Вероятно, в ту ночь не было совершено никакого серьезного правонарушения, хотя возврат тела Мэрилин Монро домой был неправомерен и уничтожение Лоуфордом записки незаконным.

В 1983 году человек, снимавший два фильма с участием Мэрилин Монро, Джордж Кьюкор, завел разговор о ее смерти. Его замечание оказалось как нельзя более точным.

«Грязное это было дело, — сказал он товарищу, — худшее из того, во что можно вляпаться. Власть и деньги. Но она была слишком простодушна».

За девять лет до случившегося Мэрилин Монро говорила Уайти Снайдеру: «Пообещай, что ты загримируешь меня».

Тогда она снималась в картине «Джентльмены предпочитают блондинок», но мысли о смерти уже посещали ее. Чтобы он не забыл об этом, в знак напоминания она подарила ему золотую брошь с надписью:

«Пока я еще не остыла, Мэрилин».

Снайдер все эти годы постоянно терял эту брошь, но, отправляясь в морг Мемориального парка Вествуда через два дня после ее смерти, он положил украшение в карман.

Снайдеру и его будущей жене, длительное время служившей у Мэрилин, Марджори Плечер, выпала честь привести в порядок забальзамированные останки Мэрилин Монро.

Пожухлые волосы они спрятали под париком, в котором Монро снималась в «Неприкаянных». Вокруг шеи повязали шифоновый шарф.

После грубого вмешательства хирурга грудь утратила свою изысканную форму, и Марджори со Снайдером достали полиэтиленовые пакеты и, разорвав подушку, набили их ее содержимым, чтобы сделать Мэрилин Монро грудь. Потом они облачили тело в простое платье от Пуччи, которое в последнее время Мэрилин особенно любила.

«Она выглядела красивой, — скажет после похорон кто-то из присутствовавших на церемонии, — как красивая кукла».

С разрешения сводной сестры Мэрилин устройством похорон занялся Джо Ди Маджо.

Он знал о том, что Мэрилин не нравилась идея быть зарытой в землю. По этой причине он и выбрал захоронение в стене. За место, стоившее 800 долларов, и бронзовый гроб заплатил Ди Маджо.

Общественности объявили, что пожертвования следовало посылать в организации, которые оказывали помощь нуждающимся детям.

Ди Маджо сделал заявление для прессы, в котором говорилось, что похороны будут скромными, «чтобы к последнему месту упокоения Мэрилин могла отправиться тихо, как она всегда хотела».

Приглашение получило только двадцать четыре человека, включая Гринсонов и членов семьи Каргера, Ли и Паолу Страсберг, старых работников гримерной Мэрилин, массажиста Ральфа Робертса, адвоката Милтона Рудина и Пэт Ньюком.

Фрэнк Синатра в число приглашенных не вошел. В их число не вошли также Питер и Пэт Лоуфорды.

В морге кто-то слышал, как Джо Ди Маджо говорил одному из организаторов похорон: «Позаботьтесь о том, чтобы ни один из этих проклятых Кеннеди не появился на похоронах».

Ночь накануне погребения Ди Маджо провел один на один с останками Мэрилин. Большую часть времени он простоял на коленях.

Пока бывший муж внутри часовни предавался скорби, у ворот снаружи несли ночное бдение несколько преданных последователей. На другой день посмотреть на церемонию собралась толпа, не превышавшая тысячи человек.

Пришли сотни репортеров и фотографов, — вспоминает Джоан Гринсон. — В щелканье затворов и жужжании камер тонул нормальный человеческий говор. Сначала нам не разрешили войти в часовню. Владелец похоронного бюро сказал, что семья еще не простилась с телом. Тогда я подумала, какая семья? Если бы у нее была семья, нам, вероятно, не пришлось бы приходить сюда».

Наконец избранные приглашенные собрались в часовне перед гробом, казавшимся чересчур большим. Надгробное слово произнес Ли Страсберг, учитель Мэрилин, у которого не нашлось времени, чтобы навестить ее, когда он в последний раз приезжал на Западное побережье.

Страсберг сказал о Мэрилин следующее: «Она обладала поразительной способностью сочетать в себе печаль, лучистость и томление. Это делало ее непохожей на остальных и в то же время вызывало у этих остальных желание быть как-то причастными к ее блеску».

Пастор, не относящийся ни к одной религии, произнес краткую молитву из книги псалмов: «Как страшно и чудесно создал ее Творец!»

Служители бросили цветы к ногам гроба и приподняли крышку. «Как только они сделали это, — вспоминает Джоан Гринсон — меня шокировал вид желтых волос, я не могла переносить это».

Из тех, кто прощался с ней, Ди Маджо был последним. Мэрилин лежала, утопая в бархате, как выразилась пресса, цвета шампанского, с букетиком роз Ди Маджо в мертвых руках.

Ди Маджо, проплакавший всю церемонию, сказал: «Я люблю тебя и никогда не перестану любить», — а потом нагнулся, чтобы запечатлеть прощальный поцелуй.