Шрифт:
Ты – графиня.
А с другой стороны – поможет это тебе, как ежику ракетное топливо. Если барон решит тебе гадить… Нет, королю ты нажаловаться можешь, но здесь глухомань. Пока кто доберется, пока чего решат. Интересно – средневековые бюрократы сильно от привычных отличаются?
Лиля вздохнула и принялась за хозяйственные дела.
Ходила на уроки, присматривала за порядком в замке, проводила инвентаризацию вместе с Эммой, записывала все, что помнит из медицины, и все, что могло пригодиться в этом мире и времени, выслушивала доклады по строительству и ремонту, раздавала указания…
Кто сказал, что аристократки просто сидели и вышивали? Да тут пахать приходится как проклятой! Впору молоко за вредность требовать.
Амалия, герцогиня Ивельен, в девичестве леди Иртон, скользнула к мужу в кабинет. Тот сидел, разбирая какие-то бумаги. А увидев жену, отложил их в сторону и заулыбался:
– Проходи, дорогая. Что-то случилось?
– Нет, ничего серьезного, дорогой. Просто я волнуюсь за Миранду.
Питер привлек жену к себе, поцеловал ручку и погладил по округлившемуся животику.
– Леди, вы лучше думайте о своем ребенке.
– Но Миранда мне тоже не чужая.
– У нее есть отец.
– Но нет матери. А отец… милый, Джес не умеет быть отцом.
– Я помню, дорогая, – откликнулся Питер, поглаживая талию жены и потихоньку спускаясь к тому месту, где это уже не талия.
– Мы ведь росли в основном с гувернантками. Отец постоянно был в делах и разъездах, бабушка с дедушкой нас не слишком любили, знаешь, как мы мечтали, что папа проведет с нами хотя бы день? Целый день!
Питер постарался не морщиться.
Да знал он это все. И что дальше? Ты вышла замуж, милая. У тебя другая семья. И переживать ты должна не за соплюшку, у которой капризов больше, чем ума, а за своего нерожденного ребенка.
Но вслух он этого, понятно, не сказал.
– Дорогая, если пожелаешь, я направлю письмо в Иртон. Узнать, доехала ли Миранда и как она себя чувствует.
– О да!
Синие глаза Амалии вспыхнули.
– Прошу тебя, дорогой.
– Можешь не просить, любимая.
Питер привлек к себе жену и нежно поцеловал.
Окажись при этой сцене Лиля – точно спросила бы, почем литр розовых соплей. Но супругов никто не видел.
Никто не заметил тень неудовольствия, промелькнувшую в глазах Питера, когда Амалия заговорила о брате. Да и заметил бы.
Тени к делу не пришьешь.
Пару дней спустя Лиля уверилась, что была права насчет барона.
И просветил ее, как ни странно, Джейми. Хотя что тут странного? Лиля за это время не то чтобы сдружилась с травником, но общаться им нравилось. В том числе и на профессиональные темы. Хотя до конца Лиля паренька понять так и не могла.
Вроде бы вежлив, приветлив, но иногда… из него прямо-таки прет властность, которая совершенно неуместна у паренька-травника из глухой провинции.
Хотя Лиля не возмущалась. Она и сама временами вела себя неадекватно. А подобное притягивает подобное.
– Барон, ваше сиятельство, скотина, сволочь и мерзавец. Весь в свою мамочку. И папочку тоже.
Лиля поощрила паренька кивком. Мол, сама знаю. А подробности можно?
И Джейми принялся рассказывать.
Барон Донтер, для начала, таковым не являлся. Вообще.
То есть к баронству он имел примерно такое же отношение, как Лиля – к Великой Китайской стене.
Баронство это примерно лет тридцать назад принадлежало старому Донтеру, у которого были сын и дочь. Дочь вышла замуж за любимого мужчину, правда шевалье, из безземельных, но разве это важно, когда речь идет о любящих сердцах?
А то, что через пару лет после заключения брака (все еще бесплодного) к шевалье переехала сестра, а наследник барона случайно погиб на охоте, это уж и вовсе лирика.
Погиб и погиб, кабан – животное невежливое, особенно если в него острыми железяками тыкать. Не он первый, не он последний. Юноша был опытным охотником – а что? Погибают одни ротозеи? Да любой приличный ротозей к кабану не сунется и жив останется. А вот опытный охотник как раз и рискнет…
Одним словом, парень погиб. И наследником стал супруг дочери. По личному прошению барона. Кое-кто говорит, что барон к тому времени, правда, умом от горя повредился. Но это все вранье, кто же будет прислушиваться к словам крестьян?