— Только не я. Нет, сэр. Вы выбрали не того мальчика.

— Почему нет? Я думаю, что ты — супержеребец, если надо трахнуть по-быстрому.

— Скэнлон, приятель, я планирую держаться от этой старой индейки так далеко, как это только возможно, дабы не запятнать своей чистоты.

— Это я заметил, — отзывается Хардинг улыбаясь. — Что происходит между вами двумя? Сначала ты ее на какое-то время втягиваешь в это дело, потом отпускаешь веревку. Неожиданное сострадание к нашему ангелу милосердия?

— Нет, я тут выяснил пару-тройку вещей, вот почему. Порасспрашивал кое-кого в разных местах. И выяснил, почему вы все лижете ей задницу, раболепствуете, позволяете ходить у вас по головам. И я допер, для чего вы решили меня использовать.

— О? Это интересно.

— Ты совершенно прав, черт возьми, это интересно. Интересно и то, что вы, бездельники, не сказали мне, какому риску я подвергаюсь, накручивая ей таким образом хвост. Да, конечно, она мне не нравится, но это вовсе не значит, что я собираюсь доводить ее, чтобы она добавила к моему заключению годик или около того. Вам следовало бы время от времени поступаться своей гордостью и не спускать глаз со старушки Номер Один.

— Ну что ж, друзья, не кажется ли вам, что имеются какие-либо основания для слухов, будто наш Макмерфи решил принять действующие правила, чтобы увеличить свои шансы на досрочное освобождение?

— Ты знаешь, о чем я говорю, Хардинг. Почему ты не сказал мне, что она может держать меня здесь, пока ей это не надоест?

— Ну что ж, я просто позабыло том, что тебя сюда определили. — Лицо Хардинга посредине пошло складками — такая широкая у него ухмылка. — Да. Ты становишься хитрецом. Как и все мы.

— Черт побери, конечно, станешь тут хитрым. Почему это я должен лезть на рожон на всех собраниях по поводу этих дурацких жалоб про спальню, сигареты на сестринском посту? Поначалу я не понял, почему вы, ребята, хотите сделать из меня своего спасителя. А потом случайно узнал, что главное слово всегда остается за старшей сестрой, и кого отсюда выписывают, а кого — нет. И я, черт побери, очень быстро поумнел. Я сказал: «Ну что ж, эти коварные ублюдки меня провели,обвели вокруг пальца и заставили сунуться к их старой кошелке. Если это не игра, то ты продул, старый шулер П.Р. Макмерфи». — Он откидывает голову назад и с ухмылкой смотрит на нас. — Вы же понимаете, ребята, я хочу выбраться отсюда так же сильно, как и вы все. Поэтому ссориться с этой старой индейкой мне так же опасно, как и вам. — Он ухмыляется, шмыгает носом и тычет большим пальцем в ребра Хардингу: мол, говорить больше не о чем и давайте с этим покончим, но тут Хардинг добавляет кое-что еще:

— Нет, друг мой. В любом случае ты теряешь больше. — Хардинг ухмыляется, поглядывая искоса пугливым взглядом нервной кобылы, готовой вот-вот взбрыкнуть.

Все подвинулись ближе. Мартини выходит из-за экрана рентгена, застегивая куртку и бормоча под нос: «Никогда бы в это не поверил, если бы сам не видел», и Билли Биббит двинулся к черному стеклу аппарата, чтобы занять место Мартини.

— Ты теряешь больше, чем я, — снова говорит Хардинг. — Меня сюда не определили.Я здесь добровольно.

Макмерфи не сказал ни слова. На его лице все то же озадаченное выражение, будто что-то здесь не так, но что он понять не может. Он сидит и смотрит на Хардинга, с лица которого постепенно сходит улыбка, и он начинает ерзать и отодвигаться от Макмерфи, который так странно на него смотрит.

— Честно говоря, в нашем отделении только несколько человек, которых сюда определили.Только Скэнлон и кое-кто из Хроников. И ты. Во всей больнице не так много тех, кого поместили сюда принудительно. В самом деле, совсем не много. — И тут он останавливается, его голос постепенно стихает, словно моросящий дождь, под взглядом Макмерфи.

Помолчав немного, Макмерфи мягко спрашивает:

— Ты что, вешаешь мне лапшу на уши?

Хардинг мотает головой. Вид у него испуганный. Макмерфи встает и кричит на весь коридор:

— Что вы мне тут гоните?

Никто не отвечает. Макмерфи прошелся туда-сюда вдоль скамьи, теребя свои густые жесткие волосы. Он идет в конец очереди, разворачивается и подходит к рентгеновскому аппарату.

— Скажи, Билли, ради Христа, тебя-то наверняка определили?

Билли поворачивается к нам спиной, упирается подбородком в черный экран, привстав на цыпочки.

— Нет, — говорит он куда-то в машину.

— Тогда почему? Почему? Ты же молодой парень! Ты должен кататься в открытом авто, должен бегать за девчонками. А все это… — И он обводит вокруг себя руками. — Что тебе здесь делать?

Билли ничего не отвечает, и Макмерфи отворачивается от него к другой парочке.

— Скажите — почему? Вы жалуетесь, целыми неделями ноете, что вам здесь противно, что не можете выносить сестру и все, что с ней связано; оказывается — вас тут никто не держит! Я могу понять тех старых парней в отделении. Они — психи.Но вы… Вы, конечно, не слишком похожи на людей, которых каждый день встретишь на улице, но вы не психи.