Судя по тому, что год от года росла не только его известность как писателя, но и творческая продуктивность, — такой стиль жизни его вполне устраивал и был плодотворен. Вероятно, он и не задумывался, насколько пагубен может быть сей Modus Vivendiдля здоровья. Впрочем, «вторая жизнь» — под именем О. Генри — скорее всего, и не предполагала «забега на длинную дистанцию». Потрясения предыдущей жизни, видимо, были столь глубоки и серьезны, что о завтрашнем дне он не думал и в будущее не заглядывал. Жил одним днем.

«Богемное» (но вопреки названию, как мы видим, — весьма напряженное) существование прерывалось лишь изредка — на то время, когда к Портеру приезжали гости из Питсбурга: дочь Маргарет и теща, миссис Роч. В таком случае накануне квартира проветривалась, убиралась тщательнее, чем обычно, исчезали бутылки (главным образом пустые), а друзья получали «передышку». Не сказать, что Портер преображался внешне — он всегда был элегантным, — но в эти дни он всецело принадлежал дочери. Показывал город, водил по магазинам (с обязательным многочасовым посещением Пятой авеню), потчевал обедом у «Дельмонико» [256] . Специальный день непременно отводился путешествию на Кони-Айленд (Coney Island) — в Луна-парк. Трудно сказать, как относилась к этому развлечению уже немолодая миссис Роч, но Маргарет и ее отец были в полном восторге от немудреных аттракционов, цирковых представлений, клоунов, шатров с гадалками, стрельбы в тире, мороженого, сахарной ваты и сладкой газировки.

Впрочем, за годы жизни Портера на Ирвинг-плейс таких визитов было всего три или четыре (то есть родные навещали его примерно раз в год), и они не слишком нарушали привычное — «богемное» — течение его жизни. Однако он и сам время от времени устраивал «встряски» — себе и своим приятелям, побуждая кого-нибудь из них составить ему компанию и отправиться то на морскую рыбалку к Стейтен-Айленду [257] , то на бейсбольный матч (туда его обычно сопровождали Г. Холл и Р. Дэвис — большие знатоки этого вида спорта и яростные болельщики), а то и просто окунуться в бесшабашную атмосферу Парка развлечений (Dreamland)на всё том же Кони-Айленд. Кстати, наблюдения, сделанные в этом месте, запечатлены в нью-йоркских рассказах О. Генри (например, в ироничном и неглубоком, но веселом рассказе «Линии судьбы»).

Мы упомянули почти обо всех близких знакомых О. Генри в годы его жизни на Ирвинг-плейс. Но тогда же завязались и еще два знакомства. Первое было заочным и длилось недолго. Второе, напротив, переросло в дружбу, которая продолжалась до последних дней писателя. Но оба напрямую связаны с литературной деятельностью О. Генри. Поэтому не упомянуть о них нельзя. Начнем с первого.

Если помнит читатель, в ответ на вопрос, почему он не пишет о женщинах «высшего круга», новеллист ответил: потому что не знает их. Он не грешил против истины: действительно он их не знал, но состоял в переписке с одной из них. Это — Мейбл Вэгнеллз — дочь совладельца крупного издательства Funk & Wagnalls Со.Инициатором этой недолгой, но интенсивной переписки [258] была сама мисс Вэгнеллз. Очарованная новеллами О. Генри, весной 1903 года она обратилась в редакцию журнала «Космополитэн» с вопросом: кто же этот таинственный автор — «мужчина, женщина или неприкаянное дитя»? Из редакции письмо переслали О. Генри. Тот ответил большим посланием. Так началась переписка. Она продолжалась всё лето, осень и первую половину зимы 1903 года (последнее письмо датировано декабрем 1903-го) — в то время Мейбл гостила у бабушки в городке Литополис, штат Огайо. В 1922 году, уже после смерти писателя, мисс Вэгнеллз, которая живо интересовалась литературой и сама хотела стать писателем, опубликовала его письма отдельной небольшой книжкой под названием «Письма в Литополис». Письма эти открывают нам особого О. Генри — внимательного, ироничного, рассуждающего о литературе и искусстве. На письма девушки он отвечал в шутливой манере, поначалу скрываясь под маской этакого не слишком образованного ковбоя («Я очень обрадовался Вашему письму, — писал он в ответ на первое послание Мейбл, — хотя оно и адресовано вроде как безликому существу. Вы спросите, почему? Знаете, у нас в Техасе народ в общем-то дружелюбный, и стоит нам завидеть человека даже за пять миль, как мы начинаем кричать: “Хеллоу, Билл!”… Ваше письмо было словно слабый голос из зарослей сассапариля: “Хеллоу, Билл, старина, образина лопоухая, что слышно?”»), а затем всё более и более раскрываясь.

Он не был откровенен со своей юной собеседницей (Мейбл было всего 22), предпочитая на серьезные вопросы и суждения отвечать шуткой. Но сквозь иронию пробивалась искренняя симпатия к корреспондентке, благодарность за неподдельный интерес к его творчеству.

В письме от 23 июня О. Генри пишет: «Очень признателен Вам за добрые слова о моих рассказиках. Сам-то я о них не слишком высокого мнения, но когда говорят по-дружески, это, во всяком случае, приятно» [259] . Тем не менее, как свидетельствует мисс Вэгнеллз, он присылал ей свои рассказы — уже опубликованные и те, которые только собирался опубликовать [260] . Видимо, писателю было важно ее мнение.

Он иллюстрировал свои послания — почти каждое снабжено забавным карандашным рисунком (в одном из писем есть и такой комментарий: «Единственное, в чем я, по моему убеждению, действительно силен — Искусство. В этом Вы можете убедиться сами. Однажды я проиллюстрировал книжку писателя из Техаса. Когда он увидел рисунки, он тут же порвал рукопись в клочья и швырнул их в реку. Это — факт»).

Мисс Вэгнеллз допытывалась, каково настоящее имя адресата. Его он не открыл, но дал понять, что «О. Генри» — это псевдоним. «Что означает это “О”»? — спрашивала Мейбл. Писатель выслал ей рисунок, на котором изобразил три «О» — фатоватого молодого человека по имени Оливер, пожилого самодовольного толстяка с трубкой по имени Отто, замшелого старика в соломенной шляпе, его звали Обадия. «В зависимости от настроения я выбираю кого-нибудь из них. Но это может быть и Орландо, и Оскар, и Орвилл, и Осрик, и еще много других» [261] .

К сожалению, переписка прервалась — корреспондентка уехала в Европу. Позднее, уже в 1907 году, девушка прислала О. Генри свою только что вышедшую книгу. Писатель сердечно поздравил ее, но продолжения не последовало — не только мисс Вэгнеллз, но и О. Генри изменились.

Второе знакомство было тесным, личным и оказалось длительным. Оно многое значило для О. Генри. Речь идет об отношениях с Анной Партлан [262] , талантливой журналисткой, писательницей, публицисткой, сочувствовавшей идеям женской эмансипации. Их первая встреча произошла примерно в середине 1904 года при обстоятельствах совершенно случайных, которые не имеют касательства к нашей истории.

Мисс Партлан — живое воплощение так называемой «новой женщины», воспетой пером Джека Лондона, Фрэнка Норриса и P. X. Дэвиса [263] (а также сурово осужденной Т. Драйзером в «Сестре Кэрри»). Она, как бы мы сейчас сказали, была «медийной фигурой», человеком вполне обеспеченным и состоявшимся, автором, успешно сотрудничавшим с пулитцеровской «Уорлд», с «Мансиз мэгэзин», другими изданиями. Она взаимодействовала с профсоюзами и работодателями, активно занималась политической деятельностью (выступала за равноправие полов), благотворительностью — помогала нуждающимся женщинам, устраивала воскресные школы.