Заря постепенно таяла и вместо нее в небе распространялась густая летняя синева. День входил в силу, а значит, до прихода врага оставалось недолго. Да, фрицы перестали спешить. В иное время они начинали наступление с рассветом.

Вот высоко в небе загудела осой серебристая точка самолета-корректировщика. Значит, скоро.

Словно в подтверждение его мыслей из-за холмов послышалось уютное и неспешное рокотание танковых моторов. Будто стадо сытых динозавров собиралось вместе, чтобы выступить в путь. Противник явно не рассчитывал на серьезный бой. Выходит, начнут без авианалета. Да и зачем? Окруженные части голодны и измотаны, боеприпасов у них в обрез. Упорного сопротивления они оказать не могут. Стоит ли на них авиацию тратить? Проще разрезать котел танковыми клиньями, выбросить в грузовиках пехоту и взять в плен расчлененные остатки противника – вот и вся задача.

Севка вернулся к своей батарее. На каждое орудие имеется всего по лотку снарядов. А в каждом лотке – три штуки. Стрелять можно только наверняка.

Солдаты уже поднялись без команды, и каждый занимался своим делом – кто грыз припрятанный сухарь, кто брился на сухую перед сражением, кто слюнявил химический карандаш и писал весточки в никуда, потому – что полевая почта давно не ходила. Булай не торопил людей. Придет время и каждый из них займет свое место. Так же не спеша оживала жизнь и в окопах огневого взвода. Лейтенант Крылов о чем-то вполголоса переговаривался со старшиной Сергеевым, бойцы углубляли свои огневые позиции и считали патроны. Во всем была видна неспешная рутинная жизнь, к которой рокот моторов вроде бы не имел отношения.

– Сева, что делать будем, если танки прорвутся на позиции? – спросил Крылов, присаживаясь рядом с Булаем на поваленное дерево.

– Отступать назад не имеет смысла, Сережа. Там нас зажмут со всех сторон и уничтожат. Смотри, здесь по преимуществу местность лесистая. Надо пробиваться вперед и уходить в заросли. А там видно будет.

– Это, считай, уход в партизаны. Мы же от своих оторвемся.

– От каких своих? А в лесу не свои? Нет, здесь оставаться никакого смысла. Думаю, в лесах сейчас много наших. Надо будет найти группу побольше, и пробиваться к линии фронта. А в котле оставаться нельзя. Погибнем. Ну, пошли воевать. Фрицы лезут.

Булай отошел к первому расчету, достал бинокль и стал рассматривать появившегося противника. Сначала из-за холмов стали медленно появляться верхние части танковых башен, а впереди них бойко прыгала по кочкам маленькая разведывательная танкетка с офицером, до пояса высунувшимся из люка. Прикинув расстояние, Булай решил, что мог бы, пожалуй, снять этого героя с первого выстрела, но жалко было снарядов на такого кузнечика. Танкетка обнаружила передовую линию русских, лихо развернулась и, фыркнув темным облачком, скрылась за холмами. Через некоторое время там дружно зарычали мощные моторы, и верхушки башен стали быстро расти, превращаясь в бронированных чудовищ.

Севка почувствовал страх, который прятался в нем еще с первого боя. Это не был физический страх смерти. Нет, это было ощущение беззащитности перед организованным, и могучим движением врага. Ощущение парализованного неизвестным гипнозом кролика, который не в состоянии сделать даже прыжка в сторону от надвигающейся пасти питона. Ноги Булая ослабли, руки дрожали. «Ну, ну, кончай дрейфить – шептал он себе. Смотри, солдаты не боятся» Краем глаза он взглянул на расчет. Бойцы стояли напряженно и внимательно, внутренне превратившись в комки воли. Они уже отучились бояться смерти. А он, Севка, воевавший шестой месяц и попавший за это время в серьезные переделки, все никак не мог сделать окончательного шага через страх. Его гипнотизировала спокойная и самоуверенная немецкая военная машина.

– Батарея, к бою – сдавленным голосом скомандовал он. Затем, словно не зная, что делать, подбежал к орудию, оттолкнул наводчика и сам припал к оккуляру. В лотке рядом с орудием отблескивали желтоватым цветом два бронебойных и один осколочный.

«Спокойно, спокойно» – говорил он себе, а руки уже сами крутили штурвалы наводки.

– Бронебойным заряжай – крикнул он, увидев в прицел угластую коробку немецкого танка. Вот он – серо-бурый Т-3, выполз из кустарника, качая стволом. Сколько до него, пятьсот, триста? Надо подпустить ближе, надо наверняка. Чем ближе, тем лучше. В лотках попадались перекаленные снаряды, которые вместо того, чтобы пробить броню, рассыпались от удара об нее. Но чем ближе дистанция, тем больше вероятность, что пробьет… Страха уже не было. Танки вели стрельбу с коротких остановок. То справа, то слева на опушке леса ухали взрывы, осколки секли кустарник, стояла пороховая вонь. В окопах Крылова бойцы легли на дно, лишь была видна фуражка самого Сергея, который наблюдал за противником в бинокль. Рокот моторов приближался, и Севка потерял чувство реальности. Он забыл, где находится, только ощущал, что кто-то напружиненный и собранный внутри него ведет ствол орудия вслед за движением танка, который резво подминал под себя кустарник, и видимо еще не обнаружил противника.

– Сейчас поймаю, сейчас я тебя поймаю – сипел Севка, отчаянно вращая штурвальчики – лишь бы чушка не подкачала… – и в тот момент когда немец приостановился, он вывел прицел на его лобовую броню и скомандовал «пли».

Севка не ждал, когда фриц повернется к нему боком. Он уже усвоил, что лобовая броня Т-3 не выдерживала бронебойных 76-миллимитровых снарядов, которые пробивают башню насквозь и достают даже до зарядного отсека. Лишь бы снаряд не был перекаленным… Пушка подпрыгнула, снаряд прочертил невидимую линию и ударил танку в лоб. В танке с грохотом лопнул огненный шар, его башню подбросило вверх, и она отлетела на десяток метров в сторону.

Севка очнулся, словно выпал из кошмарного сна.

– На тебе, гад – услышал он собственный крик. В этом крике переплелось страстное желание отомстить врагу за все унижения проигранных боев и жажда безжалостной и жестокой мести за надругательство над своей землей.

А из-за подбитого танка уже выползло другое чудовище, и подскакивая на буераках устремилось прямо на батарею. Теперь противник знал ее позицию.

– Бронебойным заряжай – крикнул Севка, но в этот миг разрыв осколочного ухнул рядом и волна кувыркнула его на бруствер. Сразу очнувшись, Севка почувствовал боль в спине. Он приподнялся на руках и увидел, что все трое батарейцев, иссеченные осколками, недвижно лежат у пушки, которая внешне не была серьезно повреждена. Позицию второго орудия, стоявшего в тридцати метрах, смял еще один танк, и не оставив на ней никого в живых, уходил в глубину леса. Преодолевая головокружение, и тошноту Булай на коленях дополз до своей пушки и увидел блестящую пасть открытой зарядной части, словно просящую снаряда. Севка щупал вокруг себя руками в надежде найти лоток, но лотка не было. Словно во сне он водил по земле руками, оглушенный, плохо соображающий, желающий только одного – найти снаряд. Потом что-то заставило его оглянуться, и он увидел, что немецкий танк уже совсем близко. Еще немного – и он обрушится на позицию. Но внезапно танк прекратил рычать мотором и затих, уставив пушку в зенит. На фоне уходившей в лес перестрелки послышалось скрипение поворотных рукояток, крышка люка отъехала в сторону. Из него показался белобрысый парнишка в каскетке и черной куртке. Он огляделся вокруг, затем выкарабкался из башни, и со стоном подбежал к подбитому Севкой танку.