Начался совсем трудный период. Новых офицеров все не назначали. А командир заставил стоять на четыре вахты. Мне же, как минному офицеру, было много и других работ.

Закончил постройку и наш «систер-шип» [240] – «Енисей» и тоже перешел в Кронштадт. Его командиром был назначен мой старый знакомый – капитан 2-го ранга Порембский.

Из заградителей «Амур», «Енисей», «Волга» и «Ладога» был сформирован отряд, и его начальником назначен капитан 1-го ранга Курош, который поднял свой брейд-вымпел на нашем заградителе.

Это еще больше осложнило жизнь. Наш командир, и так проявлявший невероятное усердие, стал служить, выражаясь фигурально, как пудель, и это всецело отразилось и на офицерах. Командир желал, чтобы все сразу шло безукоризненно, а команда еще не освоилась с кораблем, так как была сборной с разных судов.

Странный был человек Степанов. Он совершенно не умел ладить с людьми и обычно портил настроение себе и подчиненным. Его системой было вмешиваться во все мелочи службы и лишать всех всякой инициативы. Он вмешивался в распоряжения старшего офицера и вахтенных начальников, и это, конечно, было весьма надоедливым, и терялось желание проявлять старание.

Поднимается ли шлюпка – командир тут как тут и начинает давать указания. Прекращаешь распоряжаться, чтобы не перебивать его распоряжений, и сейчас же получаешь выговор – «отчего вы не распоряжаетесь».

Раз даже вышел совсем забавный случай. Молодой матрос шел по выстрелу (бревно, отходящее от борта корабля, к которому привязываются шлюпки), чтобы сесть на шлюпку. Шел он с опаской, крепко держась одной рукой за леер, чтобы не упасть. Вдруг слышит окрик командира: «Как ты идешь, чего боишься, иди прямо, не сгибайся – слышишь». – «Так точно, ваше высокородие», – гаркнул матрос, попытался отдать честь и полетел в воду. Командир испугался и стал распоряжаться, чтобы его скорее вытащили из воды, что моментально и было сделано.

Все же лучше всего ладил с ним старший офицер, который его знал по прежней службе. Да и ко мне он относился с известным уважением как к минному офицеру, а молодые мичмана попали в серьезную переделку и скулили, что хотят списаться, да не так-то просто было это сделать.

Начальник отряда был совсем другим человеком, и, хотя считался очень строгим командиром, но не был мелочным и придирчивым. Да он и не вмешивался в судовую жизнь. К тому же он не знал, будет ли утвержден в этой должности, так как не откомандовал судном первого ранга, а его настоящая должность была адмиральской.

Заградитель раза три в неделю выходил на учебные постановки мин, чтобы проверить все приспособления, и после этого мне приходилось вылавливать мины с плотика. Была уже осень, и довольно-таки холодная, так что эта работа становилась все более неприятной.

Несколько раз мы также совершали небольшие переходы для проверки судовых машин и других механизмов.

В общем, в техническом отношении все шло вполне гладко, и нельзя было не признать, что Балтийский завод добросовестно выполнил все работы. Этим командир мог быть вполне удовлетворен. Быстро наладилась бы и служба на корабле, если бы не его мелочность, которая деморализовала весь экипаж.

Простояв с «Енисеем» месяц в Биоркэ, «Амур» вернулся в Кронштадт, чтобы закончить некоторые мелкие работы, необходимость которых выяснилась в плавании, а затем перейти на зимнюю стоянку. Где эта стоянка предполагалась, мы еще не знали. Ходили разговоры, что начальник Действующего флота настаивал, чтобы отряд зимовал в Гельсингфорсе, который гораздо раньше открывался от льда, но начальник отряда, поддерживаемый командирами заградителей, просил на эту зиму отряд оставить в Кронштадте, мотивируя это тем, что заградители «Ладога» и «Онега» еще не готовы и переход их в Гельсингфорс задержит работы. Да и у двух наших заградителей всегда могла явиться нужда в заводе.

В конце концов адмирал Эссен решил, что заградители, работа на которых будет закончена до замерзания, должны будут перейти на зимовку в Гельсингфорс, а те, на которых не будет закончена, пусть остаются в Кронштадте. Этим вопрос был разрешен, но все же нельзя было знать, успеем ли мы быть готовыми до замерзания – рейд мог замерзнуть в конце октября, а мог и в конце ноября.

Для меня лично это имело то значения, что в октябре должна была состояться моя свадьба. А все не знал, где устраиваться.

Такая неопределенность зимней стоянки для кораблей Действующего флота в те годы была хронической. Все происходило оттого, что еще не были вполне оборудованы главная и вспомогательные базы флота. Главная база, с сухими и плавучими доками, верфями и ремонтными мастерскими, должна была быть оборудована у Ревеля. Этот огромный порт, защищенный сильной крепостью, предполагалось назвать портом Императора Петра Великого. Вспомогательными базами должны были быть Гельсингфорс и Либава.

Но это все были проекты. А пока что приходилось считаться не только с дислокацией кораблей, которую требовали военные соображения, но и с техническими средствами портов. Например, большие корабли, требующие серьезных ремонтов, должны были их производить в Кронштадте, где были сухие доки и мастерские Пароходного завода, или становиться в Неве у Балтийского или Адмиралтейского заводов. Миноносцы могли ремонтироваться в Либаве или в Гельсингфорсе.