– Душегуб, говоришь – произнес Сергей сдавленным голосом – душегуб! А ты подводы видел, которые по утрам мертвых беспризорников собирают? Дети от голода мрут, а ты крупу на золото, е…. твою сучью маму, сволочуга!

Он одной рукой схватил спекулянта за грудки, а другой дергал ремешок кобуры, не желавшей открываться. Мужичонка вырвался, отскочил к стене, сжался в комок, не в силах взглянуть смерти в глаза. Сергей, наконец, выхватил из кобуры револьвер и навел на задержанного. Лицо его свело судорогой, глаза остекленели. Мужичонка почуял смертный миг, по-заячьи вскрикнул: «Не надо»! но комнату уже заполнил грохот выстрелов. Пули с чавканьем входили в тщедушное тело, выбивая из него брызги. По комнате пополз запах пороховой гари и крови.

Жена мужичонки завизжала и бросилась на чекиста с горящей керосиновой лампой в руке, но тот не глядя ударил ее ногой в пах и она рухнула на пол.

Ольга была заворожена происходящим. Сначала ее охватило состояние жуткого страха, но потом к нему добавилось острое возбуждение, распирающее сердце и наполняющее тело пьянящим состоянием неизведанного доселе восторга. Потом, возвращаясь к этому состоянию, она вспоминала ночь, когда они с колдуньей Фелицатой привораживали Антона. Что-то похожее владело ей при звуках заклинаний. Такая же радость от возможности управлять невидимой частью мира, нарушать законы, которым следуют все. И ведь получилось! Антон стал ее добычей. Конечно, тогда эта мысль не приходила ей в голову. Она была влюбленной девушкой, познавшей огонь настоящего чувства. Но потом, когда все кончилось, эта мысль обнажилась: да, она завоевала Антона с помощью колдовства и нисколько об этом не пожалела. Есть в этом тайном мире огромное наслаждение невидимой властью. Жаль, что колдунья погибла, обязательно Ольга пришла бы к ней за наукой.

После расстрела спекулянта Ольга поняла, что твари, поселившиеся в ее душе в момент колдовства, хотят этого необычного торжества и не оставят ее в покое. Ей уже хотелось перешагивать через заповеди и правила, охраняющие сложившийся порядок и получать от этого тайное наслаждение.

И совсем непонятно ей было поведение Доморацкого, который после операции повел себя странно. Вернувшись в управление, он закрылся в своем кабинете и никого не впускал. Ольга испытывала беспокойство: что там происходит? Она дождалась позднего вечернего часа, когда большинство сотрудников разошлось по домам, и тихо постучала в дверь Сергея. После длительной паузы ключ изнутри повернулся и в проеме появился ее начальник. Он был сильно пьян. За его спиной, на письменном столе виднелась недопитая бутыль самогона. Доморацкий посмотрел на Ольгу мутным взглядом и едва пошевелил рукой, показывая на стул:

– Садись. Что пришла?

– Страшно стало. Вы закрылись, не появляетесь. Случилось что?

Сергей грузно сел на свой стул и заговорил медленно, едва ворочая языком.

– На днях батя ко мне приезжал. Из Кстова. Жестянщик. Ночевал. Думаешь, что говорил?

– Нет, Сергей Михайлович, не догадаюсь.

– Лучше бы не догадалась. Говорил, его в поселке боятся. Говорят, сын в чрезвычайке душегубом работает. Приедет, любого к стенке поставит. Слышишь, душегубом! И этот, которого сегодня стрельнули, тоже говорил: душегуб. Неужели мне легко стрелять в него было? Ведь вся душа переворачивается, такой крик стоит внутри, а я стреляю! Потому что надо! Я врагов революции караю, а родной отец говорит: душегуб. Родной поселок говорит: душегуб. Враги говорят: душегуб. Я душегуб?!

– Что Вы Сергей Михайлович, нет конечно. Вы – боец революции.

– Я тоже так думаю, только почему они говорят?

– Отсталые они….

– Отсталые? Может быть. А мне от этого не легче. Не хочу, чтобы мой отец так говорил, понимаешь? Не хочу! Я не душегуб, не душегуб!!!

Голос Доморацкого поднялся до страдальческого надрыва, руки затряслись, по лицу его потекли слезы. Он схватил бутылку, вылил в стакан остатки самогона и лихорадочно выпил двумя большими глотками. Задержал дыхание, выдохнул и уже спокойнее сказал:

– Все. Иди отдыхай. Я спать лягу. Все дорогая, иди.

Под глазами его темнели круги, на лице лежала печать неимоверной усталости. Ольга достала носовой платок и стала вытирать ему слезы. Он сидел, закрыв глаза. Потом взял ее руку в свои ладони и стал целовать.

– Люба ты мне, очень люба – вымолвил он. Ты ведь знаешь…Может, сойдемся?

Ольга улыбнулась, молча покачала головой и вышла из кабинета. Ей тоже нравился этот чекист, железный только с виду. На самом деле он был очень раним и страдал от чужой боли. Это ей подходило. Такого легко прибрать к рукам. Ольга шла по коридору управления и ноги будто несли ее по воздуху. Снова ей улыбалась удача и снова с руководящим чекистом. Только колдовство на сей раз не понадобится. Она уже решила, что Доморацкий станет ее мужем. Но спешить не надо. Пусть дозреет.

Хлунова вернулась из воспоминаний в настоящее. В комнате стоял пьяный гомон, который прервал Сергей. Он достал с подоконника свою тальянку с зелеными в золото мехами, развернул ее и гаркнул:

– Сормовские частушки – и тут же под мелкую россыпь гармошки зачастил:

Рядом с ним вскочил Костя Бедовых и подхватил дальше:

Два бывших слесаря из мастерских Парамонова Василий Кошкин и Матвей Сладков выскочили на крохотный пятачок у двери, задробили ногами по доскам и грянули в два голоса:

Ольга вспомнила саврасовские посиделки, махнула Сергею, чтоб ладил под нее и низким, приятным голосом запела: