Выше и выше. Свет вокруг погас, уступил место милосердному мраку. Но это не остановило его. Слишком глубокая рана, слишком жгучая боль.

Отец все ближе, огромный, всеобъемлющий, всемогущественный. Бесконечный. Беспощадный. На пути — последняя преграда, барьер из того же металла, что заставил братьев исчезнуть. Старый, истончившийся щит. Нужно пробить его, проломить собой. За долю секунды до столкновения оно поняло, что сейчас погибнет. И обрадовалось. Ибо отец и был смерть.

Вольфганг опустился на ступени крыльца Старшей Башни. Чувствовал он себя прескверно. Все тело сковывала тяжелая, болезненная слабость, мышцы ломило, а веки, казалось, залили чугуном — настолько трудно было удерживать их поднятыми. Однажды, лет двенадцать назад, он попал под сильный ливень в лесу и, вернувшись домой к вечеру, слег с лихорадкой. Прихватило его тогда основательно, едва выкарабкался. Жар спал дня через четыре, но еще неделю он еле ходил, сонный, изможденный, чуть живой. Такие же ощущения. Впрочем, удивительного мало — все-таки из посмертия вернулся.

Он с легким изумлением и недоверием наблюдал за братом, который, с трудом переставляя ноги, бродил среди убитых и раненых, исцеляя, воскрешая или провожая словами благодарности тех, кто слишком далеко ушел по темным тропам. Откуда только силы берутся? Рихард выглядел так, будто не ел лет десять: ребра торчат, руки и ноги — тонкие, словно прутики, шею можно пальцами переломить. Борода и волосы порядочно отросли, ногти тоже. Хитон, который они отыскали для него в одном из помещений башни, довершал сходство с безумными проповедниками, что бродили по дорогам, обещая исцеление от любых болезней и возвещая близящийся конец света. Хотя тут-то как раз все по-честному. Мертвые оживают — не превращаются в кровожадных монстров, послушных лишь воле своего хозяина, а действительно оживают, смеются, жадно пьют воду. Раны затягиваются, лихорадка спадает. Без всяких порошков. Конец света, кстати говоря, тоже в наличии.

Вольфганг следил за братом, слушал возгласы восхищения и благоговения и думал о том, сколько всего надо ему рассказать. О Роргаре Скалогрызе, о Гром-Шоге, о бесстрашных ловцах метеоритов. О десятках и сотнях тех, кто сложил головы в борьбе с последним проклятием безумного бога Кайракса. Нужно будет закатить грандиозный пир в честь павших героев. Помянуть их с небывалым размахом. Открыть все имеющиеся бочки с элем. Скалогрызу уж точно пришлась бы по душе подобная идея.

— Вот ты где! — раздался рядом звонкий голос. — А я уже начала волноваться!

Элли опустилась на ступени рядом, приобняла его за плечи, прошептала в ухо:

— Скажи мне, все закончилось?

— Да, — улыбнулся Вольфганг. — Закончилось.

— И что мы теперь будем делать?

— Есть у меня один план, — рыцарь, прищурившись, покосился на эльфийку. — Хитрый такой. Я бы даже сказал, коварный.

— Ой, — рассмеялась Элли. — Да ни на медный грош в тебе коварства. Что за план?

— Никому не расскажешь?

— Я умею хранить секреты.

— Допустим. Значит, так. Планирую я обманом заманить одну эльфиечку в красный шатер, прочно завязать узлы на входе и развлечься с ней так, чтобы волосы дыбом встали.

— Это хороший план, — проворковала Элли. — Поддерживаю.

Она поцеловала его в шею, и некоторое время они молчали, наслаждаясь близостью друг друга. Потом Элли спросила:

— А все-таки? Чем бы ты хотел заняться? Больше нет ни законов, ни государств, ни обязанностей. Боги ходят среди нас, весь мир принадлежит горстке уцелевших. Какое будущее ты видишь для себя? Для… нас?

— Честно?

— Конечно.

— Я бы хотел построить город. Не восстанавливать старые, не копаться среди обломков, а уйти в чащу, расчистить место и начать заново. Возвести город без крепостных стен, без сторожевых башен, город, в котором будут жить и люди, и эльфы, и гномы. Орки тоже, несмотря ни на что.

— А такое возможно?

— Не знаю. Но попробовать стоит.

— Да, прекрасный план. На одну эльфийку точно можешь рассчитывать.

— Не сомневаюсь. А могу ли я рассчитывать на нее сегодня ночью?

— О, без вопросов.

— Чудесно. Сударыня, вы прошли испытание и теперь получите шанс поселиться в моем городе будущего.

Элли хихикнула:

— Ты ведь шутишь?

— Да.

— Просто я подумала, вдруг… кто вас, людей, разберет.

Снова долгое молчание.

— Жаль только, с братом опять придется расстаться.

— Почему?

— Видишь, какой он? То, что в нем, не позволит ему спокойно жить, осесть на одном месте. Он теперь должен помогать, учить, спасать. У него не может быть дома. Такая ответственность отнимает у человека все до последнего.

— Он — великий. Равный богам.

Вольфганг пожал плечами:

— Наверное. Но для меня он всегда останется просто Рихардом, мальчишкой, которого я однажды вытащил из омута. Парнем, который вез меня на лапнике, когда я упал с дерева и сломал ногу. Моим братом, второй половиной целого.