— Ясно, — буркнул Синеус. — Не сиделось тебе в подземелье.

Аргрим прекратил смеяться. Солнечные лучи обрели прежнюю силу, вернули ему обычный облик, скрыли чудовищную истину. Погонщик сложил руки на груди, спросил твердо:

— А с кем говорю я? С ветхим мешком из костей и мяса, или с тем, кто этот мешок тащит?

Называвшийся Сигмундом Синеусом на мгновение позволил проступить своим истинным лицам. Аргрим довольно хмыкнул:

— Так и думал. Вы возвращаетесь.

— Я не уходил.

— Оставался здесь все это время? Что же ты делал?

— Бродил по миру. Рассказывал истории.

— Ха! Недолго тебе осталось бродить, дружище. Скоро под этим небом некому будет выслушивать стариковский бред.

— Они сильнее, чем вы можете предположить. Как видишь, многие уцелели после первого удара и живы до сих пор.

— Ты думаешь, это ошибка? — зашипел Погонщик. — Думаешь, мы просчитались? Нет… на тех, кто выжил, у нас свои планы.

— И какие же? — спокойно спросил Синеус.

— Бойня! — истошно зарычали безумные, пропитанные черной ненавистью голоса в глотке Аргрима. — Хаос! Беспрерывное кровопролитие! Великое жертвоприношение!

— Кому?

— Темной Госпоже. Когда мы с братьями пробудились, это привлекло ее внимание. И теперь она жаждет… развлечений. Крови и зрелищ.

— Как всегда.

— Она их получит. Некому остановить нас. Ты стар, слаб, одинок, а о твоих хозяевах давно ничего не слышно. Когда Госпожа насытится, она в необозримой милости своей дарует нам вечный мрак. Весь мир будет принадлежать только Словам.

— Вы предупредили об этом своих верных слуг? Несчастный чародей, тело которого ты используешь, знает, что его ждет?

— Догадывается. Мы ничего не скрываем от наших инструментов, ибо только истинно преданные, готовые ко всему, достойны носить печать Химеры. Они веками поклонялись ей, скрываясь от остального мира, невыносимого в своем светлом высокомерии, и заслужили немного настоящей силы. Однако, когда наступит время для всеобщей пляски смерти, мы отправим их танцевать. Так будет интереснее.

— Растите, как бойцовых псов, на верную гибель?

— По крайней мере, мы не кормим их невыполнимыми обещаниями. Я ведь слышал ваш разговор от первого до последнего слова. Что это было? Ложь. Ложь. Ложь.

— Я пытаюсь спасти их.

— Как?

— Просто даю им надежду.

— Зачем?

— Чтобы спокойно встретить ночь, им обязательно нужно знать, что наступит утро. Так уж они устроены. И, коли на то пошло, ваше великое представление провалится, если у них не будет, за что воевать.

— Они станут драться за выживание. Как всегда. Как и каждый день на протяжении тысяч лет. «Умри ты сегодня, а я завтра» — вот единственный закон, которым руководствуются смертные.

— Вы с братьями слишком долго пробыли под землей.

— А ты слишком долго притворялся одним из них. Поверил в собственные сказки. Жалкий, никчемный старик. Что ты станешь делать, когда Темная Госпожа пожрет твоих друзей?

— Сражаться.

Тварь, жившая в Аргриме, снова расхохоталась.

Лес редел, земля стала ровной, чистой, и Вольфганг прекратил беспокоиться о копытах лошадей. Первое время, пока они продирались через нехоженые заросли, его голова была полна мыслей о корнях и корягах, ломающих тонкие, хрупкие на вид ноги. Это помогало отвлечься от невеселых дум: о брате, непонятном старике, Погонщиках Теней и ночных кошмарах. Но теперь насущные проблемы отодвинулись на второй план, вновь уступив место сердечной боли. Как назло, Харлан продолжал сыпать вопросами о случившемся на дороге. Выручал рыцаря глухой, но болтливый гном.

— Так значит, старик сказал вам, что впереди засада? — спрашивал торговец.

— Ага, — важно кивал Скалогрыз. — Выходит, эта, и говорит, мол, впереди того… засада, понимаешь.

— А вы ему сразу поверили?

— Ась?

— Поверили ему сразу?!

— Дык само собой. Как не поверить!

— А почему?

— Старику.

— Я спрашиваю, почему?!

— Что почему?

— Поверили!

— Ну ведь отчего хорошему человеку не верить. Приятный, понимаешь, такой старикан. Чокнутый слегонца. Усищи длиннее твоей руки.