Эти удивительные ландшафты, размещенные на крошечных площадках, не превышающих, порою, по размеру обычный холст художника, открывались на каждом шагу.

Весь маленький сад был пересечен дорожками, извилистыми, выложенными диким камнем тропинками, тенистыми аллеями, над которыми свисали тяжелые, плотные кисти винограда. Над цветами вились пчелы; густой, влажный воздух, наполненный их гуденьем, казалось, протяжно пел, как виолончель.

Искусное размещение дорожек, мастерская планировка сада делали этот маленький участок глубоким, рельефным, открывали множество дальних планов. Они придавали саду магическую поэтичность.

И вам начинало казаться, что по этому саду можно бродить долго, бесконечно, раскрывая снова и снова эти удивительные хрупкие пейзажи, палитры живых красок, волшебство тени и света, волны запахов, насытивших воздух, крепкий и хмельной, как вино. И, неустанно щебеча, по этой волшебной земле бежала и вилась легкая серебряная нить ручья.

Да, действительно это было прекрасно.

И все же больше всего поразили меня не красота пейзажей, не цветы и краски, а нечто другое.

Весь сад был заполнен людьми.

Они бродили по дорожкам, присаживались на пеньки или превращенные в маленькие скамьи стволы срубленных деревьев и задумчиво разглядывали живопись природы. Как очарованные странники, они блуждали в душистой тени листвы.

Здесь были люди самых различных возрастов — от пионеров до почтенных стариков. В одних можно было узнать завсегдатаев этого сада; другие, по видимости, пришли сюда впервые; третьи приехали специально из других городов, чтобы взглянуть на это маленькое чудо.

Завсегдатаи давали пояснения новичкам. Те расспрашивали, почтительно и внимательно.

Но как бы различны ни были посетители, их сближала одна черта.

Они разглядывали все живое, что росло в саду, с вдумчивостью натуралистов, любовались им, как любуются картинами в музее, и гордились им, как гордятся чем-то бесконечно близким и дорогим.

В этом саду они не чувствовали себя случайными посетителями или незваными гостями.

Они входили сюда, как входят в хорошо знакомый дом. Каждый из вошедших, едва освоившись, уже начинал помогать другому, старался показать ему то, что только что увидел сам, старался помочь познакомиться с новой страницей живой книги природы.

Ничего случайного не было в этой движущейся по дорожкам веренице людей, хотя, безусловно, большинство из них встретилось здесь случайно.

Но все они — я чувствовала это безошибочно — пришли сюда с серьезной, обдуманной целью, являющейся чем-то очень органичным и важным в их жизни.

Я стояла на пересечении двух тропинок, возле осыпанного пурпурными цветами кустарника, названия которого я не знала, а мимо меня все шли и шли люди.

Всмотревшись, я увидела, что у этого живого потока было единое направление. Побродив по саду, рассмотрев все, что его наполняло, посетители скрывались за разросшейся виноградной лозой, образовавшей над одной из дорожек зеленый сквозной тоннель. Скрывались и исчезали из глаз.

Тогда решила пойти туда и я.

Пройдя под листвой и тугими кистями винограда, я увидела впереди маленькую, залитую солнцем площадку.

Вокруг площадки, сгрудившись, тесно стояли люди. Одни из них задавали вопросы кому-то, кого я не видела. Другие сосредоточенно слушали. Глубокая внимательность была на их лицах.

Я подошла ближе.

В центре площадки, на сухих бревнышках, сложенных в тени лимонного дерева, сидел маленький старичок.

Он сидел, упершись в бревно большими, темными кистями рук, с интересом глядя на пришедших блестящими карими глазами. Голос его был негромок, но каждое слово явственно и звучно раздавалось в душистой тишине сада.

Это и был создатель волшебного сада, художник природы Михаил Мамулашвили.

В Грузии называют его народным художником-садоводом. И он действительно народный художник.

Все, что создано им в этом саду, все, что создает и изобретает его пытливый ум натуралиста, красота, которую утверждает он в природе, — все это принадлежит народу, делается для народа.

Суть не в том, что он давно подарил свой сад государству.

Я говорю о чем-то большем.

Он отдал народу не только выращенные им цветы и деревья, не только созданные им живые картины природы, но и все свои стремления, свои поиски и находки, свои мысли и раздумья.

Каждый человек, переступивший порог этого сада, покидал его обогащенный.

Это мог быть добрый совет или растение для посадки, это мог быть пакетик семян или практическое указание, это мог быть чертеж планировки грядок или философское раздумье.

Но чем больше я слушала простую, безыскусственную беседу этого старого человека со всеми пришедшими к нему людьми, тем глубже я убеждалась, что каждый из них уносит с собой и частицу его сердца.

Сейчас, перелистывая страницы записной книжки, я перечитываю записи, сделанные в тот осенний день, когда и я стояла на этой маленькой, залитой солнцем лужайке возле сидящего на бревнах худенького, высохшего, как лист, очень старого человека, который долго прожил на нашей земле.