Сбросив с себя одежду, а вместе с ней и все чуждое, наносное, всю боль и неопределенность прошлого, они стали целоваться и ласкать друг друга так, словно встретились впервые. Не было произнесено ни слова, но молчание оказалось красноречивей самых поэтичных сравнений — каждый вздох звучал, как обет, каждый стон — как гимн любви. В безмолвии волшебной ночи Китти услышала все, что Макс так долго хотел, но не мог сказать, и ее душа возликовала. Несомненно, в это место их привела судьба, чтобы они смогли понять себя.

Время словно замедлило свой бег. Земной шар прекратил вращение и замер, но, занятые друг другом, влюбленные этого не замечали. Их тела, руки, губы вновь и вновь подтверждали: они созданы, чтобы принадлежать друг другу. Под напором безграничной, всепоглощающей страсти они как будто слились в единое целое, и из глаз этого нового существа текли слезы счастья, смывая былую печаль, одиночество и отчаяние.

Когда к ним вернулась способность мыслить, небо на востоке уже начало светлеть. Поеживаясь от ночной прохлады, они поцеловались напоследок, поднялись с земли и оделись. Все это время, как по уговору, не было произнесено ни слова, как будто влюбленные боялись нарушить очарование этой магической ночи.

Сорвав росший поблизости цветок, Китти поднялась по каменным ступеням в храм Сурьи, бога солнца, и положила свой дар на маленький алтарь, мысленно благодаря за посланное им счастье. И в эту минуту она впервые каждой своей клеточкой ощутила, что она — неотъемлемая часть древней, таинственной и прекрасной Индии.

Потом они рука об руку пошли к костру, раздули уголья, подбросили еще хвороста и, обнявшись, легли в мягкую траву. Костер снова разгорелся, и влюбленные наслаждались его теплом, глядя в небо сияющими глазами.

Первой нарушила молчание Китти, почувствовавшая неодолимую потребность высказаться.

— Господи, как подумаю о том, сколько лет прожила вдали от тебя, — проговорила она, целуя возлюбленного в щеку, — как мучилась, умирая от тоски по тебе, просто страшно становится. Ты подарил мне ни с чем не сравнимое блаженство, мой дорогой! Ах, Кэмерон, я тебя так люблю!

К ее удивлению, он вздрогнул и хрипло попросил:

— Будь добра, не называй меня больше Кэмероном.

Китти вскочила на ноги:

— Почему?

Его лицо, освещенное неровным пламенем костра, окаменело. Словно не зная, как начать, он помолчал, потом, собравшись с мыслями, произнес:

— Я не лгал, говоря, что Кэмерон умер. Кэмерон, которого ты знала, действительно перестал существовать в ту роковую ночь. Он остался в прошлом, можешь ты это наконец понять?

Китти наклонилась к нему, с нежностью коснувшись пальчиком его губ.

— Без твоей помощи — нет!

Он сел и в волнении провел рукой по волосам, как будто готовился поделиться с ней чем-то очень серьезным и важным для себя. Не сводя с него внимательного взгляда, Китти уселась рядом. Макс на мгновение закрыл глаза, впервые за много лет позволив себе мысленно вернуться в прошлое, на освещенную луной полоску земли у подножия горы Абу. Он не спеша начал свой рассказ о том, как Нагар нашел его, полумертвого, брошенного, и вернул к жизни, как потом просил его остаться, но он не захотел и сбежал в Бомбей.

— На дорогу ушло несколько месяцев. Добравшись до Бомбея, я стал жить на улице, добывая себе скудное пропитание где воровством, где попрошайничеством. К тому времени моя кожа настолько почернела от солнца, что я легко сходил за местного.

— Не понимаю, почему ты не обратился к британским властям? — прервала его взволнованная Китти. — Почему не вернулся к отцу?

— Наберись терпения, я расскажу все по порядку.

— Ладно, — согласилась она, хотя эти вопросы не давали ей покоя.

— Так я прожил несколько месяцев. Ходил в отрепьях, ел что придется и когда придется. Чтобы не умереть с голоду, научился мастерски обчищать карманы зазевавшихся прохожих и частенько обворовывал иностранцев, избегая наказания благодаря приемам, которым нас с тобой научил Нагар. Однажды, приметив хорошо одетого итальянца, выходившего из отеля «Тадж-Махал», я пошел за ним и украл у него кошелек, в котором, к моей радости, оказались просто огромные для меня деньги — я мог бы жить на них припеваючи несколько месяцев, может быть, даже год. Но моя радость длилась недолго: в том же бумажнике я нашел газетную вырезку с заметкой о катастрофе поезда в Дарджилинге месяц назад, жертвами которой стали жена и три дочери графа Авели. Под заметкой помещалась фотография обворованного итальянца.

— Это был Авели! — догадалась Китти.

— Да. Бедный граф в один миг лишился всех, кого любил. Я знал, как это бывает, и очень сочувствовал ему. Во мне проснулась совесть, я пошел вернуть украденные деньги. Меня не пускали в отель, даже вызвали полицию, но я отказывался уйти и, к счастью, граф спустился вниз до прибытия полицейских, иначе бы мне не поздоровилось. Я признался в своем преступлении и отдал бумажник. Граф был так растроган, что отвел меня к себе в номер, велел принять ванну, послал купить для меня новую одежду, заказал обед, — к слову сказать, мне он показался просто царским. Пока я ел, мы разговаривали и, знаешь, сразу почувствовали симпатию друг к другу, две одинокие, сломленные несчастьем души. Ну вот, он меня усыновил, надеясь, что я заменю ему погибшую семью.