— Видишь ли, — поднял голову Олег, — когда резко захлопываешь дверь, можно кому-нибудь прищемить пальцы. Или слишком любопытный нос. Считай, что именно это ты и сделал.

— А ты помолчал бы, Ляшко, — снова со злостью сказал Вольфрам. — Я бы на твоем месте поблагодарил лейтенанта, он ведь тебе жизнь спас. Если бы не он, лежал бы ты сейчас хладным трупом. Как Серж…

Олег недоумевающе уставился на Серегина.

— Но… Как же ты…

Серегин с силой замотал головой.

— Не знаю. Поверишь, ничего не помню? А эти другие миры… — обратился он к Вольфраму. — Там что, тоже люди живут?

— Люди — не люди, но живут там точно, — сказал Вольфрам.

Глаза участкового стали по блюдцу.

— О…еть, — прошептал он. — Мужики, да кто вы?

На узком лице Вольфрама промелькнула мимолетная улыбка.

— А мы как раз те, кто такие порталы закрывает, — сказал он. — И дает по рукам всяким непрошенным гостям.

— О…еть, — повторил Серегин. — А у них что, и руки есть? — задал он нелепый вопрос.

— Ну, что-то у них там есть, — туманно ответил Вольфрам. — Ладно, пора уходить. Сейчас любопытные начнут собираться. А на фига нам всякие зрители да свидетели? Чердак я запер, — добавил он, перехватив недоуменный взгляд Олега. — Ночью приедут «чистильщики» и все заберут. И аппаратуру, и Сержа.

— А Серж точно… — осторожно спросил Олег.

Вольфрам встал и дернул плечом. Серегин отметил, что у него это получается выразительно.

— Точно, — отрезал он. — А тебя, Ляшко, так же точно ждет служебное расследование. Пошли. — Он обернулся к Серегину. — Ну, лейтенант, ты с нами?

Серегин не раздумывал ни секунды. Он все еще пребывал в обалдевшем состоянии, в каком, как во сне, возможно все.

— А… можно? — зачем-то спросил он.

— Нужно! — веско сказал Вольфрам. — После того, что ты сделал — нужно!

И они пошли со двора, шлепая прямо по не успевшим еще застыть по вечернему времени осенним лужам. На улице, по словам Вольфрама, их ждала машина.

6 июня 1983 года

Профессор Павлюков Николай Андреевич появился в отделе ровно за пять минут до начала обеденного перерыва.

— Где Штерн? Срочно ко мне, — бросил он в пространство, проходя меж столами сотрудников, в основном, женщин, которые при виде его засуетились, поспешно убирая зеркальца, помаду и прочие прибамбасы, не имеющие отношения к истории Тибета.

Павлюков никогда не здоровался сам, — как с подчиненными, так и с начальством, считая любые проявления вежливости пустыми ритуалами, зря отнимающими время, — и не приветствовал вежливость в сотрудниках. Скрывшись за обитой дерматином дверью в приемную, он коротко кивнул секретарше и повторил:

— Леночка, срочно мне Штерна. И больше никого.

И скрылся в своем кабинете. Там он сел за стол и уставился в никуда, время от времени барабаня пальцами по полированной крышке стола. Сидел он так не долго. Буквально через пару минут в кабинет вошел его заместитель Штерн. Вошел, разумеется, без стука, который профессор также относил к ненужным ритуалам. Впрочем, стучать не было нужды — сидящая в приемной на страже Леночка не пропустила бы никого без нужды.

— Что-то случилось, Николай Андреевич, — спросил Штерн с порога с ноткой недовольства в голосе.

Пунктуальный до последней стадии педантичности, он уже направился было на первый этаж Института в столовую, когда его отловили и перенаправили к шефу, предупредив при этом, что «сам не в духе».

— Садитесь, Герман Иванович, — бросил Павлюков и щелкнул рычажком селектора, стоящего справа от массивного письменного прибора, выполненного из мрамора в виде средневекового замка с двумя башенками, стеной и даже рвом, где лежали три ручки. По цоколю прибора шла надпись: «Николаю Андреевичу Павлюкову в честь Юбилея. 50!» Прибор был вручен в торжественной обстановке совсем недавно, весной, и Павлюков все еще украдкой любовался им.