Софии также не удалось избежать ядовитых сплетен. Слухи изображали ее «недалекой и злобной», тщеславной, «с жестокостью армейского сержанта» и «поглощенной снобистскими амбициями» в один прекрасный день увидеть на своей голове корону императрицы. Адъютант императора, барон Альберт фон Маргутти, вторя слухам, ходившим по императорскому двору о «властной жене» эрцгерцога, утверждал, что София «не собиралась мириться со своим статусом морганатической жены и ждала момента, чтобы изменить свое положение. Она прилагала для этого все свои силы, что не всегда сочеталось с приемлемой тактичностью».

Критики использовали малейший повод и раздували его до чудовищных размеров. Через несколько лет после брака император, путешествуя по Богемии, остановился возле Конопишта. Франц Фердинанд пришел, чтобы поприветствовать своего дядю. Вместе с ним была София, о чем не было предварительно сообщено. «Для любого наблюдателя было очевидно, — писал Маргутти, — что пожилой император ищет повода побыстрее закончить вынужденный разговор с Софией». Когда императорский поезд наконец отбыл, придворные начали, перебивая друг друга, высказывать «тревогу и опасения», вызванные неожиданным визитом Софии, приводя его в качестве доказательства ее истинных намерений. Старший адъютант императора граф Эдуард Паар даже сравнивал Софию с графиней Мирафиори, печально известной любовницей, а потом и морганатической супругой короля Италии Виктора Эммануила. Слухи о нелестном сравнении быстро дошли до Софии. «Это оскорбление для меня! — сказала она. — Вы не можете так говорить, граф. Я не Мирафиори!» По сравнению с коварной королевской фавориткой София была потерпевшей стороной, однако двор использовал этот случай против нее, настаивая, что ее «необузданное честолюбие и изворотливый ум покажут ей дорогу, как воплотить свои стремления в реальность».

Эти ложные обвинения, бросаемые Софии, стали со временем представляться многим реальным фактом. «Говоря о Софии справедливо, — писала ее знакомая Дейзи, принцесса Плеса, — я должна сказать, что верю в то, что она никогда не питала никаких политических или династических амбиций». И это была правда: София никогда не строила никаких хитроумных планов, чтобы получить власть для себя и своих сыновей, как и не стремилась оказаться в центре нежелательного внимания. Все, что она хотела, — сделать своего мужа и их детей счастливыми. Как рассказывает ее правнучка принцесса Анита, она «никогда не пыталась выставить себя вперед» и была осторожна в своих поступках, зная, что недоброжелатели всегда в поиске новых боеприпасов, которые они смогли бы направить против нее и ее мужа.

Франц Фердинанд не допускал ее до обсуждения политических решений. «Женщины, — утверждал он, — должны быть на кухне, за бокалом вина и в постели». Личный секретарь эрцгерцога Пауль Никич-Буль (Paul Nikitsch-Boulles) говорил, что София «никогда не имела такого сильного и довлеющего влияния на своего мужа, как приписывает ей молва. Эрцгерцог был слишком самоуверенным и полностью полагающимся на свое собственное мнение, чтобы позволить взглядам других людей влиять на него, даже его собственной горячо любимой жене. Мне представляется, что она никогда не предпринимала даже малейшей попытки достичь чего-то, что лежало за пределами их семейной жизни, или влиять на вопросы общественной жизни и политики… но в личной жизни было достаточно случаев, когда она смело высказывала своему мужу то, что подсказывало ей ее сердце. Казалось, что это принималось, но потом эрцгерцог настаивал прямо на противоположном решении, совпадающем с его собственным мнением. Но не звучало ни слова критики: решения принимались очень спокойно».

Франц Фердинанд иногда спрашивал мнения своей жены, и София могла тонкими способами оказывать какое-то влияние, но ничего не говорит о том, что она играла какую-либо серьезную роль в подходе мужа к решению политических проблем империи.

Многие из этих ошибочных мнений основываются на слухах, зародившихся внутри враждебного императорского двора и на том замешательстве, которое вызвал брак Франца Фердинанда и Софии. Неопределенность пронизывала их жизнь в Вене. В отношении пары совершались небольшие уступки, но часто они несли достаточно обидный подтекст. В 1902 г. Софии было разрешено присутствовать на традиционном новогоднем ужине императорской семьи. Этот факт был отмечен венской прессой, хотя в течение следующего десятилетия такие приглашения носили нерегулярный характер. Но очевидная уступка в реальности стала неприятным испытанием. Статус Софии как морганатической супруги был обозначен очень ясно. Она не могла сидеть рядом с мужем; некоторые сохранившиеся свидетельства повествуют о том, что она вынуждена даже сидеть в неловком положении на углу стола, а не рядом с другими гостями. Рассказывали, что во время одного из таких праздничных ужинов, как только она села за стол, к ней подошел камергер и прошептал ей на ухо, что она заняла слишком заметное место, и попросил переместиться в конец стола. Софии пришлось пересесть, ощущая на себе взгляды всех собравшихся. Как рассказывал доверенный камердинер Франца Иосифа Евгений Кеттерл, атмосфера «всегда была чрезвычайно напряженной». Императора и его родственников забавляли эти курьезы, и не прикладывалось усилий, чтобы сделать вечер действительно приятным. Императору всегда подавали блюда в первую очередь, и он жадно накидывался на еду; как только он заканчивал, блюда забирали и приносили следующие. До Софии, которая всегда сидела в конце стола, блюда доносили в последнюю очередь, так что она успевала только немного попробовать принесенное, а уже подходило время перемены блюд.

Для некоторых София была словно призрак, периодически удостаивающий Двор своим нежелательным присутствием. Общественное мнение все больше склонялось в ее сторону и выступало против Монтенуово. Пресса в подробностях описывала новые обиды, нанесенные Софии, и даже не заметила выпуска новой официальной фотографии ведомством Монтенуово. После пяти лет переписки между Францем Иосифом и его племянником император закончил одно из своих писем фразой: «Я посылаю горячий привет принцессе». Несколько месяцев спустя он разрешил ей участвовать в детском фестивале, который проводился на территории ее собственного дворца в Бельведере. После 21 июля 1905 г. непреклонный до этого император показал первые признаки оттепели в своем отношении к Софии. Высочайшим повелением София и ее дети удостоились титула «Ваша Светлость». Это подняло их статус из рядов имперской аристократии до уровня низших членов королевской семьи и принесло новые привилегии. Теперь в придворных церемониях она по-прежнему следовала за эрцгерцогинями, герцогинями, принцессами и благородными детьми, равными по праву рождения, — но перед обергофмейстериной императрицы и больше не была последней дамой, входящей в бальный зал.

Этот унизительный подход — сделать Софии уступки, чтобы потом снова оскорбить ее, не проходил бесследно и для Франца Фердинанда. Он считал, что Императорский двор, и в особенности Монтенуово, — «корень всех зол», постоянных и злобных выпадов против Софии. Ни для кого не было секретом, что когда Франц Фердинанд вступит на престол, то проведет чистку Императорского двора, сняв с должностей тех, кто был повинен в унижениях его жены. Монтенуово знал, что он был занесен в этот черный список, и даже держал в ящике своего стола письмо с прошением об отставке, которое дожидалось момента, когда Франц Фердинанд сядет на трон.

Монтенуово удерживал власть только благодаря своей полезности императору. Десять лет назад он пытался подорвать позиции Франца Фердинанда как наследника престола в пользу Отто. Но этому варианту не суждено было осуществиться. После временного перерыва в делах, связанного с женитьбой, Франц Фердинанд помирился со своей сестрой Маргарет, герцогиней Вюртембергской, но в 1902 г. она скончалась, предположительно от рака желудка. А сейчас, в 1905 г., в Вене лежал, умирая, его брат Отто.

Развратная жизнь не довела до добра красавца Отто. Его брак с Марией Йозефой принес ему двух сыновей, но все знали, что этот союз больше походил на фарс, и эрцгерцог быстро вернулся к своей старой жизни с ночными пьянками, любовницами и незаконнорожденными детьми от балерины. Мария Йозефа терпела все это до тех пор, когда однажды ночью ее муж ввалился к ней в спальню со своими пьяными друзьями и начал с ними смеяться над ее непривлекательностью. Отто было приказано жить в другом месте, хотя правила приличия требовали, чтобы супруги вместе появлялись при дворе и делали вид, что ничего не случилось.