Я встал. Ирка тоже. Мне показалось, что она побледнела. Я должен был немедленно врезать Левандовскому, да так, чтобы он летел через всю раздевалку. Я должен был разогнать все эти ухмыляющиеся рожи, поднять ее берет, и пусть тогда кто-нибудь попробует еще хоть слово сказать…

Да. Должен был… Но что я мог с этим своим забинтованным коконом? Как я проучу Левандовского одной рукой, да еще левой?.. Не успею я его ударить, как он собьет меня с ног. И он это прекрасно знает. Он прямо позеленел от злости.

— Прислуга! Вот, оказывается, ты кто! Жалкая прислуга!

Все с ним заодно. А мы молча стоим рядом. Кавецкий просто заходится от смеха. Я перестаю различать лица, только серые пятна… Я закрываю глаза, чтобы как-то прийти в себя. И тогда я слышу:

— Эй, ты, артист! Ты, кажется, что-то сказал… Я не расслышал!

Это Мальгерчик. Наконец-то он здесь! Прийти бы ему на пять минут раньше, ничего бы этого не случилось. Он снова что-то жует… и так, с набитым ртом, и говорит с Левандовским.

А тот презрительно:

— Я сказал: «Жалкая прислуга!» А тебе-то что?

Мальгерчик оттолкнул меня — я мешал ему пройти, — дожевал свою булку и почти вплотную подошел к Левандовскому.

— Мне-то ничего. А перед ней извинись…

Смех Кавецкого разом оборвался. Фрончак отскочил к окну, а девчонки с удивлением уставились на Мальгерчика. Только Милецкая все еще продолжала хихикать.

— Оставь его… — сказала Ирка. — Не стоит…

Но Мальгерчик, не обращая на ее слова внимания, продолжал:

— Будешь просить прощения?

— Нет!

— Нет? — В голосе Мальгерчика не было и тени угрозы, а только величайшее удивление. — Не извинишься?

Молниеносный удар. И Левандовский летит метр, два… налетает на Фрончака. А Мальгерчик уже рядом с ним.

— Что здесь происходит? — раздается голос от дверей раздевалки.

Это наш школьный сторож старик Крукевич, сколько уж лет мы все его знаем, а он нас… Заметил ли он, что произошло, или только что вошел?

— Ничего особенного, пан Крукевич! — успокоил его Мальгерчик. — Просто Артист получил по физиономии.

— Мальгерчик! Опять безобразничаешь? Сейчас пойдешь со мной к директору!

— Уже иду… — отвечает Мальгерчик, оглядываясь на старика Крукевича…

И вдруг быстрый поворот. Глухой удар, и Левандовский снова отлетает в сторону… Он этого никак не ожидал и не успел прикрыться. Теперь стоит с глупым видом, словно не понимая, что, собственно, произошло.

— Вот видишь, хорошо, что вспомнил! — говорит мне Мальгерчик. — Это уже за тебя. Когда снимут повязку, ты ему добавишь!

— Ну хватит! Пошли к директору! — Сторож кладет руку на плечо Мальгерчику и толкает его перед собой.

Я поднял с пола берет и протянул его Ирке. Она вышла, не сказав ни слова. Я наклонился за своей сумкой и вдруг заметил, что сторож останавливается, подходит к Левандовскому и тихо говорит ему:

— Слушай, ты, барчук, молокосос… С сегодняшнего дня можешь со мной не здороваться! Даже в присутствии директора… Скажешь, что я освободил тебя от этой… обязанности. Ведь кто я такой? Сторож, прислуга…

У старика тряслись руки, он побледнел… А был он здоровый мужик, высокий, костистый. Наверное, когда-то сильный был. Левандовский невольно попятился.

— Пан Крукевич, зачем вы так волнуетесь?.. — робко сказала Данка Козловская и потянула старика за рукав.

Он всегда очень любил Данку, но сейчас даже не взглянул на нее. Смотрел только на Левандовского и упрямо повторял:

— Сторож я, слышишь? Сторож! И я не хочу, чтобы такой вот говорил мне «добрый день»…

Когда Крукевич с Мальгерчиком уходили, их провожала напряженная тишина. Я огляделся. Если бы у меня было время, я, наверное, многое прочел бы на этих лицах. Но мне было не до того. Мне вдруг пришло в голову, что нужно еще что-то сделать. Я выбежал следом за ними.

Может, нужно было пойти вместе с Иркой? Догнать ее и сказать… Но что сказать? Что это я во всем виноват, моя проклятая рука. Что из-за меня все началось, а ей досталось… Может, нужно было попросить у нее прощения? Или поблагодарить ее? Наверное, нужно было…

Но она пошла домой одна, я не побежал за ней. Сторожа с Мальгерчиком я догнал перед самой учительской. Слава богу, успел…

— Подождите! — крикнул я. — Пан Крукевич! Я с вами…

Они остановились. И сторож спросил:

— А тебе-то зачем? Ты ведь не дрался. Не ударил его… чего ж тебе надо?