— А то, что вы, три сестры — дочери бабушки, — зловеще прошептала я. — А Лилька с Хенриком — дети моей тети Хелены. Тетя Хелена была родной сестрой бабушки и обе они, насколько мне известно, были единственными дочерьми прабабушки. Кроме них, у нее были только сыновья. Адресами же этих сыновей почему-то никто не заинтересовался. Ну? Что скажете?

Все молчали, переваривая мое глубокое наблюдение.

— Ну что мы можем сказать… — неуверенно начала мамуля, но Люцина взволнованно перебила ее:

— Иоанна права! В этом что-то есть! И еще непонятные заветы, которые на смертном одре дядя Антоний давал сыну… Франек, бабушка наша давно скончалась. Отец сказал тебе, что ты должен хранить нечто важное и передать его… Кому? Может, как раз тому приплюснутому? Он и заявился, чтобы получить..

— Да что получить-то? — вскинулся Франек и грустно добавил: — У меня же ничего нет!

— Может, не у тебя… Раз до этого должна была помереть бабушка… Может это было у нашей мамы?

— Ну, тогда мы можем быть спокойны! — обрадовалась мамуля. — Все, что было у нашей мамы, в войну пропало! И пусть этот приплюснутый или как его., прилизанный отвяжется! И не морочит нам голову! Пошли смотреть колодец!

— Приспичило тебе с этими колодцами! — разозлилась вдруг помрачневшая Тереса. — Я так считаю — раз у нас было что-то чужое, значит, надо отдать!

— Нет, с ними спятить можно! — разозлилась и Люцина. — Как ты собираешься отдавать, если не знаешь, что это?

— Значит, надо подумать…

— Вот если бы хоть кто-нибудь знал, кто такой Менюшко, мы бы хоть поняли, с чего начинать думать, — вздохнула я.

Люцина единственная, где-то слышавшая эту фамилию, уставилась в окно и пробурчала:

— Менюшко, Менюшко… Помнится что-то такое… Вроде бы как-то связано с полем… вроде была ночь, вроде кто-то бежал ночью через поле со стороны графского дворца… графья там жили на букву «С».. А мне было лет шестнадцать, я со свидания возвращалась…

— Глупости говоришь! — перебила мамуля. — В таком возрасте ты еще по свиданиям не бегала!

— Эго ты говоришь глупости! Еще как бегала, только никто об этом не знал. Возвращалась, значит, я со свиданья, а тут кто-то по полю мчится. Была ночь, светила луна…

— «Светила бледная луна, а дева шла совсем одна», — издевательски продекламировала Тереса, но на сей раз Люцина оставила без внимания ехидный выпад сестры, уйдя целиком в воспоминания юности:

— Мчался он через поле… наверное, убегал от кого-то…

— Так это Менюшко убегал? — не выдержала мамуля.

— Не знаю, не помню. А вот где это было — помню прекрасно. Как раз вот на этом самом месте, за овином…

Все, как по команде, взглянули в окно. Палец Люцины был нацелен на проход между овином и сараем.

— В этом месте, — продолжала Люцина, — была тропинка…

— А где же тут Менюшко? — я тоже не выдержала.

— А я откуда знаю? — ответила Люцина. — Я только рассказываю, с чем у меня этот Менюшко ассоциируется. Подумаю, может, и вспомню остальное.

— И ничего у тебя не ассоциируется, все-то ты выдумываешь! — вконец разозлилась Тереса. — Не понимаю, почему каждый раз, как я приезжаю в Польшу, мне приходится так нервничать! Каждый раз какие-то неприятности…

— Чего же тут не понимать? — удивилась тетя Ядя. — Ведь ты приезжаешь к своим родным…

Мамуля решительно прервала вспыхнувшую было дискуссию:

— Мчался Менюшко по полю или нет — не знаю, какая разница? Думать мы можем и потом, в Варшаве. А сейчас пошли смотреть колодцы!

Два колодца мы обнаружили без особых трудов. Последний, тот, что сделан из бетонных колец, оказался посередине двора, а тот, что постарше — рядом с развалинами. Между ними и овином возвышался небольшой холмик — вроде бы часть развалин была засыпана и поросла бурьяном. Остатки каменной кладки от старого дома тоже терялись в густых зарослях крапивы, лопухов и молодых березок.

Франек лопатой расчистил землю и показал нам оставшиеся от надземной части старого колодца выщербленные камни.