Миноносец № 123 теперь уже никакого боевого значения не имел, но когда-то был очень мореходным судном и совершил много плаваний. На нем имелось очень удобное офицерское помещение. Команда очень ценила службу на таком маленьком корабле, так как она была легкой и к тому же Коссаковский был прекрасным и добрым командиром.

В Ревеле мы вошли в гавань и ошвартовались к стенке, так что могли уезжать и возвращаться с берега, когда хотелось. Действительно, я прекрасно отдохнул и совершил два приятнейших перехода по Финскому заливу, точно на своей яхте.

Затем еще месяц продолжались занятия, до начала августа, когда были назначены двусторонние маневры флота и наш отряд изображал наступающего с юга Балтийского моря неприятеля, а Минная дивизия должна была его не допустить подойти к Кронштадту, то есть в пути атаковать. Поэтому мы должны были идти в Либаву и там ждать условной телеграммы о начале маневров.

Коссаковского адмирал с собою не взял, так что мне пришлось идти на «Николаеве». Это поход нарушил наше расписание, но нам не очень-то давали бездельничать и заставили налечь на радиотелеграф и электротехнику.

Отчего-то отчетливо запомнился приход отряда в Либаву. Мы вошли в аванпорт под вечер, незадолго до захода солнца. Несколько слушателей гуляло по палубе вместе с лейтенантом Щастным (в 1918 г. он был расстрелян большевиками, а ему принадлежала главная заслуга по выводу флота из Гельсингфорса после занятия его немцами), который, как всегда, шутил и довольно-таки ядовито острил. На этот раз он изощрялся по поводу немузыкальности звуков горнов, на которых, за четверть часа до спуска и подъема флага игралась «повестка». Он ее называл коровьим гимном. Правда, ее мотив был чрезвычайно примитивен и однообразен. Поэтому, когда ее играли дюжие горнисты, напрягая все силы, то действительно эти медные инструменты издавали звуки, подобные реву испуганных коров. Во всяком случае, стоять рядом с горнистами было совсем не приятно.

Из Либавы отряд вышел через сутки и стал медленно подвигаться ко входу в Финский залив. В это время «белый» флот где-то готовился к отражению «неприятеля». Он состоял, как выше указано, из Минной дивизии. При входе в Финский залив нас открыли разведчики и следили за нашим передвижением до темноты. Отогнать их «синий флот» не мог за неимением быстроходных легких сил. Так мы дошли до меридиана острова Гогланд, где ночью были атакованы миноносцами.

Эта атака вышла очень эффектной и даже несколько жуткой благодаря темноте, лучам прожекторов и пронзительным завываниям сирен, которыми миноносцы обозначали момент выпуска мин. Кажется, «судьями» было признано, что неприятель уничтожен, и отряд с миром отпустили в Транзунд. Нет сомнения, что если бы неприятель состоял из таких кораблей, как состоял наш «синий флот», то его бы Минная дивизия уничтожила. Но также нет сомнений, что если бы немцы решили форсировать Финский залив и подойти к Кронштадту, то мы тогда ровно ничем не могли бы помешать им, так как никогда бы они не допустили нашу дивизию до минной атаки. Не знаю, какие задания преследовали маневры, но в тот момент надо было признать, что воды Финского залива были беззащитными. Флот еще только начинал строиться, минные позиции были только в проект, а о батареях еще и не думали.

В середине августа должны были состояться практические экзамены, и, следовательно, времени оставалось совсем мало. За неделю занятия прекратились, и, так как несколько офицеров с заградителя «Волги» уехали в Кронштадт держать экзамены в классы, меня и еще двух офицеров перевели на него. Таким образом, я оказался под непосредственным начальством Ивановского. Это меня сблизило с ним, и несколько раз я присутствовал при посещении его семьей кают-компании.

Эти экзамены должны были происходить тоже при комиссии от флота. Страшными их назвать уже никак было нельзя, и в анналах Минного класса не было случая, чтобы кто-либо на них провалился, так как они были чисто практические, и было невозможным, чтобы нашелся слушатель, который за три месяца практического плавания ничему не научился.

Наш выпуск легко прошел через это последнее испытание. Все сдали экзамены хорошо. Нам приходилось готовить мины и стрелять ими, ставить мины заграждений, устраивать взрывы, пускать в ход динамо-машины и электрические моторы. Наиболее трудным был экзамен по радиотелеграфу, но А.М. Щастный нас довольно основательно натаскал, и мы могли отправлять и принимать радиограммы, а также находить повреждения, если станция или приемник плохо работали.

Таким образом, мы закончили курс Минного класса и стали «минными офицерами 2-го разряда» [170] . Теперь оставалось дождаться выхода приказа Главного морского штаба и назначения на какой-либо корабль. Впрочем, я уже знал, куда меня назначат, так как получил приглашение командира эскадренного миноносца «Трухменец» занять у него должность старшего офицера, которое охотно принял. Командиром его был капитан 2-го ранга С.Н. Ворожейкин [171] .

Прошло еще три-четыре дня на Транзундском рейде для сборов в обратный поход в Кронштадт, после чего отряд вышел в море.

По приходе туда мы немедленно разъехались по всем направлениям. Со многими не пришлось больше видеться. Начинался опять новый этап нашей службы. Теперь уже гораздо более серьезный.

Мне пришлось явиться в штаб Кронштадтского порта для получения предписания и чтобы узнать, где мой миноносец в данный момент находится.

В прежние времена этот штаб ведал решительно всеми назначениями офицеров Балтийского флота, теперь же область его ведения сильно сократилась, так как Минная дивизия вышла из подчинения ему и в будущем должен был выйти и весь Действующий флот.

В штабе назначениями офицеров ведал чиновник по фамилии Черников. Он уже много лет сидел на этом месте, и от него прежде многое зависело в отношении распределения офицеров по кораблям. А потому его все знали и относились к нему с большим вниманием. Черников в молодые годы служил по гвардии и неизвестно отчего перешел в чиновники Морского ведомства. Его слабостью была мания величия, и он был не прочь за глазами начальника штаба разыгрывать важную персону. Это ему сходило с рук, так как все знали, что если ему понравишься, то он может устроить на любой корабль, а если станешь врагом, то может прийтись плохо. Второй его слабостью было убеждение, что он знает всех морских офицеров по фамилиям и в лицо (ведь многие великие люди обладали свойством запоминать фамилии людей, им раз представившихся) и что, естественно, и они должны его знать. В прежние времена он был действительно известен всем, но теперь молодое поколение, которое не служило в Кронштадте, его совсем не знало. Тем не менее, встречая незнакомых ему молодых офицеров в собрании, где он проводил все вечера, Черников к ним подходил с величественным видом (вид у него действительно был импозантный – высокий, дородный и красивый мужчина) и вежливо спрашивал фамилию офицера. При этом на его лице было написано удивление, как, мол, появилось лицо, которого он, Черников, не знает. Спрошенный офицер, в свою очередь, начинал на него тоже смотреть с недоумением, отчего он должен сообщить свою фамилию не известному ему чиновнику. Если Черников видел, что офицер колеблется и может его поставить в неловкое положение, то Черников сейчас же представлялся и начинал объяснять, что его любопытство основано на том, что он всех офицеров знает и был удивлен, что явилось какое-то новое лицо, ему не известное. Ну, все и сходило вполне благополучно.