Вот тогда у Назаркина зародилась в голове мыслишка. А что, если… во второй раз и тем же способом?.. Только уже одному. И делать это надо, пока хозяин с дачи не вернулся. Забытые в машине «кошки» решили дело.

Он поступил осмотрительно. Днем на своем «жигуленке» медленно проехал мимо дома. Окна Ольшанского просматривались хорошо. Он ясно увидел разбитое стекло, выходящее на балкон. Наблюдалось полное отсутствие хозяина. Еще раз Назаркин проехал мимо уже вечером. В окнах соседних квартир горел свет, окна Ольшанского были темны.

Он подъехал к дому глухой ночью. Точно так же поставил свой «жигуленок» в переулке, чтобы его не было видно с проезжей части дороги. Поднялся на пятый этаж, открыл окно в подъезде. Был момент, когда он хотел все бросить и бежать. Это когда на четвертом этаже кто-то вышел из квартиры. Он стоял затаив дыхание. Даже про пистолет забыл. Выждал некоторое время, не вернется ли тот человек с четвертого этажа. Кругом стояла тишина, и он решился. Зацепился «кошками» за балкон и шагнул на карниз.

В квартире он не включал свет, заранее запасся фонариком. Действовал, как и Драник, в перчатках. Все шло хорошо, пока внезапно не погас фонарик. Он распсиховался, ну надо же, дерьмо китайское подсунули! Шаря в темноте, свалил вазу. Звон осколков звучал в тишине, как канонада. Это его доконало. Понял — пора сваливать. Похватал в темноте, что под руку попалось.

Выбрался опять по карнизу. До дома добрался без приключений. И там рассмотрел свою добычу.

— А не так уж и плохо, — повеселел Назаркин.

Забылся страх, который испытал там, в закрытой чужой квартире, когда грохнул эту чертову вазу. Ему показалось тогда, что сейчас весь дом сюда сбежится.

Он вертел в руках тяжелый металлический ковш.

— Занятная вещица. — Назаркин поставил ковш на стол. — У Ольшанского дешевых поделок быть не должно, значит, вещь эта старинная, — приговаривал он. — Ладно, разберусь.

Расшатанные нервы требовали лечения. Назаркин открыл бутылку водки и жадно хлебнул прямо из горлышка. Он вспомнил, как осуждал Драника за его примитивность и непритязательность. Сейчас ему самому было не до изысканности.

Он сделал еще один большой глоток и опять взял в руки ковш.

— Интересно, кому могла принадлежать эта посудина? — Он пощелкал пальцем по металлу. — Серебро, наверняка. Главное, сколько она может стоить?

В руки Назаркина попал тот самый наградной серебряный ковш конца XVII века, пожалованный боярину Якову Годунову от царей Петра и Ивана Алексеевичей, о котором Ольшанский недавно говорил в клубе фалеристов Лидману.

Тамара с огорчением разглядывала висячий замок на доме Шаворнина.

— Ничего не понимаю. — Она подергала за металлическую скобу и пошла к калитке.

— Тихона Алексеевича сегодня утром «скорая помощь» забрала, — услышала она женский голос.

Тамара обернулась. Это говорила соседка художника.

— Вот как, — растерялась Тамара, — а он мне вчера звонил, хотел поговорить. Я сегодня специально из Москвы приехала. У него что-то серьезное? — спохватилась она.

— В таком возрасте, милая, все серьезно. Не молод уже.

— Куда его положили?

— В районную больницу повезли, куда поближе. В реанимационное отделение. Сердце прихватило. К нему сейчас не пускают. Дочка приезжала, так ее тоже не пустили.

Тамара совсем расстроилась. Жалко Тихона Алексеевича. Когда он позвонил вчера, Тамара удивилась.

— Томочка, — твердил он, — по телефону не все скажешь. К тому же, может, я навыдумывал чего. Вы приезжайте, поговорим. Хочу, чтобы у меня душа спокойна была.

О чем же он с ней хотел поговорить?

С тех пор как она стала встречаться с Сергеем, все изменилось. Совсем недавно вела спокойный и даже ленивый образ жизни, а теперь забот хоть отбавляй. Сначала дочка заболела. Тамара привезла на дачу врача, она решила перевезти ребенка в город, но Ася не дала.

— Обычная простуда, здесь быстрее пройдет, — твердила она. — У нас все условия есть, воздух свежий, нечего ребенка туда-сюда таскать.

Врач кивал головой. Тамаре ничего не оставалось делать, как согласиться. Она не хотела спорить с Асей.

Иногда Тамаре казалось, что Ася знает про Сергея. Знать она, конечно, ничего не могла, но чутье у пожилой женщины было потрясающее. Тамара ловила на себе не то осуждающий, не то сочувствующий взгляд. А может, ей это только казалось, потому что считала себя виноватой?

Ярослав застрял в Германии, звонил, говорил, что все в порядке.

— Почему не приезжаешь?

— Дела.

Тамара знала, что его секретарша Нина Ивановна уже дважды за это время побывала в Гамбурге. Какие у него могут быть дела? Все от нее что-то скрывают. Ну и пусть!