ползали вокруг своей железяки, а мы с Фрименом болтали. О, с ним можно было говорить обо всем на свете, начиная с музыки и кончая сложными философскими вопросами, впрочем, и о глупостях он болтал охотно… Надо ли говорить, что я все больше подпадала под его обаяние? — Где ты ее нашел, Фримен? — вторгся в наш разговор Витька. — Или пересеклись по криминальной линии? — Она продавала журналы, — рассмеялся Фримен. Оба поклонника «ржавого железа» недоуменно подняли головы и вытаращились на него. — Чего она делала? — переспросил Пенс. — Торговала журналами? — Ну да, — кивнул Фримен. — Ты ушла от Ларчика? — Да никуда я не уходила! Просто надо было пообщаться с одним человеком… А эта девочка как раз и продает журналы… — Понятно, расставляешь агентуру, — хмыкнул Пенс. — Ничего я не расставляю! — обиделась я. — Она нуждается в моей помощи, только и всего… У нее восемь лет назад брата ни за что посадили, и теперь мы с Лизой обдумываем, как нам это вопиющее безобразие исправить… — Фримен, это по твоей части, — сказал Витька. — Или ты теперь этим не занимаешься? — Вообще-то нет, — ответил Фримен, но в глазах его я читала интерес. — Но я могу что-нибудь посоветовать… Если, конечно, Саша мне расскажет обо всем чуть подробнее… * * * Мой рассказ он слушал, как мне показалось, не очень-то внимательно. У меня создалось впечатление, что он погружен скорее в музыку и в собственные ощущения, чем в мою историю. «Скорее всего про него сочиняют небылицы», — разочарованно думала я, наблюдая за его лицом, пытаясь обнаружить там хоть капельку интереса, но оно оставалось совершенно бесстрастным. К концу рассказа я окончательно приуныла — Фримен не проявлял к судьбе Чернышова никакого участия. Стоило мне завершить повествование, он поинтересовался у Пенса, скоростной ли у него «велик» и поедет ли Пенс в этом году на байк-шоу. Я обиженно замолчала. На меня, впрочем, и не обращали внимания. Наверное, я отвратительная рассказчица, решила я. Не смогла увлечь Фримена Катиными мытарствами. — Надо поехать на пляж. — Он внезапно обернулся ко мне. Я остолбенела от удивления. Ни на какой интерес к своей персоне я уже и не рассчитывала. — Куда? — переспросила я, не веря собственным ушам. На пляж? Что же там делать? — Понимаешь, чтобы представить себе, что произошло в конкретном месте, мне нужно там побывать, — объяснил он. — Желательно в то же самое время… В котором часу она позвонила этому парню? — Около одиннадцати вечера… Он посмотрел на часы. — Нам надо спешить, — сказал он, поднимаясь. — Времени остается не так уж много… И быстро двинулся к выходу, заставив меня усомниться в его детективных способностях еще больше. * * * Что бы я ни думала о Фримене, мне приходилось принять его условия игры, но он, собственно, и не очень интересовался моим мнением на этот счет. Мы просто тащились за ним втроем, причем Пенс и Витька даже начали проявлять любопытство. Нам пришлось топать на своих двоих, то есть до моста мы добрались на городском транспорте, а уж по нему шествовали в полном молчании своим ходом. Я уже была не рада, что познакомилась с этим типом! Он наотрез отказался добираться до треклятого места на такси, явно что-то высчитывал, не разговаривал с нами и вел себя как полный шизоид. Потом мы долго изображали черепах, ползущих по песку в полной темноте, но, слава богу, мы все-таки добрались до этого идиотского места — уж не знаю, кому пришло в голову назвать его «Веселым дельфином»… На мой взгляд, куда больше подошло бы «черная вонючая дыра»… Но вот так романтизированное воображение наших граждан обозначило эту заводь, и спорить с ними было бесполезно. — Вот здесь, — сказала я. Мы остановились, и Фримен снова посмотрел на часы, пробормотав: — То есть получается, он добрался сюда за час… — Почему? — спросила я. — Он живет на Пятой Дачной, мы же добирались от Третьей, и у нас ушло сорок минут, прибавь еще двадцать минут… Ну, и плюс-минус десять — троллейбус мог подойти раньше или позже… — А если на такси? Или на мотоцикле? — осмелился предположить Пенс. — Ну, начнем с того, что у него не было лишних денег, — ответил Фримен. — Ну, начнем с того, что, если человек куда-то торопится, он может найти деньги и на такси, — передразнила я его. Фримен окинул меня взглядом с ног до головы и фыркнул. — Ладно, — кротко сказал он. — Как любезной даме будет угодно… Даже если на такси, он все-таки добрался бы сюда минут за двадцать… Не раньше. Но на такси он не ехал. — Откуда ты знаешь? — Чувствую, — сообщил он просто и доступно. — Не тот типаж… Высказавшись, он задумчиво обошел местность, осмотрелся и присел на песок, вытянув свои длинные ноги. — Дайте сигарету, — попросил он. Пенс протянул ему пачку, Фримен поблагодарил и затянулся, погрузившись в новую фазу медитации. Витьку с Пенсом странное его поведение нисколько не беспокоило, напротив, они были заинтересованы и даже молчали, более того, когда я открыла рот, чтобы спросить, нет ли у Фримена еще каких-нибудь мыслей, они на меня зашикали! Я тут же замолчала и стала подумывать, не пора ли мне на всех обидеться. Место было мрачное, шепот волн показался мне довольно угрожающим — честно говоря, больше всего мне сейчас хотелось оказаться в собственной кухне, и вообще послать всех к чертям, послушаться Ларчика и мирно «добивать» бедную Рамазанову. Фримен начал меня пугать — похоже, у этой «живой легенды» расстройство психики, а вовсе не проницательность… Украдкой посмотрев на него, я с трудом подавила вздох отчаяния, рвущийся из груди, — этот тип сидел на песке и задумчиво чертил палочкой какие-то вензеля. Интересно, долго он собирается этим развлекаться? В моей душе назревал бунт. — Что они за люди? — спросил Фримен, внезапно оторвавшись от своего интеллектуально-насыщенного занятия. Смотрел он при этом почему-то на меня. — Кто? — Старцев. Чеботарев. Эта их подруга Элла… — Понятия не имею, — призналась я. Он покачал головой, как задумчивый ослик, и резко поднялся. — Значит, так… Отсюда они позвонить не могли. Дело было восемь лет назад, мобильники были еще не так распространены, а таксофонов тут нет… Ближайший таксофон на набережной. — И мы теперь что, будем гулять по набережной? — уныло спросила я. — Если хотите, я погуляю один, — предложил он. Я была склонна согласиться с его любезным предложением, но Витька с Пенсом запротестовали. — Тогда нам придется пройтись и там, — постановил Фримен, глядя на меня с сочувствием. Я вздохнула. — Это недолго, — постарался он успокоить меня. — Да ладно, — махнула я рукой. — Это же для меня делается… — Ну, не совсем для тебя, — рассмеялся он. — Для той худенькой девочки с глазами олененка… Надо же, удивилась я. А я-то думала, он смотрит только на меня. Я куда дольше наблюдала Катю, а сходство с олененком не укрылось от бросившего на нее быстрый взгляд Фримена. Может быть, он и впрямь обладает сверхъестественными способностями? * * * Ни один таксофон Фримена не устроил. Почему — я устала задаваться этим вопросом. Мы обошли почти всю набережную, а Фримен по-прежнему выглядел озабоченным. Он беззвучно шевелил губами и снова отходил, увлекая нас за собой. Двигался он, как тигр или пума, бесшумно и легко. Наконец мы дошли до самого конца набережной. И здесь Фримен остановился. Место, надо сказать, он выбрал злачное. Именно тут находился самый непристойный бар в городе — с полным основанием его можно назвать «Приют отъявленных бандитов». Судя по воплям, матерщине и почти лошадиному ржанию вперемешку с визгами, отъявленные бандиты были в сборе. Но Фримена это нисколько не беспокоило, он с радостью уставился на железный остов таксофона. Самого таксофона там не было и в помине. Были лишь жалкие останки — видимо, кто-то из «бандитов» вырвал его на спор из стены. — Вот он, — удовлетворенно заявил Фримен и поинтересовался: — Этот кабак был тут восемь лет назад? — Конечно, был, — сказал Витька. — Мне кажется, он тут вечно располагается. Теперь Фримен обернулся в сторону «Веселого дельфина» и уставился туда. — Ну, теперь становится немного яснее, — сообщил он нам. Я наивно подумала, что вот сейчас, в этот светлый миг, Фримен наконец-то объяснит нам свое странное поведение. Но он немного постоял, с грустью рассматривая вывеску бара, и решительно произнес: — Нет, сейчас это не получится… С Александрой туда идти рискованно… Придется отложить на завтра. Но все не так уж и сложно понять, как мне казалось вначале… После этого он зашагал прочь, а нам не оставалось ничего другого, как снова следовать за ним — правда, на этот раз мы шли к троллейбусной остановке, а это означало, что на сегодня наши мучения закончены. * * * До самого моего дома Фримен продолжал загадочно молчать. Пенс смотрел на меня с явным сочувствием — от его проницательных глаз не укрылось мое разочарование. Поэтому, когда мы расстались с Витькой и Фрименом, я дала волю эмоциям. — Псих какой-то, — ворчала я. — Сидел и медитировал с умным видом… — Сашка, он просто так работает, — оправдывал этого типа Пенс, но я не могла успокоиться. Я замерзла, дико проголодалась, устала, а результаты? Что я узнала от этого их гениального Фримена? Ничего! С таким же успехом я могла бы и одна прогуляться по ночному пляжу, и то, наверное, вышло бы более толку! — Да не вышло бы, — заверил меня Пенс. — У Фримена дар — он собака. Я остановилась. — Чего он? — презрительно переспросила я. — Со-ба-ка? — Ну да, ищейка, — кивнул Пенс. — Только духовная собака. — Пенс, ты решил меня достать окончательно? — с тихой угрозой поинтересовалась я. — Что еще за собака такая духовная? — Он сосредоточивается на проблеме и находит решение. — Тоже мне, уникум, — фыркнула я. — Собака духовная… Это все делают. — Я бы не смог. Он видит несколько вариантов происшедшего и отбирает то, что ближе к истине. — Я только этим и занимаюсь, — напомнила я ему о своих скромных талантах. — Не так, — покачал головой Пенс. — Ты же не проникаешь внутрь. Ты анализируешь, вычисляешь и так далее… А Фримен это видит. Черт его знает, как у него это получается, но Витька говорил, что ту аферу с его долгами он раскрутил за два дня, хотя не был знаком с Витькиными кредиторами. — Я тоже, между прочим, как-то раз спасла одного парня, — напомнила ему я. — Так что у меня с озарениями все в порядке… Мы поднимались по лестнице, а на моей площадке уже была открыта дверь, и в ее проеме маячила фигура моей мамочки. — И чего вы так орете в столь поздний час? — сурово поинтересовалась она. — Ссоримся, — пояснила я. — Нашли достойное занятие, — презрительно фыркнула мама. — И подходящее время и место. Ссорьтесь уж тогда потише. — Да она придумывает, я с ней и не думаю ссориться, — возмутился Пенс. — Моя дочь обычно ссорится за всех с самой собой, — объяснила мама. — Кстати, тебя добивался Ванцов. Так что забудь о своих агрессивных настроениях и позвони ему домой. Вот так всегда, мрачно думала я, набирая ванцовский номер. И почему мама всегда на стороне Пенса? А Фримен все равно самовлюбленный болван… Я уже забыла, какие трепетные чувства он вызывал во мне в начале нашего знакомства. Ванцов звонил мне по делу — оказывается, он узнал адреса Чеботарева и Старцева. — Записывай, — сказал он и начал диктовать. Оба и впрямь неплохо устроились — жили в комфортабельном районе, недалеко от центра. — Поди ж ты, оба заняты бизнесом, — фыркнула я. — Торгуют холодильниками, да? — Нет, один — продуктами. А второй действительно холодильниками и видеоаппаратурой. Только он ими вроде бы не торгует. Он заведует складом. — Некоторым людям незаслуженно везет в жизни, — констатировала я очевидный факт. — Знаешь, Лешка, может быть, мы с тобой выбрали неверный путь? Надо было усесться в окружении телевизоров, тогда бы и на квартирку набрали… — Ладно, Данич. Можно подумать, ты бы согласилась на «смену декораций». — Вот в этом и проблема, — грустно сказала я, рассматривая потолок моей комнаты с желтыми подпалинами, свидетельствующими о недавнем ливне. — Что-то есть дорогое сердцу в нашем жизненном стиле… — Кстати, как у вас-то дела? — Никак. Завтра начнем упорное отслеживание. — Только не переусердствуйте. — Постараемся… — А где ты была вечером? Я уже открыла рот, чтобы поведать ему о наших приключениях, но страх показаться смешной пересилил, и я соврала: — Торчали у Пенса в гараже, любуясь его новым приобретением. Не могла же я ему рассказать о том, что покорно, как последняя идиотка, таскалась за «духовной собакой» с явными отклонениями в психике! — Понятно. Ладно, ангелочек, пока… До завтра. И спокойной ночи… Я повесила трубку. За окном все еще моросил дождь, будто господь вознамерился заставить нас вспомнить о Всемирном потопе… — Хоть бы завтра было немножко солнца, — сказала я, наблюдая, как по стеклу стекает слезинка дождя, оставляя на нем след, как на щеке. — Пожалуйста, хотя бы совсем немножко солнца. Ладно, господи? * * * Интересно, почему после дурацкого дня непременно снятся дурацкие сны? Сначала я ничего не имела против моего сна: я, представьте себе, сидела на облаке и читала Иссу — это такой замечательный японский поэт, — а вокруг меня шел дождь. Этот дождь был совершенно необыкновенный, как если бы с неба вдруг начали падать маленькие радужные шарики, и меня он совершенно не касался. Так вот, хотя он меня и не касался и был таким замечательным, я все-таки пыталась упросить господа его прекратить. — Понимаешь, господи, — говорила я, оторвав глаза от книжки. — Я очень люблю дождь. Но вот в чем дело — дождь ведь смывает все следы, а их и так мало… Да еще и на кладбище, господи, трава вырастет … При чем тут было кладбище и почему мне в голову вдруг полезли такие мысли с мрачноватой окраской — не знаю уж. — Да в принципе, ничего страшного, что я говорю разные глупости, — рассудила я. — Все равно ведь он меня не слышит… Я же не Моисей. — И что из этого следует? — услышала я над ухом насмешливый голос и обернулась. Прямо на меня смотрели серые глаза Духовной Собаки Фримена. — Ты всерьез думаешь, будто для того, чтобы общаться с господом, нужно быть Моисеем? — Он присел рядом со мной. — Кстати, Моисей был косноязычен. И над ним посмеивались… Господь, к твоему сведению, любит странноватых людей. — Ага, — немедленно обиделась я. — Значит, я странноватенькая? И косноязычная? — Ну, вот… Он развел руками. — У тебя какие-то моментальные прыжки от комплекса неполноценности к мании величия, ты не находишь? Только что ты уверяла меня, что господь не станет разговаривать с такой невзрачной девицей, как ты, и на тебе, сравниваешь себя с Моисеем… В его глазищах явно искрилась насмешка. Но я решила, что обижаться не буду. — Почему тебя называют Духовной Собакой? — перевела я разговор в более интересное для меня русло. Он вытаращился на меня, а потом расхохотался. И от его дурацкого смеха мое облако начало падать с таким звоном, что у меня уши заложило. И я проснулась, с совершенно кретинской мыслью, что Фримен — тот, который в моем сне, вроде как был самим господом богом… Мысль-то дурацкая, но я все утро не могла понять — как все это связано? И что мне хотело сказать этим сном мое печальное и уставшее подсознание? Глава 6 С утра мир становится иным. Особенно когда из кухни доносится запах свежего кофе, а мамин голос распевает новый шлягер, правда, я решила, что она читает заглавие романа Маркеса нараспев. Во всяком случае, довольно странно было слышать, как моя мама басом пытается несколько раз мрачно пропеть: — Полковнику никто не пишет… Полковника никто не ждет… В последние слова она вкладывала столько безнадежности, что становилось невыносимо жалко несчастного полковника. И Маркеса почему-то становилось жаль, и вообще весь этот мир, где царит такая несправедливость и никто полковнику не пишет. Но вот ведь, Саша, солнце светит, и мир не так уж безнадежен, хотя я бы лучше написала песенку про другую героиню Маркеса — про Прекрасную Ремедиос, как она поднялась в небо вместе с бельевыми веревками… Но на вкус и цвет товарищей нет. — Кажется, все-таки кончился дождь, — проговорила я, глядя в окно. — Интересно, надолго ли? Надеюсь, что навсегда… От дождей я уже начала уставать. Вообще-то я ничего не имею против дождя. Но сейчас мне хотелось солнца, и господь дал мне его, за что я была ему весьма благодарна. * * * Итак, утро было солнечным, ласковым, мама исполняла песню про полковника, варился кофе, и даже Фримен вновь показался мне необычайно привлекательной личностью. Я сладко потянулась в кровати, пытаясь «продлить очарование», поскольку, увы, очарование длится недолго. Такова подлая закономерность. Это всякие пакости поселяются надолго, как твой рабочий день, а сон короток. — Полковника никто не ждет, — сообщала мама душераздирающие подробности из жизни несчастного. «Счастливый он парень, этот полковник, — вздохнула я. — Вот если бы меня сегодня никто не ждал!» Но часы показывали, что очень скоро меня начнут ждать, совершенно не считаясь с моим острым желанием свободы и одиночества — хоть лет на сто, честное слово! Поэтому я поднялась, и единственное, что согревало мою душу — что меня еще ожидает кофе. А Лариков — это уж потом. Не стану же я омрачать краткие мгновения «очарования» воспоминаниями о работе?! * * * Однако работа не давала о себе забыть. Стоило мне устроиться напротив телевизора с чашкой кофе, как затрезвонил телефон. — Ма, возьмешь трубку? — спросила я. На часах было еще восемь утра, и я надеялась, что это кто-то из ее подруг. Мамины подруги имели невыносимую привычку звонить или рано утром, или во время трапез. Кофе я относила к трапезам, да еще и утро… Поэтому я преспокойно переключила на МТВ, поскольку накануне вычитала, что музыка уничтожает раковые клетки. Не то чтобы они у меня наличествовали, но на всякий случай! К тому же я люблю музыку. Правда, от того, что передавали, раковые клетки должны были только размножаться. Уж больно пронзительно верещал очередной гений отечественной попсы. Я щелкнула переключателем. По седьмому показывали «Винни-Пуха». Ну и хорошо… Я устроилась поудобнее. «Хорошо живет на свете Винни-Пух…» Вечная песенка, правда? — Сашенька, это тебя… Ну надо же! От удивления у меня чуть не выпала из рук чашка, а в голове возник резонный вопрос: какому кретину я понадобилась в столь ранний час? Подойдя к телефону, я взяла трубку. — Ты обратила внимание, какое сегодня утро? — услышала я голос Фримена. Такой довольный, будто он всю ночь разгонял тучи. — Ага, — сказала я. — Солнечное. Только я и не подозревала, что это твоя заслуга. — Все зависит от наших желаний, — загадочно сказал этот тип. — Кстати, мне хотелось бы с тобой увидеться… — Кстати, я работаю, — отрезала я. На самом деле мне было приятно слышать, что он хочет меня видеть. Да еще таким голосом он это сказал — с неровным дыханием, страстно просто кайф! Но мы барышни приличные… Нас добиваться надо. — Собственно, я как раз по поводу твоей работы, — с некоторым удивлением сказал он. «Данич, ты романтическая дуреха», — печально констатировала я. Фримен снова начал терять в моих глазах очки. — Понимаешь, мне в голову пришли некоторые мысли… — И как новое ощущение? — не удержалась я от ехидства. — Голова не разболелась? Он совершенно не обиделся на мои идиотские шутки. Только немного помолчал и продолжил как ни в чем не бывало: — Так как? Мы сможем встретиться? Я вздохнула. Вообще-то у меня на сегодня были другие планы. И я собиралась поделиться своими задумками только с Лизой. Вчерашние наши блуждания по ночному пляжу с Фрименом не вдохновляли меня открываться ему… — Ладно, — смилостивилась я. — Давай поговорим по дороге… Сможешь за мной зайти? Он задумался. — Смогу, — наконец решил он эту сложнейшую проблему. — Только адрес напомни… Я продиктовала адрес и положила трубку. — Бывают же такие типы, — пробормотала я. — Мне б хоть чуточку той загадочности, которая окружает этого Фримена… Но во мне загадочности не было. Сколько я ни разглядывала свою простодушную физиономию в зеркале, пытаясь придать ей «выражение», а получалась одна глупость! — Да, — решила я. — Не всем так везет в жизни… — Ты о чем? — поинтересовалась мама, возникшая за моей спиной. — И почему ты корчишь сама себе такие жуткие рожи? — Придаю лицу ореол, — меланхолично отозвалась я. — Ореол чего? — недоумевала мама. — За-га-доч-нос-ти, — по слогам выговорила я. — А, понятно… Ну и как? Получается? — Результат налицо, — вздохнула я. — Лучше уж позавтракай, — посоветовала мама. — Твое предложение не лишено смысла, — согласилась я. До приезда Фримена у меня еще оставалось время на эту приятнейшую процедуру. * * * Солнечный луч, прокравшись через щель между портьерами, ласково дотронулся до Юлиной щеки. Она открыла глаза. И поморщилась. Не то чтобы Юля не любила солнца, просто… Если сегодня не будет дождя, Старцев опять станет напрягать ее своим дурацким теннисом… — Уж лучше бы дождь, — проговорила Юля. Вставать ей совершенно не хотелось, но маменька уже раз пять приоткрывала дверь и заглядывала, явно ожидая, когда ее красавица дочь соизволит очнуться от сладкого сна. Вот и теперь дверь осторожно скрипнула. Юля немедленно закрыла глаза, но взмах ресниц не укрылся от цепкого внимания Веры Константиновны. — Юлечка… Ты проснулась? Боже мой, и почему у нее такой приторный голос? За те восемнадцать лет, что Юля слушала эти карамельные интонации, они ее порядком достали. Этот тон маменька не выключала даже в те моменты, когда Юля «выходила за рамки приличий» и ей доставалась хорошая взбучка. «Ты нехорошо поступила, Юля, ты это понимаешь?» И голос льется, прилипает к тебе, как растопленный мед, и так хочется оказаться под прохладным душем, потому что Юлю давно тошнит от сладкого… Боже, подумала Юля, открывая глаза и вымучивая радостную улыбку на лице. Почему они решили, что именно так разговаривают в приличных домах? Ах да… Еще мне надо постоянно улыбаться — окружающие должны осознавать, что именно нашей семье повезло в жизни… — Доброе утро, сладенькая… Губы маменьки коснулись Юлиной щеки. Юле показалось, что сейчас губы прилипнут. Она едва заметно поморщилась и испугалась, что эта недовольная гримаска не укрылась от глаз маменьки. Но, слава богу, пронесло — или маменька так привыкла скрывать истинные чувства под маской вечной радости? — Доброе утро, мама… — Тебе уже звонил Старцев. Глаза маменьки стали задушевными и таинственными. Мол, понимаю, Юленька, дело молодое… Ага, только вот Старцев под стать фамилии… Фу! Мерзкий, лысый, толстый… А перед глазами — совсем другое лицо. Огромные глаза. Светлые волосы… Одна случайная встреча — и Юля вдруг перестала отдавать себе отчет в собственных поступках. Одна встреча — и Юля уже готова к бунту. — Да? Голос Юли звучал лениво, слова получались растянутыми, как «Дирол», пристывший к зубам. — И чего он хотел? Юля потянулась и села в кровати. На самом деле ей было абсолютно наплевать, чего хотел Старцев. Конечно, если бы он захотел жениться на другой, она бы приветствовала это решение от всей души. Но Старцев почему-то твердо вознамерился жениться на Юле. А Юля не хочет за него замуж, вот ведь незадача… Юля хочет совсем другого в этой жизни. Снова в памяти возникла долговязая фигура. Парень, шлепающий босиком по лужам. «Вам куда?» — спрашивает Юля, останавливая машину. «Если бы я это знал…» Юля смеется и распахивает дверцу. «Садитесь». — «Но…» Он смотрит на нее своими глазищами, и Юля почему-то говорит: «Я тоже не знаю, куда мне надо. Может быть, поймем это вместе?» В глубине души Юля трепещет. Она слышит возмущенный голос маменьки: «ЮЛЯ! ЧТО ТЫ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ?» Но чертенок внутри уже показывает маменьке острый язычок. Парень смотрит на нее, усмехается. Юля вдруг начинает понимать, что он вряд ли с ней поедет. Ему это не нужно. Но она улыбается. И он садится в машину, наверное, потому что Юля улыбается. — Человек, приходящий во время дождя, приносит счастье… — Что? Юля очнулась. Кажется, эти слова слетели с губ помимо воли. Маменька стояла, недоуменно рассматривая дочь, — в глазах Юли сверкнула искорка неведомого. — Да так. Вчера прочла это в каком-то журнале, и запомнилось… Маменька сделала вид, что верит ей. Хотя Юля не сомневалась — стоит ей уйти, маменька перероет все журналы. «Ну и черт с тобой, — беспечно подумала Юля. — Хоть этим себя займешь…» — Я встаю, — предупредила она мать. — Кофе уже готов. И скоро должен перезвонить Старцев… Маменька вынесла свое дородное тело из комнаты. «Надо было уйти пораньше», — подумала Юля, встав с кровати. * * * Звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда я была уже абсолютно готова. — Потрясающе, — восхитилась я его пунктуальностью. — Ты о чем? — поинтересовалась мама. — Не «о чем», а «о ком», — поправила я ее, открывая дверь. На пороге высилась его долговязая фигура, а в руке он держал букетик фиалок. Черт его знает, где он их раздобыл и откуда он знал, что моя мама помешана на фиалках. — Доброе утро, — улыбнулся он так, что у меня тут же появилась уверенность, что сегодняшнее утро действительно будет таковым. — Это вам… Он протянул букетик онемевшей от восторга маме и поинтересовался, готова ли я. — Конечно, — кивнула я, удивленная тем, что почему-то завидую собственной мамашке, хотя раньше я недолюбливала все эти «цветоподношения»… На мой взгляд, цветы, как и все живое, созданное господом, должны расти, дышать и жить. — Тогда пойдем? — А кофе? — пролепетала мамочка, рассматривая Фримена с плохо скрытым восхищением. — Вы разве не выпьете кофе? Я уже приготовилась сообщить, что мы ужасно спешим, но он опередил меня. — Вечером, — пообещал он, причем с такой физиономией, что сердце любой женщины не замедлило бы раскрыться ему навстречу, свято поверив любому, даже менее реальному обещанию, чем выпить кофе вечерком. — Жаль, — вздохнула моя мама. Кажется, она собиралась немедленно превратиться во влюбленную девочку-подростка… Ее надо было спасать, поэтому я подхватила «духовную собаку» под локоть и вытащила на улицу. — Ну? — поинтересовалась я там. — И какие же мистические озарения посетили тебя ночью? Он воззрился на меня с искренним недоумением. — Ночью я спал вообще-то, — сказал он. — Значит, во сне, — насмешливо продолжала я. — Тебе приснился сон восьмилетней давности… Там тебе популярно объяснили, что на этом грязном, замусоренном пляже произошло, так ведь? — Мне приснилась одна девушка, — мечтательно улыбнулся он. — И это была я… — Почему ты? — удивился он. — Нет, это была совсем другая девушка… — Ты бестактен, — грустно сказала я. — Между прочим, твоя персона мозолила мои духовные очи всю ночь напролет… Мог бы проявить ответную любезность и сообщить, что тоже ко мне неравнодушен. — Хорошо, в следующий раз я так и сделаю… Он оставался серьезен. Нет, с ним опасно шутить, Александра! Этот тип, кажется, из тех рисковых ребят, которые воспринимают жизнь со всей возможной серьезностью! — Так что ты имел мне сообщить? — Я потом вернулся в эту забегаловку, — начал он. — Понимаешь, у меня почему-то не получается та картинка, которую мы себе нарисовали… Чего-то не хватает. — Какая картинка? — удивилась я. — Я ничего себе еще не рисовала… Вот выясним мы с Лизаветой, что это за личности, тогда и начну рисовать. А пока я бесцельно таскалась за тобой по пляжу, потом по набережной и думала только о том, как мне оказаться в тепле и высохнуть после нескончаемого дождя… — Ну, я рисовал, — признал он. — Так вот, если она звонила этому парню из автомата и говорила, что к ней пристали какие-то типы, получается как бы два варианта… Или она была убита не там, или она знала, где ее собираются убить… Согласись, что это уже полный бред. — Охотно соглашаюсь, — хмыкнула я. — Против бреда приема нету… Правда, мне кажется, что идея обнаружить следы такого стародавнего преступления на месте совершения оного тоже своеобразный бред. Он посмотрел на меня и пробормотал: — Я промолчу… — А я — я обойдусь, — ничтоже сумняшеся выдала я цитату из любимого Вийона. Он хмыкнул. Понял? Я рассматривала его с интересом. Если и понял, то не показал виду. — Но что имеешь предложить ты? — Я? Сначала я хочу понять, что за типы этот Старцев со товарищем… Потом я хочу узнать, что за дама была Элла Ардасова. Все у меня банально, пошло, примитивно… Без «духовно-собачьих» озарений… Кажется, зря я так. Он насупился и теперь смотрел в сторону. — Эй, — позвала я его из заоблачных высей обиды. — Я пошутила. Не обижайся, а? Если тебе будет легче, считай меня полной дурой, а на дураков не обижаются… — Ты не дура, — заверил он меня. — И я уже давно вышел из того возраста, когда обиды кажутся верным решением… К тому же использование двух разных методов работы способно привести к совершенно неожиданным результатам. — Вот и славно, — улыбнулась я ему. — Двигаемся с разных концов и в результате оказываемся в центре… Так какие мысли посетили тебя насчет Эллочки Ардасовой? Он опять помолчал немного, а потом доверительно сообщил: — Мне почему-то кажется, что она была очень слабым, несчастным и неуверенным в себе человеком, которому во что бы то ни стало нужно было доказать кому-то свою значимость… Проще говоря, она была безответно влюблена. — И в кого же? — В кого-то из наших героев. Но точно — не в Лешу Чернышова… За это я могу поручиться. Я даже остановилась. Интересно… Значит, не в Лешу? И так уверенно? — Почему? — Потому что… Ну, как бы тебе объяснить… Он уставился своими прекраснейшими на свете глазищами в небо, будто ожидая подсказки. Его взгляд бы таким целеустремленным, что я невольно заинтересовалась — не появился ли там господь собственной персоной, на одном из редких облаков, дабы подсказать Фримену, как бы все доступнее объяснить тупой и недалекой Саше? Увы! Небеса безмолвствовали, или Фримен получал информацию на ухо, шепотком, чтобы я не услышала. — Помнишь, Катя говорила, что видела их однажды? Эллу с нашими подозреваемыми свидетелями? — И что? Это ничего не доказывает… — Я сейчас не говорю о доказательствах, — слегка поморщился он. — Пока я могу говорить только о догадках. — Счастливец, — вздохнула я. — У меня и с догадками не очень густо… Мы шли по улице, притихшей после вчерашнего дождя, какой-то свеженькой, умытой и солнечной, народу было немного, но девицы, встречающиеся нам по дороге, оборачивались на моего спутника с явным интересом. Нельзя сказать, что мне это было неприятно. — Мне кажется, Чернышов был не в ее вкусе, — продолжал Фримен. — Она держала его как бы про запас… Или чтобы насолить. — А если все наоборот? — предположила я. — Нет, нет… Понимаешь, Элла по рассказам выходит этакой хищницей. Так? — Примерно, — кивнула я. — Но при этом она достаточно страстная натура. То есть, предположим, за Лешу она действительно собиралась замуж. А потом внезапная встреча с бывшим возлюбленным, она готова на все, потому что он поманил ее… — А вот тебе новая загадка, — усмехнулась я. — Почему тогда его вызывают по телефону? Именно его? Ну как? Догадки появились? — Пока нет, — признался он. — Вариантов может быть много. Например, это чисто случайный выбор… — «Но мы-то знаем, что этот остров необитаем», — пропела я. — Фримен, лапочка, мы же с тобой договорились, что ни ты, ни я в случайности не верим. Все случайное тщательно кем-то спланировано… — Тогда я пасую. Может, они были знакомы? — Понимаешь, Фримен, — сказала я, открывая дверь в офис. — Я не могу говорить об этом сейчас. Пока у меня не будет достаточно сведений о нашей «честной компании». Не знаю, может быть, твой стиль работы и изящен, но для меня пока неприемлем. Поэтому давай-ка отложим нашу беседу хотя бы на сегодняшний вечер, ладно? Он кивнул. А что ему оставалось делать? Я уже открыла дверь, и любое сопротивление с его стороны было обречено на провал — нашим очам предстали застывшая от восхищения Дашка и выпрямившаяся «призрачка оперы», которая как раз заканчивала уборку. — Какой красавчик, — пробормотала «призрачка», ей преклонный возраст позволял быть откровенной. Дашка же эти слова судорожно проглотила и молчала, явно пытаясь запечатлеть прекрасный образ Фримена в своем девичьем сердце. * * * Нет, он определенно действует на бедных женщин, как удав на кроликов! — Здравствуйте, — наконец удалось выдавить из себя несчастной Дашке. — Вы к Андрею Петровичу? — Нет, — разочаровала я ее. — Он ко мне. А к Андрею Петровичу я. Она посмотрела на меня совершенно пустыми глазами и снова вернулась к созерцанию красавца Фримена. — Так Лариков у себя? — не отставала я. — Да, — рассеянно кивнула Дашка. — Прекрасно, — сказала я и обернулась к Фримену: — Подождешь меня в нашей комнате? Я показала ему на наше с Лизой убежище, а сама направилась прямым ходом к начальству. Впрочем, начальство и само не замедлило явиться на пороге и тоже застыло, правда, в его глазах не было восторга, а лишь безграничное удивление и даже слабые, но заметные искорки ужаса. — Здравствуйте, Андрей Петрович, — произнесла я. — Как ваше драгоценное здоровье? Вам сегодня хорошо спалось? Он вытаращился на меня и сообщил, что спал очень хорошо и со здоровьем у него все слава богу, вот только непонятно, что сталось с моим здоровьем, поскольку раньше мне не была свойственна такая вежливость. — Может быть, тебе нужен отпуск? — Нужен, — обрадовалась я. — Но сначала мне нужно с вами кое о чем побеседовать… С этими словами я втащила Ларикова в его кабинет. А то, судя по его изумленному взору, он рискует поменять сексуальную ориентацию, влюбившись во Фримена, и что мне тогда прикажете делать? * * * — Что это за тип? Ларчик все время оборачивался на закрытую дверь. — Мой друг, — сообщила я. — Однако у тебя и друзья, — покачал головой Ларчик. — Прости, радость моя, я все еще не могу привыкнуть… Он что, сбежал из психушки? — Почему? — удивилась я. Я даже обернулась на дверь, пытаясь понять, почему Ларчику пришла в голову такая смелая мысль. — Не знаю, — пожал плечами Ларчик. — Это ты у него спроси. Может, там с ним плохо обращались? Кроме того, он явно заразен. Иначе почему ты начала разговаривать со мной вежливо? — А ты этому не рад? — рассмеялась я. — Да как тебе сказать… Мне привычнее воспринимать тебя невежливую. — Вот спасибо! — обиделась я. — Значит, я воплощение хамства? — Вовсе нет, просто… Он замялся. — Ладно, — предпочел он уйти от скользкой темы. — Что ты хотела от меня? «Утащить тебя от Фримена, чтобы тот не проболтался, чем мы занимаемся на досуге», — чуть было не ляпнула я, но меня еще не оставило благоразумие — я прекрасно понимала, что за этим последует. Лариков ожидал моих объяснений, и я попробовала напрячь уставшие мои извилины, чтобы найти нормальное объяснение моим странным поступкам. Может быть, продолжать разыгрывать из себя сумасшедшую? Что-то в этой идее, безусловно, было привлекательное — не зря же все великие любят косить под психов! Но я передумала, увидев пристальный взгляд Ларчика, в котором уже совершенно ясно читалась опаска. — Лиза тебе рассказала о Рамазановой? — скорчила я невинную рожицу. — Конечно, — кивнул он и показал мне два тонких листика бумаги. — Даже отчет положила… — Замечательно, — обрадовалась я. — А то я никак не могла вспомнить, кто из нас должен был его сделать… Он продолжал рассматривать меня с возрастающим недоумением. — Я тебе больше не нужна? — спросила я. Он покачал головой: — Нет. — Тогда я пойду. Я поднялась. — Саша, мне кажется, тебе все-таки необходим отдых… Давай-ка я отпущу тебя на пару деньков… «Опять же какая польза от разыгрывания легкого психоза, — отметила я про себя. — Начальство начинает о тебе заботиться… Может быть, даже зарплату повысит?» Впрочем, перебарщивать не стоило. Поскольку, если уж у тебя полная шиза, могут и уволить. — Нет, все в порядке, — постаралась я заверить его, глядя ему в глаза с предельной искренностью. — Не волнуйся. Просто я не выспалась. — А-а… — протянул он. — Ладно, иди. И он уткнулся в Лизин отчет — любопытно, что она там написала? Судя по выражению Ларчиковых глаз, что-то ужасно интересное… * * * Лиза ждала меня с явным нетерпением. Стоило мне открыть дверь, она подпрыгнула и уставилась на меня с немым вопросом. — Все в порядке, — сказала я. — Вот… И протянула ей листок с адресами наших подозреваемых. — Вау! — счастливо выдохнула Лиза, прижимая листок к груди, будто я протянула ей любовное послание. Фримен скучал, листая старенький журнал. — Когда приступим? — спросила Лиза. — Хоть сейчас… — За-ме-ча-тель-но! Кстати, что там с матерью Ардасовой? — Ардасова Елена Тимофеевна проживает на улице Тараканова, в доме номер пять, — скучным голосом проговорила я. — Как втереться к ней в доверие, я еще не придумала. Но подозреваю, что лучше Фримена это никто сделать не сможет… — Почему? — обиделась Лиза, которая ужасно любила втираться в доверие. — У Фримена вид не стандартный… А, как я понимаю, наша Елена Тимофеевна отличается средней статистичностью, вряд ли ей понравится Фримен… — А Фримен действует на женщин, как валерьянка на котов, — настаивала я. — Ну, если у него не получится, пойдешь втираться в доверие ты… — Ладно, — вынуждена была согласиться Лиза. — Заодно Фримен сможет прощупать ее духовно! — Нет уж, — испугалась я. — Давайте действовать старыми, дедовскими способами! Без этих ваших «духовных собачеств»! — Боже! — воззвала к небесам Лиза. — Подумать только, как этот скучный тип Лариков умеет подчинять себе даже неординарные натуры! Во что ты превратилась, Данич! Мне страшно за тебя… — Ну, ты с ним теснее контактируешь, поэтому опасайся лучше за себя, — ответила я. — Все, кончаем наше производственное совещание и по коням… Конечно, Ларикову пришлось выслушать от нас святую ложь про несчастную Рамазанову, которая рисковала прожить день без нашего внимания, и мы вылетели на улицу, дабы начать осуществление нашего гениально-интриганского плана. * * * У нас получилось трое на трое. Фримен отправился к Ардасовой, Лизе достался Старцев, поскольку его дом располагался неподалеку от рамазановского, а Лиза собиралась все-таки краем глаза взглянуть на нашу подшефную. — Он же отчеты требует, — меланхолично сообщила она мне, — значит, надо что-то насочинять… А сочинять просто так я не умею. Мне нужен какой-то толчок. Например, Рамазанова вышла из дома, приодевшись в яркое полосатое национальное платье… Значит, она направила стопы к дорогому ее сердцу человеку. Я попыталась было робко возразить, что и я смогу что-то насочинять, поскольку Старцев жил поближе, а вот тащиться к Чеботареву мне совсем не хотелось — тот не нашел ничего лучше, как поселиться на Девятой линии. Более того, на этой идиотской линии селились только толстосумы, а они последнее время полюбили селиться в индивидуальных особняках, за высоченными заборами, так что наблюдать за Чеботаревым мне было в лом… Лучше всех было, конечно, Фримену — Ардасова-старшая жила в нормальном доме, да и следить за ней было не нужно. Если, конечно, она не была сообщницей, но эта идея, согласитесь, из области фантастики… Но как бы там ни было, а пришлось нам расстаться, как трем богатырям на перепутье. Я влезла в трамвай, и очень скоро мимо окон вместо привычного моему взору городского пейзажа замелькали картины природы — леса, озера и виноградники… Впрочем, я преувеличиваю. Мелькали, как обычно, чахлые деревца, небольшие полуразвалившиеся домишки, потеснившиеся под наглым напором начинающейся череды особняков, и мусорные контейнеры, которые, по-моему, собирались стать главной приметой начала нового тысячелетия. Конечно, будь моя воля, я бы хоть раскрасила их в яркие цвета. Но воля была не моя, посему они были убоги и унылы, хотя и продолжали отвлекать мое внимание от текущих проблем. Более того, непостижимым образом вид этих идиотских контейнеров рождал в душе моей странное состояние беспросветной тоски — все происходящее начало казаться глупым и бесцельным, а мы втроем теперь ассоциировались в моем воображении с этими пошлыми и бестолковыми мусорками. В принципе, зачем мы влезли в это дело? Восемь лет — и никаких следов… Короче, к тому моменту, как я подъехала к нужной мне остановке, я успела перейти на сторону здравомыслящего Ларчика и увериться в том, что все наши усилия обречены на провал. Еще более грустно стало мне, когда я вылезла из трамвая и пошла вверх по улице, совершенно пустынной, печальной, где по одной стороне стояли заброшенные пионерские лагеря, а с другой стороны эти отвратительные особняки. Наконец я добралась до каких-то ужасных красных ворот с железной черной дверью. — Вылитое Воскресенское кладбище в миниатюре, — пробормотала я, рассматривая этот образчик чьего-то дурного вкуса. Впрочем, скоро я поняла, чьего. Судя по номеру, это был тот самый особняк, какой я и искала. А странный «загробный» вкус, оказывается, был присущ не кому-то, а господину Чеботареву, за которым я собиралась следить. Глава 7 Старцев брился. Обычно эта процедура занимала у него много времени. Как и все, что могло доставить Старцеву удовольствие. Из приемника лилась залихватская мелодия воровского шансона — по своей сути Старцев так и остался там, в восьмидесятых годах, под эти «трехаккордные» мелодии прошла его молодость. Старцев свою молодость очень любил, хотя… Но он не будет вспоминать о неприятном. Они с Чеботаревым… Кстати, о Чеботареве. Он перестал бриться и рассмотрел свое отражение в зеркале. — Кстати, о Че-бо-та-ре-ве, — пробормотал он, выдавливая неожиданно возникший на переносице юношеский прыщик. Почему-то наличие прыщика развеселило Старцева, напомнив ему опять же о молодости. Так вот, о Чеботареве… Это было как прыщик из молодости — потому что, общаясь с ним, Старцев забывал о своем возрасте. Конечно, он предпочитал встречаться с ним тет-а-тет, без этой зануды Ирочки, но куда ж от нее деться? Иначе, черт возьми, придется обойтись без Юленьки, а без Юленьки Старцев обходиться не хотел. — Юленька, Юленька, — пропел он и игриво подмигнул своему отражению. Красотка Юленька, а если к Юленьке прибавить папу, вернее, папино положение, его денежки, его влияние в обществе, получится не просто Юленька, а целое сокровище… Сеанс бритья был окончен. Впереди маячила приятная перспектива выпить кофейку, потом свидание с Юлей. Кассета кончилась. Он переключился на приемник. — Если вы сегодня увидите, как паук плетет свою сеть, ваши дела пойдут в гору, — сообщил радостный ведущий. Пауков в квартире у Старцева не было. А жаль… Он подошел к окну. Солнце пробивало дорогу сквозь облака. Утренний ветерок шевелил занавеску. В целом погода была прекрасная, только ветер не нравился господину Старцеву… Во дворике сидела дама в черных очках и курила, явно скучая. Дама была красивой, и если бы не Юля… Старцев вздохнул. Дама поднялась, продемонстрировав Старцеву идеально стройную фигурку, и лениво направилась к «БМВ» цвета электрик. — Однако, — пробормотал заинтересованный красоткой Старцев. — Она не только хороша собой, она еще и при баксах! И снова он вспомнил о Юле. Впрочем, через несколько минут он все-таки вернулся мысленно к светловолосой красавице-незнакомке, твердо вознамерившись выяснить, кто это такая. Он не сомневался, что она живет в элитном доме напротив — жильцов своего дома Старцев знал неплохо. Он посмотрел на часы — пора было собираться. — Ах ты, донжуан несчастный, — ласково погрозил он пальцем собственному отражению. — Скоро придется тебе взяться за ум, старина! Хотя бы ненадолго… Но эта девушка была само совершенство, и он смотрел ей вслед, пока собирался, потом пытался угадать, куда она сейчас поедет, но каким же сильным было искушение немедленно выбежать на улицу и попросить ее подвезти его хотя бы один квартал, чтобы познакомиться! * * * Улица Тараканова вполне соответствовала своему названию. Если вы приезжали сюда из центра Тарасова, вы легко ощущали разницу — более того, некоторые жители данной улицы утверждали, что центр Тарасова отличается от улицы Тараканова примерно так же, как Швейцария от почившего в бозе Советского Союза. Ехидные аборигены окрестили улицу Тараканова улицей тараканов, но Елена Тимофеевна почитала свой район вполне достойным — базарчик неподалеку да и квартиры хорошие в доме. Этим утром она как раз и совершала легкий променад в сторону базарчика. — Абрикосы, помидоры, черешня, — повторяла она себе под нос, как магическую формулу, дабы ничего не забыть; в последнее время сказывался возраст, и Елена Тимофеевна часто забывала, зачем она отправилась в поход. — Абрикосы, черешня, по… Черт! Надо же было ей так глупо поскользнуться! Она взмахнула руками, пытаясь ухватиться за воздух, но воздух внезапно принял человеческие очертания, и Елена Тимофеевна уцепилась за чей-то рукав, а потом ее неожиданно подхватили крепкие мужские руки, и Елена Тимофеевна прямо на этих руках и осела, остолбенело всматриваясь в неземной красоты лицо, такое прекрасное, что Елене Тимофеевне померещилось, будто она все же упала и теперь ее подхватил ангел, который намеревается отнести ее прямо в заоблачные высоты, дабы представить господу богу. — Все в порядке? — участливо поинтересовался посланник господа. — Вы ничего не сломали? Елена Тимофеевна поспешно замотала головой и даже немного поерзала, чтобы убедиться в правоте своего предположения, что вызвало недовольную гримаску на лице красавца, ведь Елена Тимофеевна была женщиной дородной и держать ее на руках было делом нелегким. Поэтому, сколь ни приятно ей было находиться в объятиях прекрасного юноши, она сделала попытку высвободиться, проговорив: — Спасибо, голубчик… Но вот странность, юноша продолжал держать ее в своих руках, напряженно всматриваясь в глаза. — Спасибо, — снова попробовала освободиться Елена Тимофеевна. — Ах да, — рассеянно молвил ее спаситель, продолжая изучать лик Елены Тимофеевны, но тем не менее на сей раз отпустив ее. «Да неужто он вор, — в испуге подумала Елена Тимофеевна, которой такое поведение показалось подозрительным. — Такой милый мальчик…» Она осторожно полезла в пакет, но, нащупав кошелек, немного успокоилась. Бросив украдкой взгляд через плечо, она обнаружила, что странный молодой человек продолжает стоять, сосредоточенно глядя ей вслед. «Да что это с парнем?» — снова удивилась Елена Тимофеевна. А парень тем временем сорвался с места и уже догонял ее. — Простите, ради бога, — начал он, прижимая руку к сердцу. — Но… Скажите, что случилось с вами восемь лет назад? Не обижайтесь на меня, просто я ясно вижу нечто ужасное за вашими плечами… Елена Тимофеевна застыла. «Да откуда ж…» — хотела она сказать, но осеклась: во взгляде незнакомца было столько доброты, что она почувствовала доверие к этому человеку, а кроме того, почему-то впервые за много лет ей захотелось расплакаться. — Вы что, экстрасенс? — попыталась спрятаться от этого нового своего состояния за шуткой Елена Тимофеевна. — Нет, но вроде того, — признался парень. — Меня называют Фримен. Это означает — свободный человек. И еще меня называют Духовной Собакой, и иногда я чувствую, когда кому-то нужна моя помощь. Сейчас мне кажется, что моя помощь нужна именно вам… Она помотала головой. За свою жизнь она привыкла, что никому доверять нельзя. — Нет, спасибо. Она сделала несколько шагов и снова обернулась. Он стоял и грыз травинку, наблюдая за ней сквозь умопомрачительно длинные ресницы. — А собственно, почему я должна его бояться, — пробормотала себе под нос Елена Тимофеевна и развернулась. — Да, вы догадались, — сказала она, улыбаясь ему немного робко. — Мне нужно помочь донести покупки до дома. А там… Там обо всем и поговорим… Хорошо? * * * У меня была полная невезуха. Похоронные ворота не раскрывались — сия гробница не спешила поделиться со мной тайнами своих скелетов. Я с тоской побродила вокруг, напоминая себе героиню рассказа Эдгара По, но ничего интересного мне на глаза не попалось. — Ну, что за непруха вечно у меня, — ворчала я, пытаясь обнаружить хоть слабый признак жизни за высоким забором из красного кирпича. Надо ж мне было оказаться именно тут. Лучше бы я следила за Старцевым, честное слово… Ворчать было бесполезно. Я плюхнулась на трухлявый пень и достала сигареты. Из склепа никто выходить не собирался. Или они все уже отбыли к месту назначения, или спят, или вообще поумирали. Вошли, так сказать, в образ. Кстати, интересно, а внутри у них такой же мрачноватый антураж? Может, у них гробы вместо кроватей? — У тебя никаких шансов, — мрачно сказала я себе. — Ты проторчишь тут до вечера и не почерпнешь ничего интересного для следствия… Судя по тишине, царившей вокруг, соседи тоже предпочитали не мозолить глаза окружающим. Так что мне начало казаться, будто я одна-одинешенька в этом оазисе благополучия, который по неведомым причинам действует на меня угнетающе. Просидела я так около получаса, и мне стало окончательно ясно, что этот мой день можно смело отнести к неудачным. Я твердо вознамерилась уйти и поднялась с удобного пенечка, как вдруг услышала за своей спиной голосок: — Сигареткой не угостишь, подружка? Я обернулась. Прямо передо мной сияли ослепительно голубые, выгоревшие глаза на морщинистом личике, ко мне протягивалась маленькая ладошка, похожая на птичью лапку, а само это странное существо неопределенного пола и возраста было обряжено в совершенно не подходящие к этому времени и месту ужасающие грязные лохмотья. — Конечно, — я протянула существу пачку «Винстона». — Благодарствую, — степенно отозвалось существо и спокойно устроилось с моей пачкой на пеньке. — Ты чего-то тут давно ошиваешься… Поджидаешь кого? В его взгляде проницательность смешивалась с откровенным любопытством. — Да так, — отмахнулась я. — Покурить присела… Шла в больницу к подружке и… «Господи, ну и чушь я несу, — ужаснулась я. — Если «оно» наблюдает за мной давно, то ничего ж себе — присела я покурить! Полпачки выкурила!» «Оно» вежливо делало вид, что верит мне. — Здесь странный, вишь ли ты, человечек живет, — задумчиво показало «оно» на мой «мемориал». — Я его боюсь. И тебе я бы не советовала тут сидеть… «Ага, — отметила я. — Значит, это женщина…» — Почему? — Потому что он вроде бы убивец, — огорошила меня откровенностью странная незнакомка. — Не знаю, но Добрынька так говорит. А ей верить можно… Вроде как он ее к себе на «пиршество» заманивать пытался… Так что ты, девушка, шла бы, пока он тебя не приметил… С этими словами она поднялась. — Подождите! — взмолилась я. Эту странную особу я сейчас почитала за дар небес, и мне совсем не хотелось, чтобы этот дар внезапно был отозван назад. — Ну, жду… — Как вас зовут? — начала я издалека. — Танькой, — усмехнулась она. — Видите ли, Танечка, меня действительно очень интересует этот человек… Живущий в доме. И я рванула с места в карьер, даже не зажмурившись. — Я детектив. Частный детектив. Только, пожалуйста, не говорите об этом ни с кем, ладно? Даже с этой вашей Добрынькой… — Да я про него и не знаю ничего, — отмахнулась Танька. — Это тебе надо с Добрынькой… — А где ее можно найти? Она воззрилась на меня, вытаращив свои маленькие глазки, и расхохоталась. — Добрыньку? Да вона там… Видишь больницу-то? Вон во дворе она обычно и спит… Потому что очень этого парня боится. — А сейчас? Сейчас она там? — Не, сейчас она на базаре побирается… Если не стесняешься, пойдем. — Нет, что вы, — горячо заверила я ее. — Почему я должна вас стесняться? * * * Впрочем, уже через пятнадцать минут я поняла, что прогуливаться по улицам с бомжовками — почти подвиг. На нас постоянно оборачивались. Наконец мы добрались до базарчика, где обреталась Добрынька. Танька протискивалась сквозь толпу покупателей, таща меня за собой. — Тут овощи дешевые, — объясняла она мне обилие людей на этом окраинном базаре. — Потому сюда все и прут… — Смотреть надо, дрянь этакая, — завизжала толстенная баба с огромным пакетом, до самого верха заполненным цветной капустой. — Да пошла ты, — вполне миролюбиво, на мой взгляд, отозвалась Танька. — Может, мне надо смотреть, а тебе худеть… Бабища сузила свои и без того узкие глазки и застыла, беззвучно открывая рот. — Пошли быстрее, пока она не очухалась. А то эта мегера ментов позовет. Объясняться с ментами ни мне, ни ей не хотелось. И мы прибавили шагу. — Вон Добрынька, — ткнула Танька пальцем в сидящую на корточках замусоленную «туркменку». — Пошли… Подойдя, я ужаснулась — в руках у «туркменки» был завернутый в немыслимо грязную тряпочку ребенок, а сама она протягивала народу тощую ладошку. — Добрынька, это я. Кончай прикалываться… Тут с тобой поговорить хотят. Платок приоткрылся, и на меня посмотрел с откровенным любопытством совершенно не туркменский, светло-небесного цвета глаз. Видимо, я не внушила ей уверенности в завтрашнем дне, и она снова принялась исступленно качать младенца. — Добрынька, дура, что ли? Добрынька, успешно справляющаяся с ролью туркменки, только презрительно фыркнула в ответ. Мы ее явно не интересовали. — Добрынька, — рассерженно пнула ее в бок Танька. — Она тебе сигарет даст… Смотри. И она повертела перед носом у Добрыньки синенькой пачкой моего «Винстона». Добрынька этот аргумент сочла решающим. — Сейчас, — вздохнула она и оглянулась вокруг. Заметив, что на нее никто не обращает внимания, она засунула «ребенка» в сумку и встала. — Че надо-то? — Ее твой чокнутый из «кладбища» интересует, — сообщила Танька. — Она детективка… Во. — А чего он тебя интересует? Глаза у нее были потрясающие. Да и сама Добрынька была высокой и тоненькой. «Интересно, почему она оказалась на самом дне?» — подумала я, с интересом рассматривая ее тонкое, красивое личико. — Давай сначала найдем точку для разговора, — огляделась я вокруг. — А уж потом… Потом я попробую тебе все объяснить. Пойдет? — А сигареты? Я полезла в свой рюкзачок. Ура! Сигареты у меня еще были. Я кивнула. — Будут тебе сигареты… — Ну, пошли. Только… Она нахмурилась, пожевала губами и решительно дополнила: — Я еще жрать хочу. Хавчик будет? Я посмотрела свою наличность. — Будет, — успокоила я ее. — Пойдем, — кивнула Добрынька и решительной походкой направилась к трамвайной остановке, рядом с которой толстенная тетеха торговала гамбургерами. * * * Старцев ехал по шоссе. Он уже почти настроился на непременную удачу. Так советовала ему Ольга-психоаналитик. Все, по ее словам, зависело от настроя. Он почти проехал мимо стоящего у обочины дороги «БМВ» цвета электрик, но что-то ударило в грудь. Он оглянулся. Девушка за рулем задумчиво курила, темные очки и легкий газовый шарфик делали ее безумно похожей на Шарон Стоун. «Это же та, из моего двора, — удивился Старцев. — Надо же… Наверное, вот так и выглядит судьба…» Он вернулся и вышел из машины. — Помощь нужна? — доверительно спросил он, всем своим видом показывая, что она может рассчитывать на любую помощь с его стороны. Девица смерила его долгим взглядом и покачала головой. — Нет, все в порядке… Я жду жениха. Старцев почувствовал, как воздушный замок будущего счастья тает на глазах. Стараясь не показать, насколько уязвлена его гордость, он развел руками и пробормотал: — Ну, простите за навязчивость… — Да нет, что вы! — улыбнулась «Шарон Стоун». — Я вам очень благодарна. Не часто встречаются такие отзывчивые люди… — Такие прекрасные девушки — тоже, — он поцеловал ее руку. — Жаль, что у вас есть жених… Я охотнее принял бы вас за свою судьбу. — Увы! — рассмеялась она. — Еще раз спасибо… Судя по ее уверенности в себе, великолепной машине и манере одеваться, девочка принадлежала к «хай-фай» классу. И стояла на более высокой ступенечке, чем Юля… «Черт побери, вот если бы она и была моей невестой», — с тоской подумал Старцев, отъезжая, и, не удержавшись, обернулся. Красотка смотрела ему вслед, даря на прощание загадочную полуулыбку. И Старцев осознал, что, если бы она сейчас поманила его пальчиком, он бросился бы к ее ногам. Потому что, черт побери, она была не похожа на женщин, которые встречались ему до сей поры. Она была женщиной его мечты, но принадлежала, увы, другому. «А вдруг все-таки — судьба?» — подумал Старцев и сам же ответил себе иронической улыбкой. Нет, просто случайная встреча… А жаль. Глава 8 Елена Тимофеевна и сама была удивлена своей доверчивостью — несколько раз она оборачивалась, поскольку ей в голову приходила опасливая мысль, будто этот парнишка ПОДОСЛАННЫЙ, но она отгоняла ее, потому что в ее душе крепла уверенность: не мог он иметь никакого отношения к ЭТИМ, просто не мог… — Ну, вот мы и пришли… Она открыла дверь, и Фримен оказался в небольшой квартирке, со старой мебелью, явно знавшей лучшие времена… Сейчас тут пахло старостью и несчастьем, как у больных пахнет лекарствами. Несчастья поселились в этом доме, отметил Фримен. Более того, они не собирались покидать этого жилища — как пиявки, вцепившись в воздух, в душу… Фримен прошел в комнату. Старый сервант с трудом сохранял равновесие на сломанных ножках. Иконы в углу — непременный теперь атрибут — были бумажными, засаленными, впрочем, засаленным тут было все. — Чай будете? Фримен кивнул. Он пытался понять, чем живет Елена Тимофеевна, и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Звук зажигаемой плиты, шипение газа, стук чашек… Наверняка будет варенье в голубой старой вазочке, усмехнулся про себя Фримен. И печенье. Она одинока? Он не стал бы утвердительно отвечать на этот вопрос. Елена Тимофеевна производила впечатление человека, которому ЕСТЬ ДЛЯ ЧЕГО ЖИТЬ. Фримен прошел в глубь комнаты, туда, где в таких квартирках обычно находятся фотографии, — в «красный угол». Он не обманулся в своих ожиданиях. Фотографии действительно украшали книжный шкаф — любопытный Фримен прочел названия на немногочисленных корешках и усмехнулся. Все типично — в основном книги из школьной программы да советские романы, скучные, как эта запрограммированная жизнь. Как фотографии, на которых застывшие лица рано постаревших людей выглядели настороженными, — какие-то мужчины и женщины да маленькая девочка с хмурым личиком. Элла? Он присмотрелся к ней. Попытался найти ее взрослое лицо, но нет, ничего похожего не было. Как будто Елена Тимофеевна хотела оставить свою дочь МАЛЕНЬКОЙ… Хмурая девочка смотрела на него исподлобья, плотно сжав губы, отказываясь улыбнуться, поверить в сказочку — «сейчас вылетит пти-и-ичка»… Бант на затылке казался чуждым ее узкому личику, и вообще Фримену почудилось, что она ЗНАЕТ все о своей будущей судьбе… — Это моя дочь, — услышал он за спиной. — Она совсем на вас не похожа, — отметил Фримен. — Она — вылитый отец, — устало вздохнула женщина. — Такая же… Она не договорила, спрятав от Фримена конец фразы, как спрятала бы некую постыдную деталь своей биографии. Интересно, кем же был Эллин отец? — А где она теперь? — Если вы действительно экстрасенс, — мрачновато усмехнулась Елена Тимофеевна, — должны бы догадаться… Она погибла. Восемь лет назад… Будете чай? * * * Добрынька оказалась просто находкой для шпиона. Уплетая за обе щеки гамбургер, запивая его пепси-колой, она сначала хранила присущее высокому моменту благоговейное молчание, но, наконец покончив с трапезой, вытерла рот и закурила. — Он псих, — доверительно сообщила она мне, имея в виду Чеботарева. — Почему? — поинтересовалась я. Мне тоже показалась немного странной его приверженность к мрачноватой архитектуре кладбищ, но это же не показатель? — А он картинки рисует, — отмахнулась Добрынька, наслаждаясь сигаретой. Все это время Танька молчала, поскольку я накормила и ее — правда, в отличие от Добрыньки, Таня возжелала пирожных. Но после этого Добрынькиного утверждения, заметив мое недоумение, фыркнула и пояснила: — Он страшные картинки рисует… — Кровью, — мрачно вытаращилась на меня Добрынька. — Он меня один раз затащил в свой сарай… Эх, и натерпелась же я страху! Представляешь, там вот такая стена, и лапки собачьи и кошачьи! А из них он сляпал фигуру бабы какой-то, будто эта баба валяется на земле вся в кровищи и улыбается. — Погоди, как это? Я ничего пока не понимала. Какие лапки? Какая баба, которую Чеботарев сотворил из этих лапок? — Да я ее не рассматривала, ты че? Я рванула оттуда, потому что он мне сказал, что голову с меня рисовать станет… Я как прикинула, что он мне, как кошкам лапки, башку отстрижет, заорала и была такова! — продолжала Добрынька. — Мне жить охота! Я теперь за семь верст обхожу этого психопата! — Может быть, он тебе ничего бы и не сделал? — Ага, не сделал! Щас! У монстра рожа-то была ненормальная… — А зачем ты к нему пошла, если у него такая рожа? — поинтересовалась я про Чеботарева. — А он мне хавчик обещал, — разъяснила Добрынька. — И потом — я ж не знала про лапки! Он меня спросил — хочешь моделью поработать? Я захотела, думала, посижу немного без движения, пока он слепит, чего ему надо, а он… Он меня мордой хотел в чан с кровью окунуть… Бр-р-р… Да уж, отметила я про себя, странноватый у нас типаж получается… — Жаль, что к нему никак нельзя подобраться, — вздохнула я. — Да прям нельзя, — отмахнулась Танька. — Там к его сараю лаз есть. Я аж подпрыгнула. Вот удача! — Покажете? Они переглянулись. — Подумать надо… Давай ты завтра придешь? Добрынька смотрела на меня с добродушной хитрецой, и я догадалась, почему завтра. Сегодня-то она сыта. А вот завтра… За экскурсию к лазу можно ведь еще гамбургеров с меня выбить. Меня это «завтра» тоже вполне устраивало. Я посмотрела на часы. До нашей с Лизой встречи оставалось всего ничего. Надо было торопиться, и лаз, соответственно, сам собой откладывался. — Ладно, — вздохнула я. — Завтра так завтра… На этом месте в этот же час. Пойдет? Они кивнули. На том и расстались. * * * Лизу я нашла возле цирка. Она стояла около шикарной машины цвета электрик и разговаривала с умопомрачительно наряженной девицей. Девица была в черных очках и смотрелась по высшему разряду. Портила ее неприятная лисья мордочка с узко сжатыми губками, стянутыми в ниточку, и странное — завистливое и в то же время презрительное — выражение глаз. — Машина в порядке? — О Таня! Ради бога, — простонала Лиза. — Я тряслась над ней, как над бриллиантом. — Ла-адно, — протянула девица немного в нос. — Если еще понадобится, позвони… — Спасибо. Лиза уже видела меня и широко улыбалась. На лице ее собеседницы отразилось легкое недоумение, и высокомерная усмешка не замедлила появиться на тоненьких губках. «Кого же она мне напоминает? — попыталась припомнить я. — Кого-то из моего далекого детства…» — Познакомьтесь, это Саша. — А мы, кажется, знакомы… Она с видом явного превосходства протянула мне свою узенькую ладонь. И я вспомнила. Ну, как же… Противный смех и передразнивание моей быстрой речи. Еще я немного картавила — потом-то это мне помогло с французским языком, но тогда Танечка не упускала случая меня «опустить». Она боролась за превосходство перед нашей общей подружкой — девочкой, которая смотрела всем в рот, начиная от своих родителей и кончая нами обеими… Мне-то это было скучно, а вот Танечке нравилось… Интересно, что могло связывать эту стервозочку с нашей Лизаветой? Неужели и их пути пересеклись? — Привет, Таня, — сухо поздоровалась я. Сейчас все мои детские обиды вспомнились, я снова ощущала себя рыжей и чересчур порывистой и доверчивой Сашкой. — Как поживаешь? На всякий случай она подпустила в голос нотки радости и дружелюбия, не забывая при этом оставить там снисходительность. Бомжую потихоньку, хотелось ответить мне; судя по ее внешнему виду, Танечка давно пристроилась к веселой компании нуворишей. — Ничего, — выдавила я остатки вежливости. — Работаешь? Замужем? Я покачала головой. — Нет. Собираюсь в монастырь… В ее глазах на минутку зажглась зловредная радость, но она притушила это недостойное чувство и выдохнула: — Да ты что? Зачем? Лиза таращила на меня глаза и собиралась, кажется, испортить мне всю игру лошадиным ржанием. — Жизнь не задалась совсем, — спокойно и грустно констатировала я. — Буду искать спасения от ее враждебных вихрей где-нибудь в Тибете… — Ты что? — прошипела мне на ухо Лиза. — У нее же глазки блестят от восторга… — Мне нравится доставлять людям радость, — сказала я и, помахав своей «подруге» детства рукой на прощание, потащила Лизу прочь — мне не терпелось услышать, что ей удалось узнать. И черт побери, откуда она знает змеюку Таню? * * * — Будете чай? Фримен с удивлением посмотрел на Елену Тимофеевну. Странный переход… — Да, — кивнул он, стараясь не показать, насколько он ошарашен. «У меня убили дочь, выпьете чаю?» Даже спустя восемь лет такая холодность кажется ненормальной. Женщина подняла глаза, и их взгляды встретились. В глубине ее глаз Фримен все-таки увидел приглушенную боль. Но вызвано ли было это чувство гибелью дочери? — Простите, — проговорил Фримен. — За что? Она была удивлена. — Наверное, вам больно вспоминать о смерти вашей дочери… Она неопределенно пожала плечами. Подняла чашку, сделала из нее глоток, поставила на стол. — Взгляните на ее фотографию, — неожиданно нарушила она молчание. — Зачем? — Чтобы понять одну вещь — моя Элла сама шла к этому. Мне действительно больно о ней вспоминать — ведь я могла хотя бы попытаться изменить ее. Но… Ее судьба уже состоялась, разве не так принято у вас говорить? Странно, подумал Фримен. Он не ожидал услышать от нее таких слов. Вначале Елена Тимофеевна показалась ему обычной. Слишком обычной. — Не надо так на меня смотреть, — усмехнулась она. — Я была такой же, как Элла. Но вовремя остановилась… Когда поняла, чем приходится за это платить. Элла не поняла… Бог мой, какая же это глупость! Она рассмеялась. Фримен вздрогнул — этот смех показался ему неуместным, страшным, как карканье ворон на кладбище. — Вы сыщик? — спросила женщина. Она теперь смотрела прямо ему в глаза, и Фримен понял, что глупо продолжать игру, сейчас эта игра только все разрушит. — Не совсем, — признался он. — Почему вас так заинтересовала Элла? Через столько лет? — Парень, который сидит в тюрьме… — У него тоже своя судьба, — покачала головой женщина. — Он платит за свою любовь. Ему ведь тоже хотелось неведомого, странного, непонятного. Тоже хотелось возвыситься… — Но настоящие убийцы не платят за совершенное ими зло, — возразил Фримен. — А я не уверена, что это было зло, — ответила Елена Тимофеевна. — Может быть, убийство Эллы было своего рода искуплением ее греха? Расплата ведь отчасти искупление? И это уж их проблема, что они свой грех не искупили. Значит, тем страшнее будет возмездие. — Вы не любили дочь? — Любила, — вздохнула женщина. — Но… Пойдемте. Я кое-что вам покажу… Она поднялась со стула, стул скрипнул. Этот скрип показался Фримену зловещим, как стон. Открыв дверь в маленькую комнатку рядом, Елена Тимофеевна включила свет. Комнатка была заполнена книгами. — Вот чем увлекалась моя дочь, — усталым голосом сказала она, поправляя выбившуюся из прически прядь. — Можете посмотреть, если не боитесь. Я хотела сжечь всю эту гадость, но потом пожалела. Все-таки воспоминание о моей глупой дочери… * * * Стоило машине с Таней отъехать, я обернулась к Лизе. — Откуда ты ее знаешь? — спросила я. — А ты? — Кошмар моего детства, — пояснила я. — Кошмар моей юности, — фыркнула Лиза. — Но я никак не могла обойтись без ее помощи… Больше никто из моих знакомых не обладает пижонской машиной… А мне надо было произвести впечатление на нашего друга Старцева… — И как? Произвела? — Думаю, да, — самодовольно усмехнулась Лиза. — Он пускал слюни, сопли и проявлял другие признаки эрекции… Его руки дрожали, ладони потели, и он был готов немедленно предложить мне светлое завтра, ежели бы я только согласилась… Но увы! Как истинная кошка я люблю сначала поиграть с мышкой. А уж потом подумаем о близких отношениях… — Только будь осторожна, — попросила я. — И что он за парень, этот Старцев? — Лысый и старый Казанова, — сообщила Лиза. И достала сигареты. — Дай одну, — попросила я. — У тебя же было две пачки. — Я раздала их нуждающимся, — призналась я. — Добрая Александриночка, — хихикнула Лиза и протянула мне пачку. — Добрая Елизаветочка, — передразнила я ее. — Так что у нас со Старцевым? — Пока ничего. Кроме того, что, как мне удалось выяснить, наш бонвиван тащится от богатых дев, играет в теннис — ужасающе плохо, со мной он спарринг не выдержит, хотя я в этом виде спорта не отношу себя к лучшим… Я помоталась за ним по городу, навела справки у словоохотливых соседок, кстати, у нашей Рамазановой… — Ты что? — изумленно вытаращилась я на нее. — Ну да. Оч-ченно удобно, скажу я тебе, ма шери. И вроде бы следишь, и в то же время черпаешь нужные сведения об интересующем тебя втором объекте. Кстати, Рамазанова чиста и невинна, как младенец. Но нам все-таки придется еще немного ею поприкрываться. Ну так вот, Эльмира Маратовна рассказала мне, что Димочка наш — юноша с запросами, в данный момент ведет долгосрочную осаду некоей Юлечки, являющейся единственной дочерью друга Рамазанова-супруга. И очень наша Эльмира Маратовна за деточку переживает, поскольку Старцев кажется ей плохой парой для девочки… — Почему? Потому что старый и лысый? — Нет. — Бабник? — Нет, — торжествующе пропела Лиза. — Дело не в этом. Просто нашей Эльмире Маратовне не нравится его близкий дружок Чеботарев, о коем ходят самые разные слухи, и один из них… Она приблизила ко мне лицо, сделала страшные глаза и трагическим шепотом изрекла: — Что в прошлом у Чеботарева какая-то страшная тайна. Говорят даже, он вроде бы лечился от вампиризма… Или кого-то убил. Но, я думаю, тебе об этом теперь известно немного больше, чем нам с Эльмирой Маратовной, посему я умолкаю. — Да я почти ничего и не выяснила, — призналась я. — Совсем немного… И я вкратце пересказала ей то, что мне удалось узнать от моих новых странноватых подружек. * * * Несмотря на включенную лампу, Фримену казалось, что в комнате темно. Он подошел к книжной полке. И вздрогнул, невольно обернувшись к Елене Тимофеевне. Она стояла, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди, смотрела мимо него — на эту же полку и на стены, украшенные репродукциями картин Валледжио. — Здесь она проводила почти все время… Ему показалось, даже голос у женщины тут изменился — стал глуховатым, будто она подсознательно боялась оживить тени прошлого. Тень своей дочери? Он протянул руку к книгам. — Нет, не трогайте это, — попросила Елена Тимофеевна, и снова Фримену послышались в ее голосе отчетливые нотки страха. — Вдруг это оживет? Выбор тут резко отличался от выбора книг в центральной комнате. Несколько томов Кастанеды. Ну, это еще куда ни шло, усмехнулся Фримен. Кто ж из нас не читал про Дона Хуана в юности? «Тебе следует подружиться со своей Смертью. Тогда ты познаешь жизнь. Твоя Смерть всегда стоит за твоим плечом». Рядом Папюс. И это тоже можно пережить. Папюс с его «Практической магией» просто туфта. «Молот Ведьм». Еще несколько тонких брошюр из «шизофренического репертуара». Далее — Блаватская, Рерих, Кришнамурти, Анни Безант… Девушка активно маялась дурью. Он остался бы при таком убеждении, если бы… Если бы не темный том, от прикосновения к которому у него начало покалывать руки. Кроули. Великий магистр, мать его… А заодно бы в ту же выгребную яму и добреньких издателей, обогащающих умы молодежи сатанистским бредом. Кроули… Теперь Фримену уже не казалось невинным странное собрание книг в комнате Эллы. Кроули возглавлял эту армию безумцев, как Сатана возглавляет армию бесов. И в самой сердцевине — мрачное лицо девочки, которую восемь лет назад нашли на пляже «Веселый дельфин». Девочки, которая не желала улыбаться, потому что кто-то отравил ее сознание, превратил ее в жертву собственного безумия. И — Фримен все больше склонялся к этой мысли — этот «кто-то» был чрезвычайно опасен, поскольку его бредовые идеи гуляли на свободе, и никто не был застрахован от прикосновения их к своему сознанию. А значит, никто не был застрахован от Эллиной судьбы. — С них все и началось — с этих книжек, — усталым голосом сказала Елена Тимофеевна. — Знаете, говорят, книги — добро. А у нас вышло все наоборот… Лучше бы моя Элла никогда не умела читать! Глава 9 — Ну, где же он? — Не ерзай, а то лавка сломается, — меланхолично бросила Лиза. — Ага, вот уж мне дело до твоей лавки, — огрызнулась я. — Я за Фримена волнуюсь… — А я все Пенсу скажу. Сидит тут и пытается сломать лавочку из-за постороннего мужчины. — Интересно, а если с ним что-нибудь случится? Это ведь будет по нашей вине! — Ничего и не по нашей, — заметила Лиза. — Я тоже жизнью рисковала. А ты с бомжовками разгуливала… Может быть, ты от них всяких болезней набралась. Или вшей… Последнее предположение меня испугало. Я сразу же припомнила грязные ладошки и сто лет не мытые волосы… Конечно, они в этом не виноваты, но вши! О боже! Я начала судорожно лохматить свои волосы, а подлая Елизавета наблюдала за мной с нескрываемой издевкой. — Вот теперь, Данич, ты стала окончательно похожа на обезьяну, — хмыкнула она. — Просто вылитый гамадрильчик… А еще приятнее этот факт оттого, что на горизонте, кажется, маячит твой Прекрасный Принц… Я так и застыла в нелепой позе, с поднятыми вверх руками, всматриваясь в даль. Никакого Фримена я не видела. — Где он? — прошептала я. — Может, снова на пляж потащился, — расхохоталась Елизавета. — Обманули дурачка на четыре кулачка! И она высунула свой длиннющий, острый язык. — Борисова, я тебя сейчас убью, — прошипела я. — Сама будешь расследовать, — усмехнулась Лиза. — И ты как-то несерьезно себя ведешь, Сашенька… Прямо не детектив, а дитя ясельного возраста. Прыгаешь, кривляешься, чешешься… Просто ужас! — Привет, девочки, — раздался голос за спиной. Мы обернулись. Фримен преспокойно перешагнул через спинку лавки и сел рядом с нами. Глаза у него, в отличие от наших, оставались совершенно серьезными и задумчивыми. — Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я. Его взгляд на нас подействовал, как ведро холодной воды, веселиться моментально расхотелось, будто Фримен принес с собой воздух чеботаревского склепа. — Ничего, кроме одного. Мы вляпались, девочки. Круто вляпались… — Ладно, — поморщилась Лиза. — Оставь загробный тон и кончай пугать двух несчастных девиц. Чего у тебя там за навороты? Мать Эллы Ардасовой любит на досуге изобразить из себя ведьму на метле? Или малюет вместе с Чеботаревым странные картины с использованием членов невинно убиенных животных? — Что? — вскинул на меня и на Лизу глаза Фримен. — Повтори, чем занимается ваш Чеботарев? — Да вовсе он не наш, — открестилась от Чеботарева Лиза. — Он поклонник странных коллажей. Отрежет у несчастной кошки лапу — и бац! Она со зверской рожей приделала лапку к невидимому холсту. — Ничего себе субчик-голубчик, да? — спросила она Фримена. — Теперь становится понятнее, — задумчиво молвил Фримен, разглядывая то место, на котором только что Лиза имитировала творческие акты. — А что со Старцевым? — Похотливый козел, — охарактеризовала своего подшефного Лиза. — Тусклый и скучный. Я его обольщаю по мере своих скромных возможностей, но на сногсшибательный успех не надейтесь. Старцев любит богатых барышень, а у меня с финансами туговато… Лучше поведай-ка нам страшную историю об Элле Ардасовой… Например, почему из твоих уст вылетела фраза «мы вляпались»? — Сейчас, — пообещал Фримен. — Только сначала поделитесь сигаретой… * * * — Пока, солнышко! Он поцеловал ее и направился к дверям. Ирина Львовна проводила его взглядом. Сегодня она себя ужасно чувствовала. Сердце напоминало огненный и тяжелый шар, и Ирине было страшно. Может быть, именно так начинается инфаркт? Ирина Львовна очень боялась инфаркта. Она даже бросила курить и почти не пила кофе, чтобы, не приведи господи, не испытать на себе эту ужасную болезнь. Двери за мужем со стуком закрылись, Ирина Львовна осталась совершенно одна. Двор она ненавидела — слишком уж эти ворота и забор напоминали ей кладбище, поэтому Ирина Львовна направилась в дом. По дороге она остановилась перед «мастерской». Несколько лет назад она дала себе слово держаться подальше от странных увлечений мужа. Ей не хотелось снова оказаться перед необходимостью его психиатрического лечения. Поэтому быстрыми шагами она прошла мимо, поднялась по ступенькам и, стараясь не смотреть в ту сторону, вошла в дом, от страха почти позабыв о тяжести в сердце. В комнате она пришла в себя и присела устало в кресло, задумавшись. Почему я так боюсь этого, спрашивала она себя. Почему я не могу переступить через свой ужас?.. Но перед ее глазами снова и снова вставала кошмарная картина — ее муж с руками по локоть в крови, совершенно кретинская улыбка на его губах… Нет, посещение этой «мастерской» выше ее сил. * * * — Так вот, эта странная подборка книг меня поразила. Сначала я, конечно, подумал о сатанистах… — И справедливо, — фыркнула я. — Наличие там Кроули, знаешь ли, автоматически заставляет так подумать. — Но это не то, — едва заметно поморщился он. — Понимаешь, что-то не так. Не так… просто, что ли. Элла Ардасова была более сложной натурой. Если подумать немного, то кто такие сатанисты? Они примитивны по своей сути. Даже их ритуалы: что бы мне ни говорили об интеллекте «адептов», я никогда с этим не соглашусь. В основе этого культа лежит самая банальная трусость, а Элла… Она не была трусихой. Ее мать мне рассказывала, что Элла в детстве спасла какого-то мальчика. Она хорошо плавала, а мальчик был толстый, начал тонуть, Элла бросилась ему на помощь… То есть до определенного возраста Элла была нормальным, жизнерадостным ребенком. А потом случилось «страшное чудо». Я прихватил обе фотографии… Посмотрите. Он протянул нам два снимка. — Это один и тот же ребенок? — не поверила я своим глазам. На одном снимке была нормальная девчонка с открытой улыбкой, а на другом… Вы не смотрели «Семейство Адамсов»? Второй снимок как раз занял бы достойное место в их фотоальбоме. Мрачный взгляд, напряженная улыбка… — Один и тот же, — кивнул Фримен. — Елена Тимофеевна говорит, что во всем виновата она сама — после смерти мужа ей пришлось позволить бабке по отцовской линии забрать к себе девочку на полгода. Бабка эта фанатичка, сектантка. Вот от нее, судя по всему, и начались метаморфозы с Эллой. Свидетели Иеговы, к которым относила себя бабка, скорее всего повлияли на сознание ребенка. — Но они же не сатанисты? Кроули-то у них в программу изучения не входит? Они, конечно, малосимпатичные ребята, но при чем… — Она искала по принципу «от противного», — предположил Фримен. — Понимаешь, Сашка, когда кто-то превратил твое детство в кошмар, ты хочешь найти его апологета. Откуда ж маленькой девчонке было знать, что «Свидетели» не бог? Для нее врагом стал именно бог. Поэтому она начала искать дорожку к сатане. Вот только одно мне неясно. Кто подсказал ей направление? — А что говорит Елена Тимофеевна о Чеботареве и Старцеве? — Ничего не говорит, — пожал он плечами. — То ли ничего о них не знает, то ли не хочет… Хотя я склонен ей верить. Она действительно удивилась, услышав эти фамилии. А вот Лешу Чернышова она прекрасно помнит. Он, как она сказала, был ее надеждой. Когда Элла с ним познакомилась, она будто вернулась в свое детство. Стала мягче, спокойней, добрее… Кстати, она не верит, что Леша это сделал. — Но почему тогда она не сказала об этом на следствии? Разве она не заинтересована была в поимке настоящих преступников? — Восемь лет назад у нее не было на это сил. И еще одно… Он задумался. — Что? — первой не выдержала Лиза. — Слушай, Фримен, почему ты замолчал? Нам ведь интересно… — А я не могу пока с вами об этом разговаривать, — мягко улыбнулся он. — Это вроде как чужая тайна, которую я поклялся хранить. И вряд ли она имеет отношение к нашему расследованию. — Знаешь, Фримен, это подлость с твоей стороны! — возмутилась уже я. — Мы же как раз тайнами и занимаемся! И никому не скажем, если от этого не будет зависеть установление истины… Он еще немного подумал и наконец сказал: — Ну, хорошо. Только никому не слова, поняли? Вполне вероятно, что это можно использовать… Но если вы проболтаетесь, все кончено! — Да мы онемеем, как задумчивые акулы, — пообещала Елизавета. — А почему акулы-то у тебя задумчивые? — спросила я. Образ «задумчивой акулы» никак не мог родиться в моей несчастной голове. Плавает этакая задумчивая акула и думает, кого бы ей скушать… — Да в голову пришло, не знаю, — отмахнулась Лиза. — Фримен, ну? Что там за страшная тайна, которую мы можем использовать? Не томи, пожалуйста! Она скорчила такую физиономию, что Фримен не выдержал и рассмеялся. — Ну же, Фримен! — Как раз в тот момент, когда я уже собирался уходить… Кстати, мне очень понравилась Елена Тимофеевна. — Мы рады за тебя и за нее, — нетерпеливо кивнула Лиза. — Рассказывай дальше. — Очень милая дама, добродушная и неглупая… — Фримен!!! — Ладно, ладно. Так вот, я уже собирался уходить, естественно, договорившись о новой встрече, если она будет необходима… В этот момент в дверь позвонили, Елена Тимофеевна открыла, и вошла какая-то пожилая леди вместе с девочкой. Вылитая Элла, только… Она больна. У нее, как я понял, проблемы с умственным развитием. Елена Тимофеевна воспитывает ее одна, правда, ей помогает двоюродная сестра, та самая, что привела девочку, она забирает ее к себе на время. А теперь плачьте, дорогие дамы, потому что эта девочка и впрямь оказалась дочерью Эллы Ардасовой, и ей… Догадайтесь, сколько ей лет? — Сорок пять, — пробурчала я. — Десять с половиной, — торжествующе выговорил Фримен. — И что ты по этому поводу так ликуешь? — Получается, это не от Чернышова. С Чернышовым-то она познакомилась девять лет назад. — То есть… Я поняла, что он имел в виду. Эллу Ардасову могли убить именно из-за этого ребенка! — Скажем так — этот ребенок мог быть от кого-то из наших дражайших свидетелей… — подумала я вслух. — Умница! — Умница-то я умница, вот только подходят оба, — проворчала я. — Потому как один уже женат, а второй постоянно женится на всех богатых девицах… Значит, оба могли быть в роли «страдальцев». — Я думаю, это Старцев, — немедленно указала на своего подшефного Лиза. — Он просто просится на роль обманщика и убийцы… — Но Эллин возлюбленный, надо полагать, немало способствовал ее увлечению всякими идиотами типа Кроули, — покачала я головой. — А тут просится, извините, уже мой подшефный. То есть Чеботарев. — Или они оба, — пошел дальше Фримен. — Поскольку оба они были близкими друзьями… — Это тем более говорит о том, что мы должны вплотную подобраться к парочке этих «славных ребят». Другого выбора у нас, похоже, просто нет. * * * Ирину Львовну знобило. «Все-таки это простуда»… Она поставила чайник и накинула на плечи пуховый платок. На улице стояла солнечная погода, теплая, тихая, как будто не было утомительной недели с дождями, грозами — о, как Ирина Львовна боялась грозы! Как ребенок, она пряталась от молнии — если бы могла, заползла бы под кровать. И вот, пожалуйста, сейчас, когда можно было бы погулять, она самым кретинским образом простужена. Чайник засвистел, Ирина Львовна налила чай. Сделав глоток, она почувствовала себя немного лучше — горячий чай приятно согревал ее. «Такое ощущение, что внутри меня был лед, и теперь он растапливается», — улыбнулась она. По радио пел Гребенщиков. Про Иванова, которому все на остановке наступали на крыла. А у Ирины Львовны и крыл не осталось — даже наступить не на что… Только замерзшая душа. Вот если бы был ребенок… Она посмотрела в небеса. Если бы, господи, у меня был ребенок. Каким бы он был? Она прикрыла глаза. Странно, но ребенок в ее воображении был уменьшенной копией Чеботарева. Маленький, со странной, дебильной улыбочкой. И тайной в глазах, только Ирина Львовна совсем не хотела угадать, что это за тайна. Она боялась. Точно так же, как и тайны Чеботарева. Будто ее ребенок мог носить в себе отцовский страшный секрет… Внезапно до нее донесся странный звук. Словно кто-то уронил на пол тяжелый предмет. Она прислушалась. Нет, показалось… В доме по-прежнему царила тишина, нарушаемая лишь радиоприемником. Она выключила приемник, чтобы убедиться, что в мире все по-прежнему, незыблемо, царят тишина и пустота, как в склепе. Сначала она прислушивалась, застыв у окна. Ей было немного страшно — в доме никого не было, кроме нее. И в то же время ей сейчас казалось, что это не так. Тревога уже начала рисовать в ее воображении страшные образы. Она осторожно, стараясь не шуметь, вышла во двор и огляделась. Воры. Ведь все знают, что сейчас никого не должно быть дома. Конечно, никто не рискнет пробиваться сквозь ворота… Кстати, облегченно вздохнула она, ворота-то не скрипели. Никто не мог войти, не скрипнув этими тяжеленными воротами. Первый раз в жизни Ирина Львовна думала о воротах с симпатией. Она почти успокоилась и повернула назад, к дому, и тут-то застыла, боясь повернуться. Теперь она слышала отчетливые шаги. Движение в «мастерской». — Господи, что это? — прошептала она. Медленно, словно ее ноги стали свинцовыми, она подошла к мастерской и прислушалась. Теперь уже сомнений не было — внутри кто-то был. Она толкнула дверь, и та неожиданно поддалась. Сделав шаг внутрь, она еще успела удивиться внезапному своему бесстрашию и остановилась, потрясенная. Человек спокойно стоял спиной к ней и фотографировал ужаснейшую картину, на которой грубыми мазками была изображена лежащая на песке фигура — чья, Ирина Львовна не могла понять. И тут неожиданный гость обернулся. Ирина Львовна сделала шаг назад и прижала руку к горлу, пытаясь удержать крик, рвущийся с губ. — Ты? — прошептала она. — Что ты тут делаешь? Убирайся отсю… Она не смогла договорить. Ком подкатил к горлу, и Ирина Львовна заплакала, потому что в этот момент все ее надежды превратились в ангелов и, взмахнув крылами, поднялись в воздух, унося ее душу вслед за собой. Глава 10 Надо сказать, настроение у меня несколько испортилось. Терпеть не могу сатанистов и вообще всякие истории с привидениями! Сейчас я охотно бы свалила все на Лизу с Фрименом — пусть гуляют себе ночью по пляжам, а я с восторгом занялась бы отслеживанием госпожи Рамазановой, тем паче что эта дама и не думала об изменах… Я вспомнила ее хитренького мужа и от души пожелала ему, чтобы Рамазанова и впрямь занялась бы чем-то предосудительным, например, ударилась бы в кришнаитки… Ходила бы лысая по улицам и пела бы веселенькие песни про «харе кришну»… Пока же песни распевала только Лиза, шествуя со мной рядом, и пела она вполголоса, как бы отвечая моему печальному настроению: — Утекай, в подворотне нас ждет маниак, хочет нас засадить на крючок… Ох! Вот только «маниака» мне не хватало! — Лиза! — попросила я ее миролюбиво. — Не могла бы ты уж лучше исполнить вагнеровский «Полет валькирий»? — Не могла бы, — отрезала безжалостная Лиза. — У меня голос гнусавый. Как у Лагутенко. Оперные партии у меня не получаются… И она как ни в чем не бывало продолжила: — Остались только мы на растерзание врагам… Парочка простых и молодых ребят… Фримен шел задумчивый и не обращал на Лизино пение никакого внимания. — Лиза, у меня и так настроение портится, как погода, — снова взмолилась я. — Ладно, — смилостивилась Лиза. — Сменим репертуар. И она заголосила про «девочку с узкой косой». Я поняла, что спорить с ней бесполезно. Лизе дурачества помогали мыслить. И ей было наплевать, что это мешает мыслить мне. Более того, ее ужасно забавляло мое бешенство. Поэтому я отошла подальше и перестала обращать на нее внимание. Очень скоро она успокоилась, и до нашего офиса мы добрались в полном молчании и мрачноватой задумчивости. * * * Добрынька была довольна сегодняшним днем. Она возвращалась домой, насшибав кучу денег, а в кармане еще оставались сигареты, и в желудке приятно урчало. Она не особенно задумывалась о том, что завтрашний день вряд ли будет таким удачным — об этом Любочка Добрынина не задумывалась уже давно. С тех пор как оказалась на улице, она просто запретила себе думать о завтрашнем дне. Поразмыслив, она купила на вырученные деньги бутылочку и твердо решила позвать Таньку — если б не Танька, такой удачи ей не видать. А так завтра эта рыжая детективша снова угостит сигаретами, правда, надо проверить, есть ли еще лаз в «комнату страха». Добрынька даже остановилась, такой кошмарной показалась ей эта мысль. В самом деле, придет завтра детективша, а лаза нет… И как она будет тогда выглядеть? С сомнением посмотрев в сторону «склепа», она было направилась к больнице — уж больно не хотелось ей идти к гнезду вурдалаков. Но все-таки пересилило желание сохранить свое реноме в глазах поставщицы сигарет. «Я только гляну и назад», — успокоила себя Добрынька, решив, что если не подходить к проклятому дому близко, так, может, и ничего страшного. Лаз можно было увидеть и с трех шагов. Если очень постараться. Это тому, кто его в глаза не видал, надо вплотную подходить и на коленки опускаться… Рассудив, что ничего страшного с ней не случится, она решительно направилась к забору. И отпрянула в тень, пролепетав стандартное: «Мамочки мои…» В конце улицы показалась фигура, уверенно шествующая по направлению к страшному дому. Человек подошел к воротам, задумчиво посмотрел на них, заглянул в щелку, довольно хмыкнул и решительно направился прямиком к лазу. Через минуту он исчез. Она узнала этого человека! Тот самый, что зазывал ее принять участие в каком-то действии типа спектакля, и по блеску в его глазах Добрынька тогда быстренько смекнула, что ничего хорошего ей от этого спектакля ждать не придется. Он был приятелем кладбищенского монстра, и Добрынька тогда испугалась его даже больше, чем самого монстра. И этого человека она крепко запомнила — в нем чувствовалась какая-то особая жестокость, да еще Добрыньку поразил нехороший блеск его глаз. Правда, он лишь уговаривал Добрыньку принять участие в спектакле, а в сарай-то не затаскивал — это монстр на себя взял, — но все равно, именно этого человека Добрынька боялась больше всего. Он внушал ей дикий ужас. Ох, как пожалела она сейчас, что не рассказала о нем той рыжеволосой девчонке, в надежде получить от нее очередной хавчик. Добрынька, трясясь от страха и проклиная саму себя, подошла поближе, и вскоре до нее донеслись обрывки фраз. Разговаривали двое, и диалог их был просто кошмарен… Не в силах больше слышать ни слова из страшного и непонятного диалога, Добрынька осторожно обернулась. Убедившись, что она одна на улице, она быстро понеслась прочь, к спасительному своему убежищу — больничному дворику, который сейчас казался ей незыблемой крепостью, спокойной и недосягаемой для призраков проклятого дома. * * * — Господи, — простонала я. — Как хорошо, что день закончился! — И правда, — согласилась со мной Лиза. — Вот когда выходной кончается, жалко. А рабочий день… Ну и фиг бы с ним… — Кстати, тебе Ванцов звонил, — сказал Ларчик. — И чего он хотел? — А он со мной вашими секретами не делится, — обиженно засопел Ларчик. — Это с тобой у него контакт, а на меня у него реакция быка на корриде… Я уже стояла на пороге, внизу меня поджидал Пенс с его отремонтированным «Уралом-Девидсом», и жизнь перестала казаться мне ужасной и отвратительной. Наоборот, приобрела вполне приятные черты. — Всем большой скаутский «гуд-бай», — послала я остающимся воздушный поцелуй. — А Ванцов? — напомнил мне Ларчик. — Из дома позвоню, — бросила я уже на выходе. — Поскольку не хочу, чтобы секретная информация достигла твоих ушей… И вылетела на улицу раньше, чем он успел отреагировать. Чмокнув Пенса в щеку, я уселась за его спиной и присвистнула: — Ты умница, Пенс! Он и впрямь чем-то похож на «Харлей»! — Подлизываешься? — спросил Пенс. — Ага, — вздохнула я. — Хочу в «Робин-Бобин». Там гамбургеры… Там пепси… Там пиво… — Ты просто умираешь от голода, — улыбнулся Пенс. — Маленькая обжора. — Как ты догадался? Ну? Поедем? — Конечно, — кивнул он. — Твои желания пока еще законы… — Что значит «пока еще»? — нахмурилась я. — Настанет время, когда они перестанут быть законами, мои бедненькие желаньица? — Нет, — заверил он и поцеловал меня. — Ни-ког-да… — То-то же, — рассмеялась я. — Поехали… А то все закроется. И мы рванули по улице — боже ты мой, как это было здорово! Когда все неприятности остаются временно за спиной, только ветер в лицо, и делается так весело, что начинаешь смеяться — в такие минуты ты становишься нормальной, беспечной и спокойной, как все остальные люди. А не какие-то там детективы, которым надо думать о психах, опасных для окружающих… Мы подъехали к «Робину». — Представляешь, Пенс, — сказала я, когда мы уже сидели за столиком. — Люди так живут… Спокойно. Размеренно… У них все-все разложено по полочкам, как в универсаме. А я не знаю, где у меня что лежит, и моя жизнь поэтому какая-то… Я задумалась, пытаясь подобрать нужное слово. — Ураганная, — подсказал Пенс. Я кивнула. — Наверное. Даже у Фримена жизнь спокойнее… А вот и он, захотелось немедленно воскликнуть мне, поскольку Фримен как раз и показался в конце улицы — вместе с первыми каплями дождя. — Фри… — начала я и осеклась. Навстречу ему шла девушка. По их лицам я сразу догадалась, что они идут навстречу друг другу, потому что мир как бы существовал сейчас лишь в качестве декорации для двух актеров-премьеров, кружился вокруг, подобно снежинкам. Девушка, заметив Фримена, просияла и прибавила шагу, а он… Он сейчас смотрел на нее так, что его прекрасные серые глаза казались звездами — такое они излучали сияние. Я перевела взгляд на девушку. Она была худенькой, наполненной здоровой свежестью, с гладкими, блестящими темно-каштановыми волосами. Большие глаза были обрамлены темными ресницами, а нос вздернут. Была ли она красивой? Думаю, куда больше ей подошло бы определение прелестная. Остановившись, она широко улыбнулась и взмахнула своей легкой рукой. — Фримен… Он подбежал к ней и, взяв ее ладони в свои, поднес к губам. Она что-то сказала ему, совсем тихонько, я не расслышала, и он рассмеялся, а потом они пошли куда-то, вдаль от нас. — Может, ты перестанешь так невоспитанно пожирать их глазами? — спросил меня Пенс. — А кто она? — обернулась я. В конце концов, ему о личной жизни Фримена известно больше, чем мне. — Фрименова великая любовь, — ответил Пенс. — По имени Джульетта… — Как? — переспросила я. — Юлия, — рассмеялся Пенс. — Но мы в шутку зовем ее Джульетта. И вообще, Александрина, почему тебя так интересует личная жизнь Духовной Собаки? — Если у него есть личная жизнь, то никакая он не духовная собака, а самая обычная, — проворчала я. Настроение у меня снова испортилось, и свой гамбургер я дожевывала в унылом размышлении, почему я не уродилась такой стройненькой, длинноногой красоткой с ровным загаром и румяными щечками? Может, тогда жизнь моя выгодно отличалась бы от теперешней? — Впрочем, кому что бог дал, — вслух подумала я. — Кому-то ноги, а кому-то, как говаривал диджей, мозги. Кому что дал, тот тем и раскидывает… Пенс вздохнул, глядя на меня с сожалением. — Какая же ты еще глупая, Сашка, — сказал он. Ну, вот, значит, и мозгов мне не выдали… Как же теперь жить бедняжке Александрине? Кто подскажет? * * * Опечаленная такими мыслями, я сидела в теплой кухне и наблюдала, как по оконному стеклу ползут капельки дождя… Снова дождь. Может быть, от дождя у меня уже началась сырость в голове, и поэтому я никак не могу связать концы с концами? Во всяком случае, сейчас мне было совершенно непонятно, как связать воедино странные увлечения Чеботарева, книжки, которыми увлекалась Элла Ардасова, и банального бабника Старцева. — Просто полная неразбериха, — прошептала я, проводя пальцем по оконному стеклу, которое казалось мокрым даже на ощупь. — «Кто убил Лору Палмер»… И ведь ситуация похожа, пусть выглядит немного пошлее, как любой идиотский римейк… Можешь бродить по закоулкам подсознания, Александра, но так и не найдешь ответ, потому что Элла никакая не Лора, демонов в Тарасове нет, а если есть, то все размокли от дождя и боятся нос наружу высунуть, все просто и глупо наверняка. Это задачка бывает таинственной, а разгадка зачастую так пошла, что от нее тошнит… — Саш, тебя Ванцов к телефону, — сказала мама, появляясь в дверях. Ванцов. Черт, у меня точно мозги размыло! Я совсем забыла, что Лешка просил меня позвонить ему! — Спасибо, ма, — меланхолично отозвалась я и подошла к телефону, сопровождаемая изумленным и обеспокоенным маминым взором. — Сашка, у тебя нет температуры? — поинтересовалась она, воспользовавшись паузой. — Нет, — покачала я головой. — Все в порядке, ма… — Какая-то ты сегодня задумчивая, тихая и вежливая до омерзения, — констатировала мама. Я развела руками. И взяла трубку. — Привет. — Слушай, Сашка, я тебя ищу целый день, — загрохотал в трубку рассерженный Ванцов. — Я же волнуюсь. — Да все нормально, чего волноваться? — Послушай, я тут узнал, что Чеботарев-то лечился в психушке! Представляешь? — Я о чем-то подобном догадывалась. Мой голос продолжал оставаться тусклым. Сейчас мне казалось, что Ванцов об этом уже говорил, потому что весь мир, окружающий эту компанию, только сумасшедший мог бы назвать нормальным. По мне, они и встретиться могли в психушке. Исключение составлял лишь Старцев, но этого можно было запросто подлечить от хронической сексуальной озабоченности. — Теперь дальше. Оказывается, у Эллы Ардасовой был ребенок. Представляешь? Господи, если он еще раз воскликнет «представляешь», я начну рычать. — Представляю, — съехидничала я. В принципе, он был не виноват, что я это уже знала. Но в конце концов, все это родная милиция могла бы выяснить и восемь лет назад, а не сажать первого попавшегося парня, не так ли? Геморрою было бы куда меньше… А теперь нам надо делать сумасшедшие попытки восстановить картины восьмилетней давности, чтобы понять, что же там произошло, на этом гребаном пляже? — Сашка, у тебя что, настроение плохое? — Нет, Лешенька, я просто устала. А завтра тяжелый день. Очень спать хочется… — Прости. Кажется, он обиделся. — Леш, не обижайся… — Ничего страшного. А вам-то что-нибудь удалось узнать? — Да нет. Пока ничего. Я сама удивилась, почему решила соврать. Хотя… Не такое уж это вранье. Пока, увы, мы действительно почти ничего не знали. Один к одному — родная критикуемая мной милиция. — Надеюсь, ситуация прояснится завтра… — Почему? Потому что завтра мы берем их за жабры и тащим к проруби, хотелось сказать мне, но из суеверного страха, что все провалится, я промолчала. Вот когда наши действия приведут к какому-нибудь ощутимому результату, тогда и поговорим. А пока лучше молчать. Чтобы не сглазить. Раз уж мы оказались в компании черта, придется на время поверить в приметы. Глава 11 Неудачи начались с самого утра. Все планы, тщательно вынашиваемые Лизой, могли бы рухнуть уже из-за погоды. Поскольку Лизе позарез была нужна сегодня хорошая погода, с ясным и теплым солнышком, а с вечера не переставал моросить дождь, уже можно было бы опустить руки, смирившись с объективной реальностью. Но Лиза не собиралась этого делать. — Ну и ладно, — легкомысленно отмахнулась она от этой пресловутой реальности. — Прорвемся как-нибудь… Если уж сегодня такой день, то Лиза все равно что-нибудь придумает. Лозунгом ее жизни было, как у гладиаторов, — победа или смерть. Умирать Лизе пока не хотелось, поэтому она предпочитала победу. Для обдумывания ситуации Лиза осторожно выбралась из-под одеяла, чтобы не разбудить своего босса, а по совместительству мужа Ларикова, пробралась на кухню и сварила кофе. Мысли пришли сразу, и Лиза уже ничего плохого в погоде не видела, напротив, теперь ей казалось, что все только на руку такой великой интриганке, как она. Она даже тихонько рассмеялась — так все шикарно у нее получалось в мыслях. Подумав еще немного, она набрала номер Танечки-змеюки. Ее новый план был еще хорош тем, что благодаря ему можно было вполне обойтись без ее услуг. — Таня, доброе утро. Лиза постаралась, чтобы ее голос звучал приветливо, хотя она не сомневалась, что в ответ услышит скучающий или сонный, в общем, недовольный голос. «Интересно, а эти кривляки бывают чем-то довольны?» — Доброе утро, — ворчливо проговорила Таня. — Какого черта ты осыпала весь салон пеплом от своей дурацкой сигареты? Нет, Борисова, и не проси меня сегодня — ты всю мою машину перемажешь, такая грязь! — Да я как раз собиралась сказать тебе, что сегодня обойдусь без твоей машины… Ох, как же Лизе хотелось добавить «уродливой», но она сдержалась. Хотя Танечка и напрашивалась на хамство, Лиза вежливо поблагодарила ее и повесила трубку. Теперь нужно было создать видимость простуды, дабы отпроситься у Ларчика на сегодня. Поэтому, когда он появился на пороге кухни, Лиза начала кашлять и чихать с таким воодушевлением, что не заметила, как плохо он сам выглядит. — Ты тоже простыла? — просипел он. Лиза от неожиданности поперхнулась кашлем и, быстренько рассудив, что, раз он заболел, лучше уж она исчезнет из дома, сказала: — Нет. С чего ты взял? — Мне показалось, ты сильно кашляла… — Поперхнулась, — соврала Лиза. — Господи, ты сам-то еле на ногах стоишь… У тебя что, температура? — Немного… Лиза всунула ему градусник и озабоченно покачала головой. — Ты ужасно выглядишь… По-моему, тебе сегодня надо отлежаться… Тем более погода такая мокрая… Она вытащила градусник. Температура у Ларчика была невысокая — даже до тридцати восьми не дошло. Зная его характер, что он потащится на работу, Лиза вскричала немного картинно: — О господи! И быстро стряхнула градусник. — Что? — моментально заинтересовался Ларчик, который, как все мужчины, мог спокойно встретить любую опасность, кроме недомогания. На ее лице появился страх. — У тебя тридцать восемь и семь, — трагически прошептала Лиза. — Дай посмотреть, — слабым голосом пролепетал Ларчик, протягивая руку за градусником. Впрочем, теперь ему и в самом деле казалось, что температура его резко повысилась и надо бы лечь, но… Работа есть работа. — Я нечаянно стряхнула, — быстро отозвалась Лиза. — Но тебе надо немедленно в постель. — А работа? — жалобно спросил Ларчик. — Мы с Сашкой управимся, — пообещала Лиза. Он продолжал стоять как истукан, явно не доверяя способностям Сашки и Лизы. — Ложись! — сурово приказала Лиза. — Мне не нужен муж-инвалид! Последние слова оказались решающими. Ларчик вздохнул и поплелся к кровати, втайне радуясь тому, что его ожидает приятная перспектива поваляться в постели с книгой в руках. Он бросил взгляд в окно — безрадостная погода убедила его в правоте принятого Лизой решения. Сама Лиза носилась по комнате, что-то напевая себе под нос, швыряя в сумку вещи, из которых внимание Ларчика привлекла косметичка. Ни Лиза, ни Сашка косметикой особенно не пользовались. Только в интересах дела. — Лиза, а зачем… — начал было он, но приостановился, вовремя сообразив, что этот вопрос Лиза может расценить как попытку ревности. — Что зачем? — удивленно вскинула бровки Лиза. — Ничего, — пожал он плечами. — Ложись, ради бога! Он покорно залег в кровать, дав Лизе чмокнуть себя в щеку и всучить маленькую бледно-голубую пилюльку. В конце концов, один день ничего не решает! И хотя после ухода Лизы он ощутил странное чувство тревоги, он постарался себя успокоить — девочки сейчас заняты Рамазановой, а эта пухленькая темноволосая женщина не произвела на Ларчика впечатления опасной личности. Так что, подумал Ларчик, тревога вызвана просто температурой. Через полчаса глава агентства «ЛМ» преспокойно спал, и никакие сны его не беспокоили. Ну как он мог заподозрить свою молоденькую жену в том, что она подсунет собственному мужу противоаллергенную таблетку, вызывающую глубокий и длительный сон? * * * Ну хорошо. Сначала мы все это проделаем, а что дальше? Как нам их расколоть? Можно запулить им «жучки» и тщетно прождать, когда они начнут вспоминать былое, особенно свои подвиги в районе «Веселого дельфина»! А другого выхода, кроме как расколоть эту парочку, у нас не было! В течение восьми-то лет столько дождей прошло, что все следы смыло! А ежели тогда не было улик, так откуда они сейчас возьмутся? Так размышляла я по дороге в офис, щедро поливаемая дождем. Судя по серому небу, никакого просвета нас не ожидало, и это могло разрушить мои планы — если будет так лить, вряд ли Добрынька выползет из убежища и кто ж тогда откроет мне дорогу к лазу? В принципе, мне совсем не хотелось развлекаться изучением творчества господина Чеботарева, но ответ-то может быть именно там, и если я его найду, Елизавете не придется рисковать невинностью с козлом Старцевым. — И все-таки, даже если мы убедимся в том, что наши предположения верны, как мы выбьем из них признание? — пробормотала я. Додумать я не успела — дождь перешел в ливень, и я влетела в книжный магазинчик. Он был тихий, спокойный, я была единственной посетительницей, поэтому молоденькая продавщица посмотрела на меня равнодушно — она прекрасно понимала, что я тут случайно. На прилавке весело громоздились какие-то книжонки-однодневки, не привлекшие моего внимания. В детском отделе было намного интереснее — там была целая кипа комиксов. Один из них мне очень понравился — я даже увлеклась им, поскольку назывался он «Великолепные приключения», а внизу было приписано: «Байкеры на пляже» и еще «Жизнерадостные иллюстрированные истории». Жизнерадостности мне как раз и не хватало, и я уже открыла тонкую книжицу, как вдруг меня буквально ошпарила одна мысль. Я снова захлопнула книжку и уставилась на название. «БАЙКЕРЫ НА ПЛЯЖЕ». — Йес, — прошептала я и немедленно полезла в карман, чтобы купить сию прекрасную книжицу, просто и доступно подсказавшую мне дальнейший ход мыслей. Пока я расплачивалась, кончился дождь. — Похоже, господи, Ты именно этого и хотел, — пробормотала я. — Байкеров на пляже. Даже дождь послал, чтобы загнать меня в этот магазинчик и подсказать идею… Интересно только, как отнесется к моей идее Елизавета? * * * Лиза открыла дверь и радостно улыбнулась Дашке. Она уже собиралась сообщить, что сегодня босса не будет — полная свобода, с единственным пожеланием: если Лариков проснется и вздумает поинтересоваться ей или Александрой, Дашка должна врать, что обе… Ох, а что они могут такое делать, чтобы не подходить к телефону? Ни додумать, ни сказать она не успела. Дашка окинула ее свирепым взглядом и спросила: — Где этот чертов Лариков? Я уже устала от занудливого козла, который торчит в его кабинете! — А Лариков болеет, — отозвалась Лиза. — Что там за занудливый козел? — Клиент, — пробурчала Дашка. — Сейчас посмотрю, как его зовут… Она сдвинула журнал, который листала, чтобы забыться — уж больно достал ее этот толстый тип с улыбкой дебила, — и прочла: — Чеботарев какой-то. Лиза застыла. — Че-бо… Договорить она не смогла. Слова прилипли к гортани. Она боязливо оглянулась на лариковскую дверь и уже шепотом спросила: — Такой маленький и толстый? С омерзительно веселым и приветливым лицом? Да? Дашка кивнула. — Маленький и толстый — это да. Вот только физиономия у него хоть и омерзительная, но не веселая и не приветливая… Скорее уж затхлая и прокисшая. Как огурец… — Вот черт, — пробормотала Лиза. — И что мне с ним теперь делать? — Откуда я знаю? — развела руками Дашка. — Хочешь, я его отправлю? Босс болеет, мотайте отсюда, а то у вас физиономия затхлая, как прокисший огурец, и никому из нас не нравится! — Нет, так нельзя. Надо ж узнать, какого фига он к нам пришел, — рассудила Лиза. — Только мне лучше с ним не встречаться… Она задумалась, прикусив нижнюю губку. Риск был. Если Чеботарев ее сейчас увидит, то потом, встреться они уже втроем со Старцевым, быстренько узнает, и тогда… «Ищите мои косточки на Дельфиньем пляже», — мрачно предсказала она свою возможную судьбу. Что же делать? — А Сашка не пришла? В конце концов, Чеботарев у нас прикреплен к Сашке, пусть она и размышляет по его поводу! — Нет, — сумрачно посмотрела на дверь Дашка. — Она задерживается… — Та-ак… Ситуация получалась безвыходной. — Ладно, я что-нибудь придумаю, — пообещала Лиза и налила себе кофе. — Надо быстрее придумывать, — фыркнула Даша. — А то мы тут без средств к существованию останемся… — Не останемся, — рассеянно пообещала Лиза. И вошла в свою комнату. Даже переодеться не во что, грустно подумала она. Вот ситуация! В соседнем кабинете торчит главный подозреваемый, зачем-то пришедший прямо в наши объятия, а мы не знаем, как же нам выкрутиться. — Был бы сейчас Андрюшка, насколько все было бы проще, — отругала себя за проявленную самодеятельность Лиза. — А теперь его и пушкой не разбудишь… * * * Я не поняла сначала, почему они мне так обрадовались. Пришла я вся мокрая, дождь с меня капал, как с водяного или с утопленника, а девицы вытаращились на меня, словно я напоминаю им яркое и радостное солнце. — Наконец-то! — с облегчением выдохнула Дашка. А Лиза, почему-то обернувшись на лариковскую дверь, быстро затащила меня в комнату. — Что происходит-то? — шепотом спросила я. — Босс прознал про наши тайны и собирается замуровать нас в стене? — Нет, хуже, — помотала головой Лиза. Что может быть хуже этого, я не знала. — Там… — показала Лиза рукой на стену, разделяющую нас с боссом, — Чеботарев. Понимаешь? — А зачем он там? — удивилась я. Ситуация показалась мне совершенно абсурдной. Мы строим планы, как его изловить, а он не находит ничего лучшего, чем припереться к нам собственной персоной?! — Ты его поймала? — Нет, — отмахнулась Лиза. — Он сам пришел! — Ни-че-го не понимаю, — озадаченно проговорила я. — Ладно, Лариков потом все расскажет… — Да ничего он не расскажет! — горестно воскликнула Лиза. — Он не такой вредный, каким кажется… — Да нету там Ларикова! Он спит! Я его нарочно усыпила пиплофеном, чтобы он нам не мешал! И теперь надо, чтобы ты пошла к этому Чеботареву и узнала, что ему от нас нужно! Ничего себе! Я опустилась на стул и уставилась на Лизочку с нескрываемым интересом. Взяла и отравила нашего Ларчика каким-то пиплофеном! А я должна замещать теперь Ларикова! — А если ты сама пойдешь? — Не могу! — прошипела Лиза. — Потому что тогда Старцева придется соблазнять тебе! Я же не могу так рисковать! Старцева мне соблазнять совсем не хотелось. — Ладно, — выбрала я из двух зол меньшее. — Пойду разговаривать с клиентом. А ты сиди тут и не высовывайся! И с этими словами я направилась к двери Ларчикова кабинета, испытывая то же чувство, какое, надо думать, испытывает дрессировщик перед клеткой со львом. И страшно, и, черт возьми, ужасно любопытно! * * * Он сидел, уставившись в окно, и барабанил по столу толстенькими пальцами-сосисочками. Похожий на первоклассника из школы для умственно отсталых детишек… — Добрый день, — произнесла я, проходя в комнату. Он вздрогнул и развернулся, оглядывая меня с явным недоумением. — А… — начал он, но я не дала ему договорить. — Андрей Петрович заболел. Меня зовут Александра Сергеевна, и я его заместитель. — Такая молоденькая? — удивился Чеботарев, и его круглое лицо вытянулось, став похожим на яйцо. Этакий «киндер-сюрприз», черт побери, и не знаешь, что за бомба притаилась в маленькой лысой головенке. — Уж какая есть, — не удержалась я от сарказма. — Те, что постарше, работают не в частном сыске. Он понял, что надо вести себя вежливее, и извинился. — У меня беда, — сказал он, доверительно глядя на меня через кругленькие очки. — Что случилось? Я подражала Ларикову, причем делала это неосознанно, интонациями, выражением глаз — о, мой дорогой босс был бы доволен своей ученицей! — Моя жена… Он замешкался, снял очки, долго протирал их кончиком платка и тихо продолжил — голосом, скорее похожим на сдавленное рыдание: — Моя жена… Пропала. Ее нет дома со вчерашнего дня… Глава 12 Поистине — небеса сегодня были щедры на сюрпризы! Я от удивления застыла, чуть было не открыв рот, но сдержалась. Я ведь «не знаю» Чеботарева. Для меня он сейчас — обычный клиент, который сам по странному капризу судьбы приблизился к рыбаку, обдумывающему, как половчее закинуть сети. Думала Саша, думала, а у Чеботарева жена сбежала, и он прямо сюда и пришел. Стоп! Убежала? Ой ли? А если нас с Лизой непостижимым образом «вычислили»? Нет, Сашенька, совпадения вещь неплохая, но когда они таковы… — Почему вы не обратились в милицию? Сейчас важно было узнать, откуда Чеботарев узнал про нас. — Я обращался… Но они надо мной просто… посмеивались. Нет, они взяли мое заявление и пообещали начать розыск — если через три дня не будет никаких известий. Но, если честно, я не хотел бы с ними связываться… Я не люблю представителей нашей милиции. Они, как мне кажется, в большинстве своем продажны… Я вас не обидел? Он немного подался вперед, обеспокоенно глядя мне в глаза. — Нет, — ответила я. — Я никоим образом не отношусь к милиции… — Как?! На его кругленьком мясистом лице отразилось безграничное изумление. — Но вы же… — Так получилось, — отрезала я. — Кто вам дал наши координаты? Простите, что я об этом спрашиваю, но… Нас несколько раз накалывали, и теперь мы стараемся работать по рекомендациям. Не очень приятно пахать, как негр, и остаться без гонорара… — Я заплачу, — заверил он меня. — Что вы, девушка, как вы могли подумать… А сказал мне о вас рыжий… Он вздрогнул, зажмурился от собственной бестактности — интересно, почему все люди считают, что рыжеволосые комплексуют из-за цвета своих волос? Вот уж нет… — Извините, — пробормотал он, снова опуская долу свои кругленькие очки. — Ради бога… — Ничего, продолжайте, — попросила я, хотя и догадалась уже, кто взял на себя функции Его Величества Случая. Лешенька Ванцов… Уф. Мне стало легче дышать. «Это не с нами играют боги, это виновного ведут на эшафот», — вспомнилась мне подобающая случаю цитатка. Толстячок, впрочем, о грядущем эшафоте не догадывался. — Так вот, он мне сказал, что вроде бы частное агентство сумеет мне помочь. И очень хорошо отзывался о вас… Правда, вы дорого берете… — Это общие расценки, — пояснила я. — Мы не имеем права изменять тариф, который является общим повсюду… Так что случилось с вашей женой? — Она заболела. Обычно мы уходим на работу вместе, но на этот раз ее знобило, и вид у нее был больной, короче, мы решили, что ей следует побыть сегодня дома. Я уехал. Через два часа я позвонил ей, чтобы узнать, как у нее дела. Никто не взял трубку. Я подумал, что она спит… У меня еще не было никаких тревожных мыслей. Я снова занялся работой, решив перезвонить позже. Но захлопотался и перезвонил только в четыре часа дня. Трубку никто не брал… И тут мне стало не по себе. Я решил, что ей плохо, она не может подойти к телефону, и поехал домой. Когда я обнаружил, что ее нет, я первым делом подумал о больницах. Может быть, ей пришлось вызвать «Скорую»? Но на столике стояла недопитая чашка кофе. Если она пила кофе, ей было не так уж плохо, верно? — поделился он со мной своими детективными наблюдениями. Я бы, кстати, тоже обратила на это внимание. — Так и вышло. Я обзвонил все больницы, и ни в одну Ирина Львовна Чеботарева не поступала. И потом — понимаете, в чем дело, девушка… — Саша, — напомнила я ему. — Саша, понимаете, в чем дело — Ирина попросила бы меня оповестить. Телефон-то был записан на ежедневнике. Подумав, я все-таки склонился к мысли, что Ирочка почувствовала себя лучше и ушла. Да, я понимаю, это бредовая мысль — Ирочка наверняка позвонила бы мне или пришла бы на работу, но разве в трудные минуты мы не успокаиваем себя именно такими мыслями, соглашаясь с их бредовостью? «Боже, он еще и склонен к философии», — подумала я, с интересом разглядывая толстенького человечка. Перед моими глазами возник мрачноватый склеп-особняк. Что там могло произойти? Куда могла исчезнуть чеботаревская жена? Но осторожно, Саша! Помни, Чеботарев не должен знать, что тебе известно местечко, где он проживает! Поэтому я невинно поинтересовалась: — А соседи? Вы спрашивали у соседей по лестничной площадке? Может быть, они что-то видели или слышали? Кто-то приходил в ваше отсутствие, например? Хлопала входная дверь? Он удивленно посмотрел на меня, будто сама мысль, что он может проживать в обычной хрущобе, показалась ему дикой. Но потом спохватился и принялся объяснять мне, что соседей у них нет, что они живут в особняке на Девятой линии, и так далее с подробным описанием местности, которую я неплохо изучила за вчерашний день. Решение я приняла быстро. В конце концов — не надо переодеваться в бомжовку и лазить по земле. Я смогу рассмотреть святая святых Чеботарева с его же помощью. Да и Ирину Львовну эту, возможно, найдем — может, она уже появилась дома и спокойно допивает кофе? Хотя я от души желала ей подольше отсутствовать, дабы я могла поближе ознакомиться с творчеством господина Чеботарева. — Ладно, поехали, — я поднялась. — Время — ваши деньги и здоровье вашей жены, нам не стоит его терять… «Лариков бы подпрыгнул от этакого плагиата. Это ведь его фраза про время — ваши деньги…» — Вы хотите ехать ко мне? — испуганно уточнил Чеботарев. — Конечно, — кивнула я. — Во-первых, надо ознакомиться с местом происшествия. А во-вторых, ваша жена может появиться. — Давайте позвоним, — предложил он. Интересно, почему он так сопротивляется? Я посмотрела на него суровым взглядом, позаимствованным опять же у моего дорогого босса, и уселась на место. — Как хотите, — пожала я плечами. — Я могу вообще не заниматься поисками вашей супруги, раз вам непонятны мои методы работы… — Нет, что вы… Поедем. Он быстро сдался. Видно, все-таки беспокоился о своей потерявшейся жене… Я зашла в соседнюю комнату. Лиза преспокойно читала мой комикс про байкеров и хихикала. Как только я вошла, она захлопнула журнал и невинно уставилась на меня. — Ну как? — Мы едем к нему. У него жена пропала, — пояснила я. — Дай мобильник и еще позвони Ванцову и попроси никуда не деваться. Поскольку еду-то я в логово зверя. Кстати, как тебе комикс? — Ничего. А зачем ты его купила? — Идея пришла в голову, как их прижать, — сказала я. — Но для этого надо заманить их на пляж… — Ты с ума сошла? — вытаращилась на меня Лиза. — В такую погоду? За окнами продолжал моросить дождь. Бог явно не сочувствовал моим планам разоблачения. — Ладно, вернусь, поговорим, — пообещала я. — А сейчас я все равно не могу посвятить тебя в свои планы. Меня ждут… Никуда не уходи до моего прихода, ладно? — Постараюсь, — развела руками Лиза. — Мне и тут неплохо… Вот только как быть с обольщением? — Обольстишь вечером, — постановила я. И, послав ей воздушный поцелуй, отправилась вместе с Чеботаревым на розыски его жены. * * * Старцев был в бешенстве. Ах, Юленька, Юленька… Каждый, кто встретил бы его сейчас, принял бы за сумасшедшего. Ну, судите сами — идет по улице человек и бормочет себе под нос, не замечая дождя. Старцеву было наплевать, что про него думают окружающие. Все его мысли крутились вокруг их недавнего разговора с Юлей. «Я не могу выйти за вас замуж, — сказала эта маленькая дрянь. — Я не могу за вас выйти, потому что я вас не люблю. Более того, я считаю неэтичным продолжать встречи с вами. Это унизительно как для вас, так и для меня…» Ах, Юленька, как же ты не права! — Юля, я хотел бы подарить вам кое-что на память… Маленький сувенир, так сказать… Можно попросить вас о последней встрече? Она долго не соглашалась. Но… Старцев усмехнулся. Она же добросердечная девочка, не правда ли? И она получит свой сувенир… Старцев достал сигареты. Теперь он почти успокоился, уйдя в собственные мысли. Его всегда успокаивали фантазии. Вот и теперь… Он присел на скамейку, закурил. Скоро он должен вернуться, чтобы все тщательно подготовить. И тут он застыл. Как подтверждение верности его фантазий и планов, по улице подобием романтического фрегата плыл «БМВ» цвета электрик. И Старцев уже мог разглядеть блондиночку за рулем. Его губы растянулись в улыбке. Вот она, моя удача… Мысли о мести отступили на задний план. Он шагнул к обочине тротуара и призывно помахал рукой. Машина остановилась. * * * — Фримен, ты уверен? Он прищурился, потушил сигарету и коротко кивнул. Юля с сомнением покачала головой. — У меня все это не укладывается в голове, — выдохнула она. — Старцев. Чеботарев. Эта девушка… Ребенок. — Юля, у нас нет другого выхода. Если сейчас мы не проделаем того, что ты называешь подлостью, они останутся на свободе, а Леша Чернышов в тюрьме. Ты с таким раскладом согласна? — Нет, что ты… И все-таки — как у нас это получится? — Сейчас складывается аналогичная ситуация, только… Пасьянс выдал небольшие изменения. Если все обстоит так, как получилось в моей логической схеме, они наверняка поступят так же, как восемь лет назад. И раскроются. Ментура будет вынуждена снова заинтересоваться делом восьмилетней давности, по которому преступники проходили как свидетели, а свидетель — наоборот. Посмотри сама — ты отказываешь. Он видит во мне соперника. Вызывает меня, дабы отомстить. Сейчас он ослеплен яростью — вряд ли он думает об осторожности. План кажется ему гениальным. Итак, он вынуждает тебя позвонить мне, естественно, по мобильнику. Разница только в том, что я нахожусь рядом. Леша рядом не был, у них была фора во времени. — Но ты можешь не справиться! — Юля, ты боишься? — Нет, — прошептала Юля и поежилась. — Мы будем не одни. Вот увидишь, у нас все получится! Мы ведь даже знаем, где намечено их «действо». Ну же, маленькая! Он обнял ее за плечи. — Слушай, Фримен, а если бы я не рассказала тебе о Старцеве? Как тогда ты бы действовал? Она смотрела на него внимательно. Пытливо. И доверчиво. — Придумал бы что-то другое, — рассмеялся Фримен. — Я всегда думаю по ходу движения… Может быть, это кому-то кажется глупым, но ведь у каждого свой стиль работы, правда? Мой, как мне кажется, вовсе не лишен изящества… — И шарлатанства, — вздохнула Юля. — Ну, зачем ты выдаешь себя за «бродягу Дхармы»? Может, было бы проще, если бы люди принимали тебя за того, кто ты есть на самом деле? — Так интереснее, — рассмеялся Фримен. — В конце концов, если в этом мире так важен имидж, могу я немного развлечься? Но нам пора. Не забывай про «план А»… — Ты разрабатываешь слишком много планов, — невольно улыбнулась она. — Я даже не успеваю следить за твоими мыслями, так они быстры. У меня выработается стойкий комплекс неполноценности… — А ты не забыла, кто рассказал мне про Старцева? — Он прижал ее к себе. — Я люблю тебя, маленькая… — Тогда женись, — в шутку потребовала Юля. — Посмотрим, — пообещал он. — Если во время нашей с тобой боевой операции все пройдет успешно и я не стану инвалидом… Но тут же засмеялся, чтобы она поверила, будто все это безопасно. Чтобы страх не забрался в ее детскую, доверчивую душу. * * * Мы подъехали к чертовому склепу. Чеботарев остановил машину и вылез, открывая передо мной дверцу. Честно говоря, я охотно осталась бы внутри. При виде этого жилища-монстрилы никаких хороших эмоций у меня не возникло. — Вот мой дом, — сказал Чеботарев, любовно оглядывая этот образчик безвкусицы. — Внутри парк… Ирочка хотела, чтобы был английский парк. Воспоминание об Ирочке подействовало на него угнетающе, он снова опустил голову и пробормотал: — Как вы думаете, с ней все будет в порядке? — Я думаю, она уже дома, — поспешила успокоить его я. Хотя дом действовал на меня так скверно, что я не очень-то верила в сказанное. Чеботарев открыл эти свои «кладбищенские ворота», и машина вползла в неожиданно уютный двор. Я даже не смогла удержаться от восхищенного возгласа. Признаюсь, я первый раз в жизни видела английский парк — с аккуратно подстриженным газоном, круглыми деревьями и великолепным розарием посередине. — Ирочкина заслуга, — снова печально развел руками Чеботарев, напомнив мне о цели моего визита. Мы прошли по асфальтированным дорожкам к крыльцу дома. Чеботарев потрогал дверь и сказал: — Заперто. Значит, она не пришла… Открыв, он впустил меня внутрь. Тишина свидетельствовала о том, что наши надежды тщетны. В доме никого нет. — Видите, — почему-то шепотом сказал Чеботарев, озираясь по сторонам. — Я же вам говорил. Никого нет. Я прошла по комнатам — никаких следов… Мы были на кухне. Теперь я смотрела прямо на небольшой домик в углу сада. По моим подозрениям, это и была мастерская. Что ж, пора было приступать к решительным боевым действиям. Я обернулась к Чеботареву. — А что у вас во-он там? Мой палец указывал на мастерскую. — Видите ли, я в некотором роде художник, — потупился Чеботарев. — Так сказать, в качестве хобби. И там моя мастерская. Я ищу новые формы творчества, поэтому мастерская обычно закрыта для посетителей. — Но вы там ее искали? — Ирина никогда не бывает в моей мастерской… Ого! Его тон стал заметно жестче, а в глазах появился огонек упрямства. — Хорошо. Если предположить, что она услышала нечто… Допустим, ей показалось, что там вор… Как вы думаете, она бы туда пошла? — Наверное, да, — начал сдаваться он. — Если она плохо себя чувствовала и испугалась, приступ мог с ней произойти там? — Мог, — тихо согласился он со мной. — Тогда вам придется открыть свою мастерскую для посещений, — сказала я и шагнула по направлению к ней. — Давайте я сам… посмотрю. Черт! Какое зловредное упрямство! — Вам может понадобиться помощь, — сказала я. — Тогда я вас позову. — Знаете, так не пойдет, — разозлилась я. — Мало ли что там произошло. Почему вы меня не пускаете внутрь? А если вы убили вашу жену и теперь заметаете следы? — Да вы что… — испуганно вытаращился он на меня. — Я люблю Ирочку. — Тогда вам нечего бояться моего визита в вашу драгоценную мастерскую, — сказала я. — Я в художники не собираюсь, ваши идеи воровать не буду… Так что на сей счет можете успокоиться. — Хорошо, — смирился он. И открыл дверь. — Входите… Глава 13 Добрынька проснулась в совершенно разбитом состоянии. Судя по яркому солнцу и стуку тарелок, она проспала в своем закутке полдня. Из окошка столовой проникал запах вареного гороха — у Добрыньки заныл желудок, и она уже собралась податься к знакомой раздатчице Люсе, поканючить, чтоб она налила ей тарелку супчика, и даже встала, но черт дернул ее посмотреть в сторону проклятого дома — вчерашние воспоминания немедленно нахлынули, вызывая нездоровую тошноту. — Если это чудовище все-таки меня видело, мне на белом свете не жить, — пробормотала Добрынька, и есть ей тут же расхотелось. Какая еда, когда тут такие дела творятся? Конечно, подумала Добрынька, можно подождать эту рыжую девицу Сашу, но черт знает, сколько придется тут торчать? Поразмыслив, Добрынька решила ничего не ждать, а просто-напросто отправиться к этой Саше самой — благо вчера она выкрала у нее визитку. Простая шалость — думала перед подружками покрасоваться. Рассудив таким образом, она немного повеселела — всегда становится легче, когда на свете есть кто-то, на кого ты можешь повесить свои проблемы! Надо было привести себя в относительный порядок, что Добрынька и сделала. Открыла кран, помыла голову, расчесала волосы стареньким гребнем, умылась и, тщательно рассмотрев себя в зеркальце, решила, что выглядит вполне прилично. — Конечно, не фотомодель, но и не уродка какая, — произнесла она вслух и пошла вдоль по дорожке, мимо заброшенных пионерских лагерей, к трамвайной остановке. Она так преисполнилась мыслью, что выглядит как приличная, что позволила себе широкий жест — заплатила за проезд из своих кровных, сэкономленных денег, и так и добралась до центра — спокойно, без приключений и обычной ругани, с удивлением обнаружив, что это ей нравится. «Может, мне вернуться домой?» — подумывала она, вспоминая родную деревню, погрязшую в лужах, но теперь ей эти лужи казались ужасно милыми. От этих мыслей ее отвлекла роскошная машина — она остановилась в нескольких шагах от Добрыньки, и туда влез человек, при виде которого у Добрыньки захолонуло сердце. Она снова узнала мужчину, который вместе с монстром, что жил на «кладбище», предлагал ей участвовать в их спектакле, позировать. Она невольно отшатнулась, наблюдая, как улыбка сползает с лица этого типа. Она отвела взгляд от мужика, пытаясь увидеть, кто за рулем этой роскошной тачки. Ей это удалось — зрение у Добрыньки всегда было отличное. За рулем сидела блондинка, которую можно было бы назвать симпатичной, если бы не неприятное, лисье выражение, придающее ее лицу сходство с мордой хорька. Добрынька постаралась запомнить номер — ее пальцы дрожали, сердце бешено стучало, как ТОГДА, но все-таки ей удалось справиться с собой. — Тридцать пять — шесть — ноль, — повторила она несколько раз, провожая машину взглядом. И побежала по направлению к дому, где, согласно адресу на визитке, располагалось «Детективное агентство «ЛМ». * * * — Ну вот, вы же видите, никого нет… Я застыла на пороге, никакого желания входить в эту зловонную и мрачную хибару у меня не было. Наоборот — я охотно рванула бы прочь. Самого хозяина не беспокоил ни этот жуткий запах, как на мясокомбинате в жаркую погоду, ни мрачные уродства на стенах. Он даже оживился — на бледных щеках появился румянец. — Чем у вас так пахнет? — спросила я, не выдержав. — Это? — Он удивленно вскинул брови. Принюхался. — Вы о чем? — Такое ощущение, что у вас тут трупы разлагаются, — с трудом подавляя тошноту, проговорила я сдавленным голосом. — Это мои материалы, — с некоторой гордостью изрек этот идиот. — Я же говорил вам, что ищу новое искусство. В рамках традиционного мне трудно дышать… Господи, какой болван! Лично мне было трудно дышать в его «новом искусстве». — Вам нужно на воздух, — резюмировал он, обратив внимание на бледность моего лица. — Давайте выйдем отсюда… Сами видите — Иры тут нет. Я окинула взглядом помещение — оно было пустым, только в самом темном углу лежала груда тряпья, рядом с картиной, на которой… Я прищурилась, пытаясь разглядеть эту странную, мрачную картину получше. Женщина, лежащая на песке. Все натуральное, кроме этой нагой женщины, с головой кошки и кошачьими лапками. Бр-р-р… «Воспоминание» — прочла я внизу название. Пляж. Элла. ВОСПОМИНАНИЕ. — Что это? — спросила я. — Вы про картину? — Да, — кивнула я. — Можно подойти поближе? — Вам нравится? Не правда ли, хороша? Это мое лучшее произведение. В духе Дэвида Линча… Знаете, что я думаю? Только Линчу был свойственен по-настоящему изящный стиль работы. Проникновение, так сказать, в самую темную глубину человеческой души… Он бесстрашен. Вы видели «Синий бархат»? Он стал словоохотлив. Подведя меня ближе, он зажег свет перед картиной, и… Вот тут он замолчал, уставившись на груду тряпья. — Что… — начал он, указывая в этот угол трясущейся рукой. — Нет, это… Он отшатнулся, ухватившись за мою руку. — Что с вами? — спросила я. — Это ее шаль. Вы понимаете? Когда я уходил, она накинула на плечи эту шаль… Боже мой, он ее убил. Он убил ее, понимаете? Он бросился туда, к этой груде тряпья, упал на колени, разгребая эти тряпки и бормоча: — Ирочка, зачем ты сюда зашла? Зачем? Он убил тебя. Так же, как Эллу… Боже, боже… Я и сама испугалась. Особенно когда за моей спиной раздался скрип двери. И спокойный голос произнес: — Все в духе вашего любимого Линча, не правда ли, Чеботарев? Все как вам нравилось. Чем же вы недовольны? * * * — В этой машине была другая девушка, — сказал Старцев, рассматривая узкое Танино лицо. — Простите, но это моя машина. Если я вас не устраиваю как водитель, можете катиться на все четыре стороны, — отрезала Татьяна. Этот тип начинал ее бесить. Сначала он лупился на нее как баран на новые ворота, потом все-таки влез в машину, сказав, что ему надо на Провиантскую — а Татьяна как раз ехала в больницу, где работала врачом-анестезиологом, и вот теперь это заявление! — Дело в том, — снова начал он, но Татьяна его прервала: — Вас подвезти было надо или вы девушек снимаете таким образом? — Если честно, я разыскиваю девушку, блондинку, которая ездит в «БМВ» цвета электрик. «Ага, он, похоже, Лизу ищет», — обиделась окончательно Таня. Лиза вечно пользовалась большим спросом у мужиков. В отличие от Тани. Поэтому она решила повредничать. — А зачем она вам? Влюбились? — Примерно так, — выдал Старцев обаятельную улыбку. — Она хотела посмотреть на один… э-э… ритуал. Видите ли, я изучаю языческие обычаи. — Она-то какое отношение к языческим обычаям имеет? — от удивления проговорилась Таня. — Она вроде бы детектив… Ей моя машина для дела была нужна. Какого-то типа выследить, в связи со старым преступлением. Если вы, конечно, ее имеете в виду. На пляже несколько лет назад тетку убили, а Лизе вечно неймется… Да что вы делаете? Она взвизгнула. Мужик крутанул руль, и теперь ее руки были в его огромных лапищах. То есть сейчас Тане казалось, что у него лапищи; она попыталась вывернуться, но он только нехорошо улыбался и дышал ей в лицо. — Не ерепенься, детка, — проговорил он совершенно мерзопакостным голосом. — Сейчас ты позвонишь своей подружке… Вот по этому шикарному телефончику… И вызовешь ее на пляж, раз уж ей так неймется… — Хорошо, только отпусти руки, а то я не дотянусь до мобильника, — простонала Татьяна. Она была испугана, но в большей степени зла. Никто не смел так с ней обращаться! Ох, устроит она этой Лизавете, когда они встретятся! В ее словах он уловил истину и выпустил ее. — Только не вздумай орать, — предупредил он. Она кивнула. Не такая уж она дура, чтобы своим визгом все испортить… — Перебирайся на соседнее место, — приказал он. Она выполнила его требование, пропуская гада на водительское место. Незаметно, чтобы он не видел, нащупала под сиденьем гаечный ключ. «Вот, Лизочка, — злорадно подумала она. — Как ты смеялась надо мной из-за этого ключа? Кто, мол, на тебя нападать будет? А вот и напали! Вот и понадобилось!» Когда он нагнулся, чтобы перебазироваться на ее место, Таня ловко выхватила гаечный ключ и со всей силы шарахнула этого донжуана по лысому затылку. Он и пикнуть не успел от неожиданности. Просто ухнул носом прямо в руль. — Черт, я его, кажется, убила, — прошептала насмерть перепуганная Татьяна и бросилась вон из машины. Впрочем, благоразумие скоро победило. Она заперла дверцу, перевела дух и набрала номер Лизы. Пусть сама приезжает и разбирается со своим кретинским поклонником! * * * Он стал таким бледным, что я испугалась. Вот возьмет сейчас и грохнется в обморок! Прямо на… И тут я заметила, что Фримен не один. За его спиной еще девица, которую я уже видела, и дамочка — пухленькая, симпатичная, но с такой болью в глазах, что страшно становится. Дамочка держала за руку девочку лет десяти — и по выражению лица этой девчушки я догадалась, что это дочка Эллы. Та-ак… Получается, никакого трупа и нет. Конечно, я тут же почувствовала себя полной идиоткой и даже немного разозлилась на Фримена — мог бы и объяснить, что происходит! — Ирина… — пролепетал мой несчастный клиент. — Как… — Это твоя дочь? — полуутвердительно-полувопросительно сказала женщина, прижимая к себе девочку. Он понял, что отпираться бессмысленно. Просто молчал. — Какие же вы негодяи, — сказала Ирина Львовна. — Ирочка, я все тебе объясню! Это не я, это Старцев все придумал. Он убедил меня, что ничего не будет — мы только ее напугаем, чтобы она прекратила шантаж! Ирочка, я не хотел, чтобы ты об этом узнала, а она собиралась тебе рассказать! Мы просто хотели ее напугать, а Старцев убил ее. Он же псих, ты знаешь, Ирочка? Псих! Он убил ее, а потом мы убежали, и пришел ее жених — это тоже Старцев придумал, чтобы на жениха ее все повесить. Он подкинул идею позвонить ему. Ирочка, но я ее не трогал! Все сделал Старцев… А я просто… Она же меня шантажировала, Ирочка! Она хотела, чтобы я содержал ребенка! Он сейчас стал похож на хорошо откормленного червяка, потому что пополз на коленках к своей жене. — Господи, — прошептала женщина, глядя на него с омерзением. — Я прожила столько лет с червяком… Развернувшись, она пошла к выходу, все так же крепко сжимая ручку девочки. А червяк все корчился на полу, среди своих «бессмертных творений», и мерзко гундосил: «Ирочка… Ирочка, я тебе все объясню… Куда ты, Ирочка?» * * * Дашка устала от потрясений этого дня. С ума можно сойти! То ли девицы совсем распоясались без босса, то ли у них полная шиза, но ей уже надоели странности их поведения! То от клиента прятались, теперь эта странная девица с грязными разводами на пальцах. — Добрый день, — тем не менее выдала Дашка приветливую улыбку. — Вам кого? — Вот, — девица протянула ей визитку. — Срочно… — Детектива Данич сейчас нет, — ответила вежливая Даша. — Если у вас срочное дело, может быть, вам сумеет помочь детектив Борисова? Девица призадумалась и решила, что можно и Борисову. И кивнула. — Подождите минутку. Дашка открыла дверь в Лизину комнату. Лиза в это время сгорала от нетерпения, когда же вернется Сашка и она ринется на соблазнение Старцева. — Пришла? — бросилась она к Дашке. — Кто? — Да Александра же! — Нет. Там какая-то бомжиха к ней пришла. Со срочным делом. Лиза моментально вспомнила про Сашкины рассказы о девицах с больничного двора и кивнула. — Запускай. И через минуту ее глазам открылось уморительное зрелище — девица, одетая в такое разноцветье, что у бедной Лизы зарябило в глазах. — Чем могу служить? — Тот тип, — с места в карьер бросилась Добрынька, — который уговаривал меня позировать для монстра кладбищенского… Он сейчас сел в тачку, я номер записала… А вчера он был с этим уродом возле лаза… — Подожди, — остановила ее Лиза. — Какой тип? Какой урод? Какая еще тачка? — Да видела я его вчера! — закричала Добрынька. — Понимаете? — Нет, — покрутила головой Лиза. — Ни-че-го я пока не понимаю… — Я не сказала вашей рыжей в прошлый раз, что не один монстр меня в сарай затаскивал! — в отчаянии призналась Добрынька. — Вернее, затаскивал-то один, а вот уговаривал меня этот мужик! Он еще страшнее монстра. Я его еще пуще боюсь! А вчера я их разговор услышала, не весь, правда, а только немного. Но мне и этого хватило, чтобы убежать оттуда без памяти… — Подожди, — снова остановила Добрыньку Лиза. — О чем они говорили? Вспомни поточнее! — Они вместе с монстром животных убивали. И этот мужик — который в машине — сказал ему про какие-то ритуалы, которые пора проводить, потому что восемь лет прошло. Монстр ничего не сказал, только вздохнул или простонал. А этот пригрозил монстру, что, если он не поможет ему, он вспомнит, как восемь лет назад помог монстру. С помощью этого самого ритуала… Они психи. — А как он выглядит? — в волнении спросила Лиза. — Не монстр, а тот, второй? Добрынька принялась, как могла, описывать товарища Чеботарева, и теперь Лиза, кажется, начала все понимать. Их разговор, переданный ей сейчас, пусть и сумбурно, бомжихой, является фактическим признанием в убийстве. Черт! Уж никогда бы она на Старцева не подумала! Вот ведь хитрая бестия! Даже здесь умудрился остаться в стороне — уговаривать-то уговаривал Добрыньку, а вот в сарай не затаскивал, на Чеботарева повесил… — Какая машина, не помнишь? — Вот… — Добрынька протянула ей бумажку с записанным номером. — Черт! — вырвалось у Лизы. — Танька… И в этот момент зазвонил телефон у Дашки на столе. Дашка подняла трубку, и ее ожидало новое потрясение. Женский голос ехидно сообщил: — Так знаешь, зачем нужен гаечный ключ? Чтобы долбануть им в нужный момент по башке! От такой наглости Дашка даже растерялась. — Але, Борисова? Ты что, онемела? — Сейчас соединю вас с Лизой, — сказала Дашка, подумав, что к вечеру она точно сойдет с ума. Скорей бы вышел на работу Ларчик! * * * — Все просто, — сказал Фримен. — Когда я все понял, оставалось только чуть-чуть. Итак, компания из трех человек. Все увлечены этой бредятиной — Кроули, Линч, прочая заморозь… Старцев и Чеботарев вьются вокруг Эллы. И тут появляется Леша. Собственно, ничего бы не произошло, поскольку все претензии к Чеботареву носили денежный характер, и Элла вовсе не хотела продолжать их, если она выйдет за Чернышова замуж. Но Старцев чувствовал себя уязвленным. Думаю, это он подал ей идею шантажировать Чеботарева дочкой Элей. А потом так же хладнокровно предложил Чеботареву от нее избавиться. Как все поклонники паранормального, Чеботарев не чурался наркоты. Так что под ее действием он на все согласился, тем более что это должно было быть повешено на Чернышова. Старцев все очень четко продумал и спланировал. Как их прищучить, я тоже понял. Я нашел лаз и привел сюда Элю. — Погоди, — перебила я. — Я так понимаю, что Старцев хотел повторить историю восьмилетней давности? Разыграть тот же спектакль? — Да, только теперь жертвой должна была стать Юля. Я думаю, он разозлился на нее за то, что она отказалась выйти за него замуж. Мы привезли Элю и сказали Ирине Львовне, что она дочь Чеботарева. Ирина Львовна застала здесь Старцева, фотографирующего картину Чеботарева. Уж для чего он это делал — не знаю, попробуй разбери, что в больном воображении творится. По словам Ирины Львовны, он ударил ее и убежал, а она осталась лежать. Здесь мы ее и обнаружили. И решили прокрутить это маленькое кино с исчезновением Ирины Львовны. Рискованно, конечно, но… Все ведь получилось? — Кроме главного героя, — пробурчала я. — Впрочем, я тоже кое-что придумала. Мы заманим его на пляж, и там выедет такая устрашающая компания призраков на байках… Договорить мне не дал телефон. Он так бестактно заверещал, что мне все-таки пришлось обратить на него внимание и прерваться. — Сашка? — услышала я взволнованный голос Лизы. — Сашка, Татьяна в опасности! Он у нее в машине, на Провиантской! Сможете туда подъехать? Я прикинула, как туда ближе, и поняла — ближе всех к Провиантской сейчас находятся Пенс и Витька. Там их фирма расположена. А если оба приехали на своих байках… Получается, конечно, не так эффектно, как на пляже, но все-таки… И я набрала Сережкин номер. Он понял все без лишних объяснений. Я положила трубку. — Так что там было дальше? — спросила я Фримена. — Только расскажешь по дороге, я не хочу пропустить эффектное зрелище. Да, еще надо бы позвонить Ванцову. А то без его присутствия арест не будет иметь юридического обоснования… — Будет, — усмехнулся Фримен. — При мне он будет таковое иметь… И показал мне красное удостоверение следователя прокуратуры. Вот тебе и Духовная Собака! * * * — Все-таки на пляже было бы эффектнее, — горевала я. — Представляешь, пляж, ночь и байкеры? Одна из них — прекрасная девушка с рыжими кудрями, как у Бодлера: «Два великолепных Дьявола и не менее замечательная Дьяволица поднялись прошлой ночью по таинственной лестнице…» Пенс хихикнул. — Ну тебя, — отмахнулась я. — Красиво ведь было бы и страшно. Они бы сразу и раскололись… — И так раскололись, — меланхолично сказал Витька. — И все было. Два Дьявола и Дьяволица… Правда, роль оной успешно исполнила Танька… Так что не расстраивайся. — А еще вы мне не сказали, что Фримен работает в прокуратуре, — обиженно припомнила я. Они переглянулись и фыркнули. — Кто? Фримен? В прокуратуре? — переспросил Пенс. — Если только он прокуратором Иудеи работает… Понтием Пилатом. И они расхохотались. — Я сама ксиву видела. — Ага, у него их до фига. Завтра он тебе покажет интерполовскую. Или фээсбэшную… — Так кто же он? — взмолилась я. — Скажите же мне… — Он? Они опять переглянулись и разом ответили: — Духовная Собака.