В послевоенный период — когда русские в очередной раз доказали, что победить их в честной борьбе невозможно в принципе и что Россия, что бы с нею ни произошло, всегда остается силой, умеющей постоять за идеалы справедливости, способной в трудную минуту отвести этот мир от края пропасти, взяв на себя всю самую тяжелую работу, — наша страна представляла собой заслуженного ветерана, и накопленный за предыдущее тысячелетие нашей истории опыт и тяжелые испытания двадцатого века позволили нам быть тем родичем в семье народов, который отвечает за самые сложные и тонкие смыслы, который готов жертвовать ради сохранения равновесия в этом мире своими удобствами, сиюминутными вещами, что могли показаться важными многим другим народам, особенно таким меркантильным, как англичане и американцы.

Американская же «скороспелая черешня», американский субъект политики представлял собой именно подростка, не думающего о глубинных смыслах, не размышляющего даже о последствиях, а просто упивающегося тем положением, в котором случайно оказался по причине того, что «взрослые» нации попустительски проглядели раздувание его наглых амбиций, вернее, и сами оказались виноваты во многом. Германия запятнала себя позором нацизма, а Франция была разбита Германией, проиграла ей и сумела кое-как восстановиться, лишь прибегнув к чужой помощи. Англия же, понимая, что в споре двух эгоизмов — ее и американского — второй эгоизм победил, поскольку имел больше наглой молодой энергии, пошла на слияние с США, согласилась лечь под интересы вашингтонского режима, хотя и оговорив себе некую «почетную роль». Сущность английской политической традиции так никогда и не позволила англичанам стать по-настоящему «взрослой нацией», и Англия с новым азартом включилась в подростковые эксперименты вашингтонского режима, продолжая былые дела, заключавшиеся все в том же — в стремлении довлеть, унижать и грабить.

Однако после 1945 года ирония судьбы, этой извечной любительницы замысловатых сюжетов, создала поистине дьявольскую рокировку: англичане и американцы, присоседившиеся к победе России (и союза ее народов), почти случайно оказавшиеся в той компании, которая боролась на стороне добра и против действительного абсолютного зла, претендовали теперь на лавры, равные с ореолом настоящих победителей и достойных воинов, и этим обеспечивали себе некий моральный фундамент и роль нового мирового распорядителя.

Но облик их поступков и их умонастроения ни в какое сравнение не идут с тем, что было в умах и в сердцах у советских солдат, офицеров и генералитета. Можно говорить все что угодно, но невозможно поспорить с тем фактом, что для русских-советских эта война, как и весь послевоенный исторический процесс, был неким моментом истины, борьбой за настоящие максимы; русские жили и действовали с полной искренностью и верой в то, что они завоевывают свободу для себя и народов Европы, что сражаются с абсолютным злом. Для американцев и англичан же все было лишь игрой, очередной кровавой игрой, в которой они видели циничный интерес и нисколько не стеснялись признаваться в этом, сначала себе самим, а потом, спустя годы, и всем остальным.

И глум истории, ирония той самой судьбы заключалась в том, что два субъекта были-таки посажены на одну ступень, поставлены рядом, хотя суть их правды была совсем не равна, ведь правда русской/советской победы была никак не сравнима с правдами американцев, это были совершенно разные категории, совершенно разный душевный опыт вынесли из той войны русские и американцы. Советская Россия была настоящим заслуженным ветераном, вынесшим мир из огня, Америка была лишь юрко пристроившимся ловкачом, запрыгнувшим на лафет, когда тот уже двигался к победному параду. У американского «подростка» хватило ума пристроиться в обоз победы, хотя наглый юнец всей душой был против победы справедливости, против консенсуса, который бы создал ситуацию равновесного спокойствия в этом мире, развития человечества по пути равенства субъектов и равновесного уважения их мнений.

Ирония судьбы вывернула ситуацию так, что одним из формальных победителей над абсолютным злом стал субъект, который менее других был заинтересован в установлении прочного мира. Этот субъект сумел сфабриковать для себя ореол честного победителя, но в том-то и дело, что это был ложный ореол, ведь за подкладкой оставалась ложь и жажда нового насилия.

Не так давно, а именно в октябре 1998 года, были бы рассекречены документы Государственного архива Великобритании, которые подтвердили тот факт, что американцы и англичане хотели не просто отобрать часть русской победы, но очень деятельно готовились к уничтожению России, планировали раздавить ее и установить свой тотальный контроль над огромными территориями.

Теперь стало доподлинно известно, что еще 20 августа 1943 года в Квебеке на заседании лидеров США и Британии с участием начальников американских и британских штабов обсуждался вопрос о том, что немцы должны задержать русских как можно дальше на востоке. На этом совещании принимаются два плана: «Оверлорд», о котором нас проинформируют в октябре 1943-го в Тегеране (им предусматривалась высадка союзников во Франции в 1944 году), и второй, сверхсекретный, «Рэнкин», цель которого — «повернуть против России всю мощь непобежденной Германии». По этому плану немцы входят в сговор с Западными державами, распускают Западный фронт, оказывают поддержку при высадке десанта в Нормандии, обеспечивают быстрое продвижение союзников через Францию, Германию, выход на линию, где они удерживают советские войска. Под контроль США и Англии попадают Варшава, Прага, Будапешт, Бухарест, София, Вена, Белград… При этом немецкие войска на западе не просто сдаются, а организованно двигаются на восток для укрепления там немецкой линии обороны. Есть документы, никуда от них не уйдешь [151] .

Однако «великие комбинаторы» из Вашингтона и Лондона в 1944 году второй фронт против гитлеровской армии все-таки открыли, выглядело все как дружественный шаг по отношению к воюющему союзнику, к СССР, однако шла тонкая, очень опасная политическая игра.

Тайная стратегия американцев и англичан в данный момент заключалась в том, что ослабленная к 1944 году Советская Россия уже не сможет реализовывать такой же наступательный потенциал, который она продемонстрировала под Сталинградом и Курском, и союзники, выдвинув войска на европейском театре войны, легко перехватят инициативу, пойдут победным маршем и захватят всю Европу, по крайней мере до западных границ СССР.